Помнится, во время войны наш нарком Устинов другие наркомы оборонных отраслей промышленности (Шахурин, Горемыкин, Малышев и др.), когда бывали по вызовам у Сталина, потом часто делились своими впечатлениями о том, как он проводил совещания, какие вопросы ставил. Устинов мне многое в деталях все рассказывал. Что в первую очередь отмечал Устинов: Сталин всегда очень внимательно всех выслушивал, очень внимательно. Я, конечно, понимаю — почему. Ведь Сталин не был специалистом, скажем, по боеприпасам, по пушкам, по всем делам военного производства. Поэтому надо было слушать людей: и военных, и гражданских, и наркомов. Особенно он, пожалуй, прислушивался к конструкторам. Надо сказать, что он больше звонил конструкторам, чем наркомам. Сталин очень высоко поднимал роль конструктора, и, я считаю, что он делал правильно. (К слову, конструкторов сейчас мы во многом потеряли, и это большая потеря для страны, ее будущей безопасности.)
Сталин хорошо знал и Грабина, и Туполева, и Петрова, и Токарева, и Шпагина, и Симонова, и многих других. Причем всех конструкторов знал по имени и отчеству: и артиллеристов, и авиаторов, и боеприпасников, танкостроителей и всех других.
Он очень внимательно слушал и принимал решения — часто удачные, но иногда и не совсем удачные.
Ну вот, например, был очень неудачный военный деятель, которого я уже упоминал — маршал Кулик Григорий Иванович. Он был перед войной начальником ГАУ. И вот за год до войны он начал писать разные предложения (Ванников считал Кулика паникером, я с ним только раз встречался). Я уже вам рассказывал, что именно по настоянию Кулика прекратили выпуск 45‑миллиметровых и 76‑миллиметровых пушек. (Он не дал на них соответствующего заказа от ГАУ на 1940 г.) задались целью создать 100‑милли- метровые пушки. Так вот, Сталин в предвоенные годы этого в общем–то бездарного «стратега» весьма поддерживал. Вопрос о судьбе 45- и 76‑миллиметровых пушек несколько раз разбирался у Сталина. По этому вопросу было создано три комиссии. Сталин сам на ходу принимать решения не хотел, поскольку, надо признать, довольно осторожно относился к оборонным вопросам. И все–таки возобладало мнение Кулика, решили снять с производства эти пушки и поставить 100 мм. А по 100‑миллиметровым пушкам еще и чертежей не было.
Считаю это решение очень опрометчивым, но приняли его по настоянию военных. Ведь не сам же Сталин его придумал. Сняли с производства столь нужные противотанковые средства и тем самым совершили колоссальную ошибку.
В самом начале войны Сталин вызвал замнаркома вооружения Иллариона Аветовича Мирзаханова (Устинов только что был назначен наркомом вооружения) и говорит:
— Товарищ Мирзаханов, Вы же коммунист. Как Вы могли допустить, что с производства сняли 45- и 76‑миллиметровые пушки — самые сейчас нужные и ходовые?
Мирзаханов говорит:
— Товарищ Сталин, у Вас этот вопрос разбирался два или три раза. Я на заседаниях не был, был Ванников. Но после возражений Ванникова Вы создавали три комиссии — одну под председательством Молотова, другую под председательством Маленкова, третью под председательством Жданова. И все три комиссии решили снять пушки с производства.
Тогда Сталин ответил так:
— Знаете, сейчас идет война, виновных искать некогда, давайте принимать меры, чтобы быстро возобновить выпуск 45- и 76‑миллиметров ых пушек. Передайте товарищу Устинову, что мы дня через три его вызовем с конкретными предложениями о восстановлении на производстве этих пушек. Были задействованы десятки заводов, но то решение о снятии тех пушек с производства еще долго сказывалось в отрицательном плане на полях сражений.
Или еще пример. Я его вкратце тоже касался. Он также говорит о том, что не всегда наш вождь проявлял дальновидность. До войны выбирали винтовку. Сталин ставил вопрос так: надо мосинскую винтовку заменить на автоматическую или полуавтоматическую. Выбор шел долго, развернулось прямо соревнование винтовок (и Токарева, и Симонова, и Дегтярева, и других). На испытаниях военные (не без участия того же Кулика) выбрали токаревскую, Ванников возражал, считая симоновскую винтовку лучше.
Тут есть одна тонкость. До сих пор не знаю, почему так получилось. До финской войны Ижевск ее выпускал: мы произвели 60 тыс. Но Ванников об этом не сказал Сталину почему–то. Видимо, симоновскую винтовку на серийное производство поставили без согласия, разрешения Сталина.
Мне думается, Кулик и Ванников об этом договорились между собой, а потом боялись Сталина проинформировать по данному вопросу, пошли на самовольный шаг.
Поставили на выпуск токаревскую винтовку, она плохо пошла в Туле. Тяжелее стала, бойцы от нее стали отказываться.
Тогда Сталин вызывает Ванникова и говорит:
— Товарищ Ванников, а почему же Вы не настояли, чтобы все- таки не токаревскую винтовку, а симоновскую делать? Токарев- ская — тяжелая, ее надо облегчать. Давайте переходить на симоновскую.
(А у нас в Ижевске в это время «прикрыли» выпуск симоновской и начали переходить на производство токаревской.)
Сталин имел прямое отношение к сложившейся ситуации, но во всем, как это случалось, взвалил вину на Ванникова.
Ванников отвечает, что если перейдем на выпуск симоновской, то вообще можем остаться без винтовок. Тем более производство и мосинской винтовки уже прекратили…
Создали снова комиссию. Ее возглавил Молотов. Комиссия приняла решение прекратить выпуск винтовки Мосина. Ванников возражал. Создали тогда комиссию под председательством Вознесенского. Та тоже за то, чтобы закрыть производство винтовки Мосина.
Мне, директору завода, позвонил замнаркома Барсуков и заявил: «Давай, сворачивай производство мосинской и выпускай токаревскую». Я ответил: «В таком случае год никаких винтовок не будет и
об этом позвоню Ванникову». Позвонил ему, говорю:
— Борис Львович, неправильно Вы делаете. Чем снимать с производства мосинскую винтовку, не лучше ли выпускать что–то параллельно, делать хотя бы в небольших количествах? А то вообще останемся без винтовок. Тула уже почти стоит. Директора завода Медведева Сергея Кирилловича посадили, что плохо идет винтовка. Теперь меня за то же посадят…
Мне пришлось лететь в Москву и там объяснять создавшееся положение и последствия, которые могут быть. Руководство Наркомата вооружения сумело обосновать перед Сталиным необходимость продолжать производство мосинской винтовки, пока не был отрегулирован выпуск других подобных видов стрелкового оружия.
Так что, с моей точки зрения, Сталин подходил к военноэкономическим вопросам за некоторыми исключениями осторожно. В военно–технических, специальных вопросах вооружения он, конечно, не разбирался. Но человек был вдумчивый, прислушивался к разным мнениям, где были сомнения, поручал разобраться. Но все комиссии возглавляли его заместители: Молотов, Жданов, Маленков, Вознесенский. Они много решений подсказывали Сталину, но не всегда правильные. Решения он принимал достаточно взвешенно, многое продумывал. И довольно быстро реагировал на разные промахи, на постановку тех или иных проблем.
Вот, допустим по пулемету «максим»: вечером послали ему бумагу с просьбой возобновить выпуск этого пулемета, утром уже готов ответ — согласие Сталина. Его работоспособность была поразительной, быстро, оперативно решал он важнейшие вопросы, без какой- либо волокиты.
У меня в целом не сложилось отрицательного впечатления. Больше всего о Сталине сейчас пишут, кто его никогда не видел и никогда с ним дел не имел.
Почитайте всех наших крупных военачальников, маршалов: отрицательного образа Сталина у них нет. (К примеру, воспоминания
Жукова, Василевского, Рокоссовского, Конева, Штеменко и др.) С моей точки зрения, Сталин был на месте. Был ли чересчур жесткий со своими расстрелами? Расстрелы были разные. Я не разделяю некоторые расхожие мнения, которые излагают сейчас. Вот мой отчим сидел в тюрьме. Был посажен в 1934 г., и я во всех анкетах об этом писал, в том числе, когда меня принимали кандидатом в члены партии, потом членом партии. В моей судьбе это никакого значения не имело.
