Я взял портативное устройство цифровой связи, которое продавали мы с Фридландер-Беем. По дороге в кафе «Солас» мне позвонили. Я отцепил телефон от пояса и сказал:

— Алло.

— Одран? — произнес гнусавый голос, прямо-таки сальный до отвращения.

— Да, — сказал я. — Кто говорит?

— Кеннет. Звоню по просьбе шейха Реда Абу Адиля.

Это объясняло мое отвращение — чувство было взаимным.

— Привет, Кении. В чем дело?

На некоторое время он замолк.

— Меня зовут Кеннет, а не Кении. Я был бы очень благодарен, если бы ты это запомнил.

— Конечно, приятель. И по какому поводу ты звонишь?

— Шейх Реда только что узнал, что ты копаешься в деле Халида Максвелла. Не делай этого.

Быстро же расходятся новости.

— Не делать?

— Да, — сказал Кеннет. — Просто не делай, и все. Шейх Реда заботится о твоей безопасности, поскольку ты офицер чаушей, и он опасается того, что может произойти, если ты будешь продолжать расследование.

Я невесело рассмеялся:

— Я скажу тебе, что случится, если я не стану продолжать расследование. Наша с Папой отсрочка истечет, и мы будем казнены.

— Мы это понимаем, Одран. Если хотите спасти ваши головы, есть два пути — правильный и неправильный. Правильный путь — найти твердое алиби на ночь убийства. Неправильный — продолжать делать то, что ты делаешь.

— Прекрасно, Кен, но, честно говоря, я даже не могу вспомнить, что я делал той ночью.

— Меня зовут Кеннет, — прорычал он, прежде чем бросить трубку.

Я хмыкнул и снова прикрепил телефон к поясу.

Я нашел Жака и Махмуда в кафе «Солас» за игрой в домино. Подвинул стул к столу и немного посмотрел. Наконец подошел старик Ибрагим и спросил, не хочу ли я чего-нибудь. Я заказал «Белую смерть», и Махмуд с любопытством посмотрел на меня.

— Долго ты тут сидишь, Марид? — спросил он. — Я и не заметил, как ты подошел.

— Недолго, — отозвался я. Затем повернулся к другому своему приятелю. — Жак, — спросил я, — ты готов начать рекламировать устройства?

Он посмотрел на меня взглядом, который говорил, что он вечно будет жалеть о том, что согласился помочь мне.

— Тебе что, больше делать нечего? — спросил он. — Разве тебе не надо отмывать свое имя и репутацию?

Я кивнул:

— Не беспокойся, я уже и за это взялся.

— Слышали, — сказал Махмуд.

— На Улице говорят, что ты ищешь кого-нибудь, чтобы пришить ему убийство Максвелла, — сказал Жак.

— Вместо того чтобы объяснить, где вы были той ночью, — сказал Махмуд. — Ты все делаешь не так. Ты пытаешься сделать это… через задницу.

— Именно так нынешний подкупной Билли Абу Адиля мне и сказал, — медленно проговорил я. — Надо же, какое совпадение.

— Это Кеннет? — спросил Махмуд. — Что ж, он, наверное, прав.

У меня не было к нему каких-либо особенных вопросов, поэтому я сменил тему.

— Ну, ты готов, Жак? — спросил я.

— Честно говоря, Марид, у меня сегодня желудок побаливает. Может, завтра в полдень?

— О, завтра в полдень ты будешь делать это сам, — улыбнулся я. — Однако тебе придется пойти со мной и сегодня.

Я терпеливо подождал, пока Махмуд выиграет партию и Жак сделает ставку.

— Похоже, день плохо для меня начинается, — сказал Жак. Он был, как обычно, хорошо одет, но у него был тот надутый христианский вид, который большинство его друзей терпеть не могли. Он выглядел так, словно хотел уехать куда-нибудь и начать новую жизнь под новым именем.

Я уголком глаза посмотрел на него, сдерживая улыбку. Он был взволнован.

— В чем дело, Жак? — спросил я.

Тот надменно оттопырил верхнюю губу.

— Я скажу тебе одну вещь, Марид, — сказал он. — Эта работа недостойна меня. Я не могу действовать как… как простой торговец.

Я не мог удержаться от смеха:

— А ты не считай себя торговцем, если проблема только в этом. Честно говоря, ты и не торговец. Ты гораздо больше. Постарайся увидеть целое, о блистательный.

Это Жака не убедило.

— Я и так смотрю на все в целом. И вижу, как я захожу в бар или клуб, вынимаю свои товары и пытаюсь вытянуть у хозяина деньги. Это розничная продажа. Это унижает меня в чужих глазах. Разве я не говорил тебе, что я на три четверти европеец?

Я вздохнул. Последние семь лет он говорил мне об этом чуть ли не каждый день.

— А ты никогда не думал о том, кто занимается в Европе розничной торговлей?

— Американцы, — пожал плечами Жак.

Я потер лоб. Голова болела.

— Забудь о торговле. Ты не будешь торговцем. Ты будешь Специалистом по размещению данных. И когда ты начнешь, то продвинешься до Инженера по коррекции информации. С соответственным повышением процента комиссионных.

Жак злобно посмотрел на меня.

— Ты меня не обманешь, Марид, — сказал он.

— Так вот в чем дело! Мне не надо обманывать тебя. Сейчас у меня хватит власти на то, чтобы выкрутить тебе руки, и ты еще будешь доволен тем, что помогаешь мне.

Жак издал короткий невеселый смешок:

— Мне рук не выкрутишь, о шейх. Ты все та же уличная шпана, как и все остальные.

Я пожал плечами:

— Может, это и правда, друг мой христианин, но я уличная шпана, под началом у которой Хабиб и Лябиб.

— Кто они такие?

— Говорящие Булыжники, — спокойно ответил я. Я увидел, как у него отхлынула кровь от лица. Все в Будайине знали огромных телохранителей Папы, но я был одним из немногих избранных, кто знал их по именам. Конечно, я до сих пор не знал, кто из них кто, но это было все равно, потому что они всегда ходили вместе.

Жак плюнул мне под ноги.

— Верно говорят о коррупции, — резко сказал он.

— Ошибаешься, Жак, — спокойно сказал я. — Я не стал бы угрожать никому из своих друзей. Такая власть мне не нужна. Я просто рассчитываю на то, что ты ответишь мне услугой на услугу. Разве я не закрыл для тебя чек Фуада? Разве ты не согласился помочь мне?

Он поморщился.

— Ну да, это дело чести, хорошо, я, конечно, буду рад вернуть тебе долг.

Я похлопал его по спине.

— Я знал, что могу на тебя рассчитывать.

— Когда угодно, Марид.

Однако одного взгляда на его физиономию было достаточно, чтобы понять, что желудок у него до сих пор не в порядке.

Мы приехали в клуб Френчи, что был кварталом выше моего. Френчи был огромным, коренастым парнем, у которого был такой вид, словно он катал бочки в каком-нибудь солнечном французском порту.

— Как поживаешь, Марид? — крикнула Дейлия, барменша.

— Прекрасно, Дейлия. Френчи здесь?

— Вернулся. Пойду приведу его. — Она бросила свое полотенце и исчезла за дверью, в офисе. Посетителей было немного, но пока еще рано.

— Хочешь, поставлю тебе выпить? — спросил я Жака, пока мы ждали.

— Господь не одобряет хмельного, — сказал он. — Уж тебе ли этого не знать.

— Я знаю, — сказал я. — Я знаю, чего не одобряет Господь. Но лично мне он никогда этого не говорил.

— Да? А что такое, по-твоему, блевота? А отключка сознания? А когда тебе дают по морде из-за того, что ты напился и сказал что-то не то и не тому человеку? И не надо богохульствовать.

Я не мог воспринимать его серьезно.

— Я видел, что и ты пьешь.

Жак энергично закивал.

— Да, друг мой, но затем я и хожу к исповеди. Покаюсь, и снова все в порядке.

От дальнейших религиозных разглагольствований меня спас Френчи, который появился в самый критический момент.

— В чем дело? — спросил он, подвигая табурет и усаживаясь справа от меня.

— Френчи, — сказал я, — рад тебя видеть. Я счастлив, что меня до сих пор принимают в твоем клубе, но, честное слово, у меня нет времени сидеть тут и болтать.

— Ты хочешь что-то продать мне, нораф, — сказал он своим хриплым голосом. — Подожди минутку. Я в трезвом виде мошенничать не умею.

— Я-то думал, что ты бросил пить, — сказал я. — Из-за своего желудка.

— Да я начал снова, — сказал Френчи. Он махнул своей барменше, и Дейлия принесла ему закупоренную бутылку «Джонни Уокера». Первый раз я видел, как этот напиток пили греческие торговые моряки в клубе Джо-Мамы и еще в двух филиппинских барах на Улице. Френчи отвинтил пробку и налил себе полстакана. — Даю тебе шанс, — сказал он, заглатывая виски одним духом и наливая себе еще.