— А ты разве не собираешься покинуть резервацию? Как же ты уйдешь, если у тебя будет судимость? Кто после этого возьмет тебя на работу?

— Я не раз об этом думала. Мне давно хотелось стать учительницей. Только сумасшедшие хотят остаться в резервации. Это место для смертников, а не для живых.

— Вот это мне непонятно, — сказал Чарли, — я уже начинаю привыкать к резервации, мне нравится здесь. Пожила бы ты в Милуоки, в гетто. Ты только подумай: здесь деревья, чистый воздух, тишина, ни суеты, ни машин. Такое спокойствие. Разве тебе не нравится?

— И при всем этом жить впроголодь?

Чарли молчал. Что он мог возразить ей?

— Спору нет, здесь красиво, — сказала Бетти приглушенным голосом. — Если не будет плотины, станет еще красивее. Здесь будет изобилие, но не денег, а еды.

— Но разве здесь нельзя найти работу?

— Иногда можно. На заготовках леса. Десять или пятнадцать человек заняты охотой. И все. Пушные звери попадаются здесь теперь очень редко.

— Но правительство же оказывает вам помощь.

— Кому нужны их подачки? Жалкие гроши. Да и это приходится выпрашивать как милостыню. И потом, вот что я тебе скажу: со временем начинаешь понимать, что не хлебом единым жив человеком. Как только у человека исчезает гордость, его душа умирает. — Глаза Бетти заблестели. Чарли не мог понять, то ли от слез, то ли от света костра. — Знаешь, — продолжала она, — я не собираюсь стать революционером. Индейцы не революционеры. Они идеалисты, их трудно организовать. По природе они совсем не жестокие. Им много не надо. Просто я хочу жить так, чтобы у меня были дети, чтобы они выросли гордыми людьми. А при этой жизни иметь детей — преступление… — взволнованно сказала она.

— Давай поедим немного, — сказал Чарли, чтобы сменить тему разговора.

— А чего бы тебе хотелось съесть? — спросила она.

Чарли засмеялся. Она улыбнулась в ответ. Тогда он спросил:

— Как насчет фазана?

На этот раз рассмеялась она.

— Ну, может, и не фазана. А что ты скажешь о форели? Поджаренной с салом на углях?

— Ты шутишь? — спросил он.

— Нисколько.

— Разве это возможно?

— А ты забыл про скатку? Там есть леска и крючки. Сейчас самое время научить тебя ловить рыбу. Вот мы и займемся обучением Индейца с тротуара.

Она порылась в скатке и вытащила оттуда длинную зеленую леску, намотанную на деревянный брусок. С обеих сторон его было воткнуто по дюжине рыболовных крючков. Бетти достала буханку хлеба, отломила небольшой кусок, намочила его в ручье и стала разминать. Потом скатала из мякиша с десяток горошин. Девушка выползла наружу через низкий вход в пещеру. Чарли последовал за ней.

— Посиди немного, — сказала она. — Пусть глаза привыкнут к темноте.

Постепенно стали проступать очертания кустов, деревьев и больших валунов. За нагромождением камней, там, где начинался спуск к озеру, они услышали журчание воды.

— Если идти вниз по ручью, там есть глубокая яма, где водится форель, — сказала Бетти.

Он пошел за ней, осторожно ступая между камнями. Израненные ноги, обутые в сапоги, заживали. Теперь он не ощущал боли при ходьбе.

Дойдя до ручья, Бетти свернула туда, где над водой нависал плоский камень. Она села, оставив место для Чарли, и сказала:

— Иди сюда.

Бетти спустила леску с бруска и наживила крючок хлебным шариком. Потом забросила леску в воду, течение унесло ее в яму. Не прошло и десяти секунд, как Бетти вскрикнула:

— Попалась!

Она подмотала леску — на камне возле них забилась форель. Ловким ударом девушка переломила рыбий хребет у самой головы и спросила:

— Хочешь попробовать?

Он улыбнулся и кивнул.

Она наживила крючок и протянула ему леску. Чарли забросил леску в воду и, когда почувствовал, что течение подхватило подклевку, приспустил леску между пальцами. Леска рванулась, и вскоре он почувствовал рывки; Чарли с силой потянул леску на себя. Послышался всплеск — над водой показалась форель.

— Тяни!

Он дернул леску, и рыба шлепнулась на камень.

— Ну и красавица, — сказала Бетти и снова ловко переломила рыбий хребет. — Для Индейца с тротуара совсем недурно. Хочешь попробовать еще разок?

На этот раз он сам насадил приманку на крючок и вскоре вытащил еще одну за другой две форели.

— Теперь можно готовить еду, — сказала Бетти.

Они возвратились в пещеру. Бетти разрезала брюшко у каждой рыбы и выпотрошила ее, потом располовинила форель вдоль хребта.

— А это угощение для норки, — сказала она, выбрасывая потроха из пещеры.

Достав из скатки несколько кусочков сала, она нарезала их тоненькими ломтиками, обернула ими каждую рыбью тушку и заколола ее тонким обломком щепки. Потом, нанизав тушки на деревянную палочку, подвесила их на камнях над углями. Сало капало в огонь, и на углях вспыхивали крохотные языки пламени; сине — оранжевые бока рыбы стали коричневыми, тогда Бетти перевернула форель, поджарила ее с другой стороны и протянула ему.

— Вот это да! — сказал он, откусывая кусочек красного нежного мяса. — Объеденье. Настоящий пир!

— Точно, — сказала она.

— Вот бы каждый день так.

— Да ты бы скоро на рыбу и смотреть не смог.

— Вряд ли. Вот если можно было бы вернуться назад лет на сто или двести и питаться одними дарами земли.

— Это бы тебе очень скоро надоело, — сказала она. — Поверь мне, мы ведь так и живем. Не так уж это и хорошо. Люди рано умирают. На оленине и рыбе долго не протянешь. Особенно трудно приходится зимой. Все болеют.

— Наверно, ты права, но сейчас я не могу согласиться с тобой. Я хочу думать, что это наша земля, что к нам вернулись добрые старые времена.

Она улыбнулась в ответ и сказала:

— Ладно уж, получай удовольствие.

Они съели всю рыбу, обглодали ее до самых костей. На короткое мгновение его рука коснулась руки Бетти. Но когда костер стал угасать, она сказала, что пора идти, потому что дорога дальняя.

— Мне так хочется, чтобы ты осталась здесь на всю ночь.

Она промолчала.

— Будь осторожен. Не выходи из пещеры. Завтра ночью я постараюсь вернуться.

Это было все, что она сказала.

Он вышел вместе с ней из пещеры. Потом, сидя у ручья там, где еще зеленели папоротники, он долго смотрел ей вслед, пока тень девушки не слилась с деревьями и она не исчезла.

Чарли долго лежал на песчаном полу пещеры, закутавшись в два одеяла, и не мог заснуть. Время от времени он подбрасывал хворост в костер и следил за тенями, носившимися по потолку пещеры, как стадо бегущих бизонов. Потом картина сменилась — он увидел лицо девушки, зыбкое, дрожащее в пляшущем свете огня, ласковое, доброе лицо, с любовью глядящее на него сверху.

Наконец он заснул. Несколько раз он просыпался и слышал, как воют шакалы, один раз до него донесся крик гагары, далекий, таинственный, унылый.

Утром он пошел к ручью и умылся. Потом осмотрел свое имущество: небольшой компас, веревка, спички, соль, кусок вяленой оленины, две буханки хлеба домашней выпечки, две банки помидоров, две банки фасоли и… — он не поверил собственным глазам — маленькая, размером с игральную карту, фотография Бетти, наклеенная на кусок бересты. Он долго вглядывался в ее лицо. Темные глаза смотрели прямо на него. Он нашел в пещере плоский камень, перетащил его в угол и поставил на него фотографию. Чувствуя себя здесь как дома, он аккуратно разложил вдоль стены свои припасы и вынес из пещеры одеяла, чтобы просушить на солнце. Потом разделся, размотал на ногах тряпки и лег в ручей.

«Как в снегу», — подумал он, когда увидел, как покраснела его смуглая кожа. Выйдя из ледяной воды, он обогрелся на солнце и ощутил такой прилив бодрости, что ему захотелось сломя голову ринуться вперед, словно собака, что мчится сквозь лес вслед за солнечными зайчиками. Обсохнув на солнце, он оделся, подошел к подножию высоченной белой сосны и вскарабкался по ее стволу до первого высокого сука, а оттуда, перебираясь с ветки на ветку, забрался на самую верхушку дерева. Лодок на озере не было. Он осторожно спустился на землю и засунул ноги в мягкие сапоги на меховой подкладке.