1920 11 июля 1920 года[1] Пер. Р. Сеф Уж как первый разведчик показался вдали. Стало на улице людно. Уж как первый разведчик ворвался в пыли, К нему протолкнуться трудно. Уж как первый разведчик спрыгнул с седла — Гул в толпе, как по лесу ветер. И люди воскликнули: жизнь пришла! И обрадовались, как дети. Сказал я матери: — Я подрос, Я пойду воевать под знамена. А мать ответила: — Молокосос, Иди собирай патроны… 11 июля 1920 г. Ленин — это мы Пер. Р. Сеф Владимир Ильич болен… Из газет Звонче, Колокол Свободы! Через толщу тьмы Мы идем борцам на смену, Ленин — это мы. Пусть услышат Все, кто с нами, Кто душой прямы: Мы спасаем Мир от горя, Ленин — это мы! Загуди Металлом звонким, Разбуди умы! Мы — свобода, Мы — спасенье, Ленин — это мы! Апрель 1923 г. Бессмертные имена Пер. Н. Леонтьев Бессмертные люди, Бессмертные годы, Сыны грозовой непогоды. Куда ни пойду И куда ни поеду — Ведут имена их по верному следу. В их сильных руках И теперь знамя вьется, От Волги до Темзы их песня несется. Нет, мы не забудем В минуты печали, За что отвечали, что нам завещали. Друзья, нам беспечными Быть не годится: Сумеем мы хлеба куском поделиться, И вскинуть, как прежде, Винтовку на плечи, И вражеским полчищам выйти навстречу. Суровая юность Моя огневая! Тебе эту песню свою запеваю! 1925 Беларусь Пер. Р. Сеф Колокольцы под дугою пляшут. «Калi ласка», — слышится привет. Край родной — покой лесов и пашен, Колыбель невозвратимых лет. Предки жили тут, с судьбою ссорясь, Здесь мой дед навек в земле почил, После смерти деда только горе Мой отец в наследство получил. И когда спускается все ниже Полог предзакатной тишины, Дедушку я вновь так ясно вижу, — Он идет ко мне с Березины. Где-то здесь, в какой-то ближней роще, Где луна деревья сторожит, Под могильным холмиком заросшим Старенькая бабушка лежит. У нее учился я когда-то Постигать земли родимой грусть, Узнавать по вышивке заката И любить родную Беларусь. 1928
Мои сестры Пер. Г. Абрамов Посмотришь: одно загляденье, Каждая — ангел земной, Но начинается землетрясенье, Когда они схватятся между собой. Одну зовут Баше, Другую — Маше, Третью — Стэре, Четвертую — Мэре, Пятую — Рохе, Шестую — Брохе. Шестеро — ни меньше, ни больше. И это, думаете, у папаши вся семья? Так вы ошибаетесь: есть еще Мойше — Их младший брат, а это — я. Кричит старик: — Девки, не шумите! Когда вашему гвалту настанет конец?! Пора вам, чертовки, замуж выйти, Пора вам, плутовки, под венец! — Сестры хохочут, ходят парами И, как подковами, каблуками стучат. Вваливаются в дом влюбленные парни И целый вечер за столами торчат. И парней толкает под бок папаша: — Ни костей, ни мяса, ни жил! Тоже мне мужчины! Где мускулы ваши? Тощие петухи… чтоб я так жил! Ну, выпьем, что ли? Лэхаим! Лэхаим! [2]Желаю кучу наследников вам, Плодясь, мы свой древний род умножаем — Когда смеются мои сестрицы, Качается весь дом; Пляшут — трещат половицы: Не дом, а Содом! Одну зовут Баше, Другую — Маше, Третью — Стэре, Четвертую — Мэре, Пятую — Рохе, Шестую — Брохе… Шестеро — ни меньше, ни больше. И это, думаете, у папаши вся семья? Так вы ошибаетесь: есть еще Мойше — Их младший брат, а это — я. 1929 Полесье Пер. И. Гуревич Спросил я коваля Аврома, Так спросил я: — Не откажите, тесть любезный, Растолкуйте — Как в вашей глухомани, В округе ржавых топей, Где множество озер, Давно заросших, Сквозь ветви видят небо Да слышат только крики Диких уток, — Как в этих дебрях Люди объявились — Бородачи, Дубы в болотных сапожищах… Ох, и смеялся же папаша Рохл-Лэйи, Ой, хохотал же он: Зятек, мол, озадачил! И, поразмыслив, Он ответил, Так ответил: — Произошло оно В дни сотворенья мира. Когда господь Свои великие затеи Со всякой всячиной благополучно кончил, Увидел он вдали С десяток бедняков, — Ну, нищета! Ну, голодранцы! — Бледны, Измучены, Толкутся с жалким скарбом, Никак найти себе пристанища не могут… И сжалился господь, И на воздушном шаре Спустил в Полесье их, Вот в самый этот угол: «Здесь, бедняки, вам жить — И с плеч долой забота! Клянусь, Достались вам счастливые болота!..» Спросил я коваля Аврома, Так спросил я: — А отчего тут девушки Смуглы, Стройны и тугогруды? Ох, и смеялся же папаша Рохл-Лэйи, Ой, хохотал же он: Зятек, мол, озадачил! И, поразмыслив, Он ответил, Так ответил: — Я думаю, С того, что в глухомани нашей Ступают ноги по земле любовно, — Вот почему земля нам благодарна, И обиды Не знают поросли зеленые, взрастая, — Трава тут сочная, высокая, густая… вернуться День освобождения Минска от белополяков. вернуться Лэхаим — жизнь. Здесь: «За здравие!» вернуться Как песок на берегу моря (древнееврейское). |
