Отвечаю:

— 600.

— А в марте?

— 1200.

И так до июня 1942 г., где я довел предполагаемые данные до 3000. (Удваивать уже побоялся.)

А потом Сталин говорит:

— Вот просит трубку Берия.

И дал ему трубку. Тот сказал следующее:

— Товарищ Новиков, вот товарищ Сталин стоит рядом. Я сказал, что если эти цифры гарантирует товарищ Новиков, то они будут обеспечены. Можно так утверждать?

Ну что я мог сказать?

— Можно утверждать. Обеспечим выполнение этих данных.

Но эти цифры мне достались тяжело, прибавили немало седин.

Сталину я обещал, и попробуй сорвать это обещание…

Два раза, правда, создавалось критическое положение, но тут Берия помог. Он ведь за меня взял гарантию, и я в трудные моменты звонил ему, обращался за поддержкой. Один раз у меня отстали замки, т. е. самый сложный узел отстал. Я вижу, у меня будет двухнедельный перерыв в производстве пулеметов «Максим». Но попробуй встань, когда обещал все выполнить. А тут угроза, что две недели Красная Армия не будет получать пулеметы… И возникла, естественно, опасность попасть в тюрьму.

Я позвонил Берии, объяснил ситуацию.

— Что ты предлагаешь?

— Я просил бы во фронтовой зоне собрать с разбитых пулеметов замки.

— Сколько тебе надо?

Мне надо было штук 600, но, боясь, что многие из них окажутся негодными, я попросил 4 тыс.

Через 3 дня воздушным путем, т. е. на самолетах, пошли замки для пулеметов… Так он помог мне выйти из положения.

Потом примерно такая же ситуация была с пулеметной лентой. Мы работали на тульской ленте. Я позвонил Берии, попросил прислать квалифицированных рабочих из числа женщин, которые делали ленты.

— А что у тебя там своих баб не хватает?

— Баб–то хватает, да бабы–то не те. Мне надо умеющих делать пулеметные ленты.

Берия 17 работниц из Тулы за сутки собрал, и они на следующий день прилетели в Ижевск. Он мог помочь оперативно, но ведь не мудрено: у него власть колоссальная была.

Вот попробуй я Устинова попросить, чтобы мне в Ижевск из Тулы женщин прислали. Тот бы ответил, конечно, так: буду я еще обращаться к Берии, этого только не хватало… Да и надо ли? Попробуй сам…

Мог бы я, скажем, обратиться с этой просьбой к первому секретарю Тульского обкома партии Василию Гавриловичу Жаворонкову. Человек он был очень простой, доброжелательный. И стал бы Жаворонков уговаривать людей срочно отправиться в Ижевск. Сколько бы могло быть разных отговорок.

А тут пришел человек с удостоверением от НКВД или НКГБ.

Товарищи женщины, такие–то, такие–то, на один месяц вас требуется командировать в Ижевск, пожалуйста, в самолет. И разговор закончен. Они месяц у меня ударно поработали, все успешно закончили. Я их всех отблагодарил, премии большие они получили.

Но лично у Сталина я был по вопросу другому. Уже во второй половине войны, когда мы в Ижевске делали 37‑миллиметровые пушки, выпускали только здесь. Он вызвал конструкторов, были, например, Шпитальный, Нудельман, Волков, Березин.

Сталин поставил задачу — разработать пушки калибра 45 мм для самолетов, а также 57 мм и 76 мм. Взялись за это дело только Нудельман и Шпитальный, потому что Березин заявил, что он работает сейчас с переходом с 12,7 мм на «двадцатку» (20 мм). Этим занят, а Волков и Ярцев заявили, что им надо еще доводить свою пушку.

Нудельман взялся, и мы в Ижевске его поддержали. Со Шпи- тальным я не хотел дело иметь, потому что человек он был с большим гонором и очень нечистый, очень. Переделывали с Нудель- маном 37‑миллиметровые пушки на 45‑миллиметровые. Дело не такое простое, но быстро сделали, быстро отстреляли. При этом у нас самая большая трудность заключалась в том, что через втулку винта мотора не проходил ствол 45 мм. Мы должны были его несколько утончить в средней части. Он у нас прогибался после большой стрельбы. Нам надо было с авиаторами сделать такие крепления, чтобы исключить прогибание.

Делать же пушки 57 мм и 76 мм мы отказались, т. к. для авиации они были тяжелые.

Американцы ставили 76 мм, но с одиночным ручным заряжением.

Возвращаюсь к тому совещанию. Выступали почти все конструктора. Сталин прохаживался и всех внимательно слушал, покуривая трубку. Потом сказал:

— Давайте, работайте, посоветуйте и представьте сроки, хотя бы по 45‑миллиметровой пушке.

Мы с Нудельманом взялись сделать за полгода. Шпитальный тоже решил создавать 45‑миллиметровых пушку, но она у него получилась намного тяжелее. Вообще со Шпитальным было плохо дело иметь. Мы его 37‑миллиметровую пушку тоже ставили на производство. Тоже по указанию Сталина. У Нудельмана пушки не было, а у Шпитального появилась. Шпитальный уговорил авиаторов, чтобы те взялись за выпуск его пушки. Устинова Сталин вызвал и сказал:

— Давайте делать пушку 37‑милиметровую.

— Где будем делать?

— Делайте прямо в Ижевске. Там своя металлургия, там быстрее сделают. (Наш завод, он знал…)

Сталин спросил о 37‑миллиметровой пушке:

— Сколько времени надо?

Устинов ответил:

— Товарищ Сталин, месяца полтора–два.

Тогда Сталин показал на портрет Суворова и сказал:

— Знаете, как Суворов говорил? «Деньги дороги, жизнь человеческая дороже, но время дороже всего». Нельзя ли ваш срок сократить?

Срок был сокращен до 1,5 мес. Но это был невероятно сжатый срок.

В полтора месяца мы уложились по пушке Шпитального, но он нас подвел. Шпитальный вел себя очень нечестно. Он нам запрещал вносить какие–либо изменения в пушку.

А мы начали стрелять — снаряды идут кувырком. Мы разобрались, в чем причина. Надо вносить изменения, а тут «табу» Шпитального. Я ему даю чертежи с нашими изменениями, чтобы он подписал. Шпитальный вертит их туда–сюда и повторяет:

— Нет, тут должно быть все правильно, пушка правильная. Вы что–то тут сами неправильно сделали, что–то напутали…

Я звоню П. И. Кирпичникову. Он был помощником у Берии и как заместитель председателя Госплана СССР возглавлял группу, которая руководила промышленностью. Шпитальный, мол, не хочет подписывать чертежи и т. д.

Видимо, Кирпичников доложил Берии. Тот вызвал Рябикова и Шпитального и начал допрашивать, почему у Новикова задерживается пушка? Рябиков ответил, Новиков считает, что надо чертежи поправлять. Шпитальный заявил, что у Новикова не идут пушки, потому что он стволы делает не из стали, а из репы.

Рябиков мне вскоре прямо из НКГБ позвонил и предложил, чтобы я сам позвонил Берии и все объяснил. Я позвонил, все рассказал ему, добавил при этом, что Шпитальный все не возвращается из Москвы, хотя уже дважды ему звонил.

Берия проворчал:

— Приедет, а если не приедет, мы его привезем.

И через два дня Шпитальный появился. Подписал чертежи, что он виноват, в том числе в задержке.

Г. А. Куманев: Владимир Николаевич, Вам довелось, как Вы сказали, один раз встречаться со Сталиным?

В. Н. Новиков: Да, это так.

Г. А. Куманев: Тем не менее, какое у Вас сложилось мнение о нем, как о руководителе, который возглавлял в годы войны ЦК партии, ГКО, Совнарком, не говоря уже о других больших и ответственных нагрузках? Сейчас немало пишут и говорят о том, каков Сталин был как военный деятель. Разброс мнений по этому вопросу весьма велик.

В. Н. Новиков: Более правильно Сталина как военного деятеля оценил по–моему маршал Жуков, оценил достаточно высоко и объективно. Ведь он со Сталиным больше всего дела имел.

Г. А. Куманев: А вот какой оценки заслуживает Сталин как председатель ГКО и правительства?

В. Н. Новиков: Я считаю, что человек он был во многих вопросах весьма компетентным, обладал редкостной памятью, налицо и организаторский талант, но как руководитель очень властный. Правда, это особенно не проявлялось на заседаниях. Но настолько к нему все прислушивались, настолько был высок его авторитет, что слово было решающим, мнение — последним.