Чувство бодрости не оставляло его. Может, это был дар предков, а может, в его душе что-то отозвалось на первозданную красоту леса. Через сколько поколений удастся вытравить из души индейца это чувство родства? И любви к дикой природе? А может, они неистребимы и останутся с ними навсегда? И в такие моменты, как этот, любовь заявит о себе и напомнит каждому Индейцу с тротуара, что его боги обитают здесь, среди деревьев, а духи живут в лучах солнца, в шакалах и в пламени костра.

Он вздохнул так глубоко, что испугался, не лопнет ли по швам рубашка. До чего хорошо жить на свете! Родиться заново, подумал он. Оставить позади все эти удушливые годы с покрытыми сажей подоконниками, мутным, стекающим по бровке раскаленного тротуара дождем, узкими проулками между домами, где солнечный свет, пытаясь пробиться к земле, становится бледно-желтым, — заново родиться на свежей, чистой, опьяняюще прекрасной земле своих предков!

Порыв чувства опустошил его. Скрестив ноги, Чарли уселся на небольшой поляне. Он расслабился, погрузился в умиротворяющую дремоту. Из-под полуприкрытых век, словно сквозь дымчатую линзу, он смотрел на лес, расплывчатый и туманный. В лесу было тихо и таинственно, как в безлюдном храме. Быстрый оглушительный взмах крыльев — где-то совсем рядом — вывел его из оцепенения. Шагах в двадцати от него опустился тетерев. Кольцо перьев вокруг птичьей шеи распушилось, хохолок торчал, полуопущенные крылья касались земли, блестящие глазки были устремлены на него пытливо, оценивающе. Оперение птицы — под стать мягким краскам осени.

Наглая птица расшагивала прямо перед ним — высокомерный петушок, хозяин этих мест.

Вот птица индейцев, подумал Чарли, дикая, свободная и бесстрашная. Шагай веселее, смелее шагай! И вдруг ему захотелось встать, выпятить грудь и вот так же, высоко поднимая колени, за — драв голову и раздувая ноздри, проитись по этой земле.

Чарли поднялся. Перья вокруг птичьей шеи сникли, хохолок опустился, и, готовясь к бегству, птица пригнулась к земле.

Вот бы поймать ее, подумал Чарли, если бы только я мог поймать ее! Она такая красивая. А потом еще одну, чтобы их стало две. И когда придет Бетти, я бы поджарил их на углях, а потом мы бы уселись у костра, и она бы, узнав, на что способен Индеец с тротуара, поняла, что в его жилах течет кровь индейских вождей.

Мысль поймать тетерева показалась ему сначала забавной, потом он подумал об этом всерьез. Он опустился на колени и стал осторожно продвигаться вперед по острым камням. До птицы оставалось всего каких-то пятнадцать шагов, потом десять. Она снова пригнулась, готовясь к полету. Со стремительностью жалящей змеи Чарли вытянул руку, чтобы схватить ее, но тетерев с громким хлопаньем крыльев, за что его прозвали «птица-гром», взмыл вверх и исчез среди деревьев.

В отчаянье Чарли отпрянул назад. Он понял, что никогда, сколько бы ни старался, не сможет поймать тетерева. Но еще не все потеряно. Остается рыбная ловля. На ужин у них будет форель. Подумаешь, форель! Удивил! Это же она, Бетти, научила его ловить форель. Вот поймать бы тетерева — хоть одного! Они могли бы съесть каждый по половинке и посидеть у костра, как два человека, делящие между собой трапезу.

Что бы такое придумать? Силок! Когда-то он видел, как ребята в парке ловили голубей. Но что же ест тетерев? Польстится ли он на приманку из хлеба? Надо попробовать. Чарли достал леску, отмотал метров семь и сделал на одном конце петлю, а другой конец лески оставил на песчаном пятачке возле камней. Он вернулся в пещеру, вынес оттуда кусок хлеба, размял его и раскидал крошки вокруг петли. Потом возвратился на песчаный пятачок, оперся о камни и стал выжидать.

Птицы не появлялись. Если они и догадывались о приманке, то вряд ли их прельщал хлеб. Тетерева питаются лесной зеленью. Но вот появилась сойка. Она повернула головку, взмахнула хвостом, схватила кусочек хлеба и, словно клочок серого дыма, исчезла среди зеленых сосен. Следом за ней прилетела вторая сойка. Она с подозрением взглянула на Чарли и ринулась за хлебом. Потом две пичужки, стрекоча, как старушонки в черных чепцах, осмотрели приманку, похоже, они приняли белые крошки хлеба за муравьиные яйца. Но, поняв, что это всего — навсего хлеб, тут же улетели. Сойкам, видно, хлеб пришелся по вкусу — минут за пятнадцать склевали всю приманку. Чарли подумал, не добавить ли новую порцию хлеба, но он не успел решить, делать ли это, — снова раздался шум крыльев, и на полянку опустился тетерев. В тот самый момент, когда тетерев сделал первый шаг, Чарли бесшумно приподнялся с земли и, не отрывая глаз от птицы, нащупал конец лески.

Тетерев снова стал расшагивать по поляне. Может, это был тот же самый петушок — хозяин этих мест. Чарли и не подозревал, что иногда тетерева бросают вызов койотам и даже человеку, когда те вторгаются в их владения.

Но сейчас его занимало другое — как сделать так, чтобы птица попала в силок? Раз десять тетерев подходил к самой петле, и всякий раз Чарли готов был рвануть леску. Вдруг какая-то сойка, приземлившаяся неподалеку, отвлекла тетерева. Он повернулся, воинственно направился к ней и тут же попал лапой в петлю силка. На мгновенье Чарли оцепенел: руки не повиновались ему, тело онемело от долгого ожидания. Наконец он собрался с духом и дернул за леску. Петля затянулась. Захлопали крылья. Тетерев с шумом рванулся в воздух, леска выскользнула из рук Чарли и птица, увлекая леску за собой, скрылась из виду.

Чарли с трудом поднялся на негнущихся ногах и заковылял к белой сосне, за которой скрылся тетерев. Он обошел сосну со всех сторон, высматривая леску на нижних сучьях, пытаясь разглядеть тетерева на верхних ветках. Потом начал упорно ходить вокруг дерева, все расширяя и расширяя круг. В конце концов он разыскал леску — она коснулась его шеи и защекотала ее. Разглядеть ее было трудно — леска была такой же зеленой, как сосновые иглы. Чарли ухватил конец лески и потянул к себе. Птица сопротивлялась. Она размахивала крыльями, цепляясь за сучья когтями и клювом. Но в конце концов ему удалось стянуть тетерева вниз. И тут, подражая мальчишкам, которые ловили в парке голубей, он свернул птице шею. Тетерев был мертв, на рубашке Чарли алела полоска крови — он испытал раскаяние. Красивая, полная жизни птица, недвижимая и бездыханная, лежала на его руке. Голова ее беспомощно повисла. Радость охотника сменилась жалостью. Но это был честный поединок. Охотник должен побеждать.

Чарли направился к пещере. На песчаном пятачке он ощипал птицу. Нежная кожа тетерева рвалась под руками, он содрал ее вместе с перьями. Потом достал нож и разрезал птичье брюшко. Только он выбросил внутренности, как на землю опустились две сойки, чтобы принять его дар.

Чарли промыл тушку в ручейке, срезал два прута, чтобы нанизать на них по половинке тетерева, и вернулся со своей добычей в пещеру. Он сложил хворост для костра, хотя не было еще и трех часов дня: чтобы разжечь костер, надо было дождаться темноты.

Потом он отправился ловить рыбу — поймал две форели, выпотрошил их и тоже нанизал на прутья. Теперь все было готово для пира. Ему не терпелось посмотреть на Бетти, когда она увидит, какой он приготовил для нее ужин.

Время тянулось медленно. Закат, казалось, никогда не наступит. Чарли пошел вдоль ручья, глядя на тени форелей, стремящихся в укрытие нависавших берегов. Дважды он уже забирался на высокую сосну, чтобы посмотреть на озеро. Катеров не было. Наконец тени стали сгущаться, вечер медленно вступал в свои права. Когда небо совсем потемнело, Чарли вернулся в пещеру. Он разжег костер и сел так, чтобы ему был виден отсвет пламени на лице Бетти, когда та войдет в пещеру. Он хотел увидеть, как заблестят ее глаза, как расплывутся в улыбке губы, услышать, как она скажет:

«О, Чарли!»

Но Бетти не пришла.

Чарли плохо спал в ту ночь. Бетти то появлялась, то исчезала в его снах. Всякий раз, когда он пытался дотронуться до нее, она испарялась, как туман под лучами горячего солнца. Утром он чувствовал себя разбитым. Он забрался на сосну и уселся на толстый сук, с которого хорошо просматривалось озеро. Катеров не было, и он спустился на землю.