Г. И, Маленков.

Из всех руководителей сталинского окружения, с которыми мне приходилось иметь дело, Маленков был самым скрытным человеком. Довольно хитро он занимался интригами, политиканством, стремясь показать себя при этом очень лояльным и чистосердечным. С обычной для него ловкостью мог подстроить любому какое–нибудь грязное дело. Сам же изображал деятеля, который способен вызывать по отношению к себе только симпатию.

Маленков не отличался какими–либо глубокими знаниями, хотя охотно брался за любое дело, которое ему поручал Сталин. Но нередко для этого у него не хватало знаний. В свое время Маленков, не закончив Московское высшее техническое училище им. Н. Э. Баумана, перешел работать в аппарат ЦК и через несколько лет сумел стать секретарем ЦК и членом Политбюро, а с самого начала войны — членом Государственного Комитета Обороны. Но отнюдь не какие–то обширные познания, организаторский талант или незаурядный ум привели его к вершинам власти, а необычайная ловкость, изворотливость, краснобайство и демагогия, тонкое чутье, с кем и когда блокироваться (долгие годы была на виду «неразрывная пара «Берия — Маленков») и, наконец, постоянная демонстрация словами и делами личной преданности Сталину.

Маленков всегда стремился показать свою всестороннюю осведомленность, прослыть глубоко эрудированным человеком. Как правило, он первым узнавал подробности какой–нибудь новости и тут же рассказывал об этом в деталях Молотову, другим членам руководства, а при удобном случае — и Сталину.

Приведу такой пример. Однажды, в январе 1943 г., когда я явился к Молотову с рядом проектов решений, у него в кабинете находился Маленков. Он читал вслух статью из одной немецкой газеты, в которой говорилось, что расширение и укрепление восточной индустриальной базы, ставшей основным центром военной экономики СССР, оказалось совершенно неожиданным для гитлеровцев. Перевод этой статьи доставил ему кто–то из работников ЦК партии. Маленков решил сразу же показать этот материал Молотову, а заодно и продемонстрировать свою высокую компетентность. Комментируя данную публикацию, Маленков явно рисовался, изображая себя большим специалистом по экономике. Он приводил достаточно известные цифровые показатели состояния экономик СССР и третьего рейха и столь же известные пропагандистские примеры, которые мало что доказывали. Уверял, кстати, что к концу года экономика фашистской Германии, независимо от военного положения, полностью рухнет. (Между тем жизнь показала, что в силу ряда причин 1944 год стал годом наивысшего уровня немецкого военного производства.)

Перейдя к другой теме — о действиях партизан, — собеседник Молотова на основе только что полученных донесений и здесь пытался представить себя глубоким знатоком особенностей партизанской борьбы в тылу врага, излагая прописные истины «о пользе молока». Его красноречие прервал срочный вызов Молотова к Сталину.

Итак, особый интеллект у Маленкова отсутствовал, а было только жадное стремление к власти и мучительные поиски одного: как еще ближе втереться в доверие к вождю. Я уже отмечал ревностное отношение Маленкова к выдвижению Вознесенского. Зависть эта продолжалась в течение всех последующих лет, и к трагической гибели Николая Алексеевича Георгий Максимилианович основательно приложил свою руку.

Что касается активного участия Маленкова в устранении Берии в июне 1953 г., то полагаю, что оно во многом было связано с тем, что «всесильный Лаврентий» слишком много знал о своем давнем приятеле, и его неуемное и плохо скрываемое стремление стать единоличным правителем никак не устраивало тогдашнего главу Советского правительства.

Л. П. Берия.

На протяжении всей моей работы в должности управделами СНК СССР мне приходилось довольно часто встречаться с Берией. Обычно это происходило на различных совещаниях в Кремле или у него в кабинете как заместителя Председателя Совнаркома СССР. Каждый визит к этой зловещей личности таил в себе много опасного и был сопряжен с большим нервным напряжением.

Характеристику главы НКВД начну с описания одной встречи с ним. Это было в начале февраля 1942 г., т. е. на второй или третий день после моего возвращения из эвакуации. Утром по вызову Берии я оказался в его кабинете. На мое приветствие он сухо поздоровался наклоном головы и сразу перешел к делу.

— Вот проект…

Но в это время в кабинет вошел дежурный приемной и сказал:

— Любимова нет. Он дома, болен (Любимов был тогда наркомом торговли СССР).

Берия нахмурил брови и резко произнес:

— Вызовите ко мне.

— Слушаюсь, — и дежурный вышел.

Позвонил правительственный телефон «вертушка» (очевидно, Любимов). Берия снял трубку и стал слушать. На его лице была каменная холодность и надменность.

— Разве Вам надоело видеть, как садится солнце и как оно встает? — спросил Берия говорившего на другом конце провода. — Берегитесь!

Изумление и возмущение взволновали мою душу после такой откровенной и наглой угрозы.

Я внимательно всматривался в черты лица Лаврентия Берии. Он выглядел с признаками преждевременной изношенности и потас- канности. У него был бычий затылок и тяжелые плечи. Он часто поправлял пенсне, которое, казалось, составляло единственный предмет его жизненных забот. Этот с ледяным, суровым взглядом человек на словах стремился показать, что он принимает близко к сердцу неудачи наших войск, а на деле и не помышлял как–то помочь исправить положение. Он с большой самоуверенностью принимал задания по строительству оборонительных сооружений под руководством НКВД, но зачастую работы велись с опозданием и на низком уровне. Однако делать замечания по этому вопросу никто не отваживался.

Берия тонко и расчетливо занимался интриганством. В этом деле он был великим мастером. Его интриги наиболее проявлялись в отношении равных, но неугодных ему людей. Особенно он упорствовал в своем стремлении «подсидеть», дискредитировать Вознесенского, ибо видел в нем главного соперника. И, как я уже отмечал, в этом недостойном занятии Берии постоянно помогал такой опытный интриган, как Маленков.

Все существо Лаврентия Берии было отравлено желчью, а жизнь наполнена злобой, завистью, низменными инстинктами и глумлением над зависимыми от него людьми. Он всячески выслуживался перед Сталиным, стремясь выглядеть перед ним в хорошем свете, и в этом направлении заметно преуспел. Сталин относился к Берии довольно благосклонно, видимо, считая что этот человек не только очень честный, но и ясномыслящий, хладнокровный и рассудительный государственный деятель, к тому же весьма преданный вождю.

На заседаниях Совнаркома, когда обсуждался какой–нибудь вопрос, Берия не стеснялся громко произнести соответствующую реплику или дать оценку тому или иному заявлению — «правильно!», «хорошо!». Он умел то придать себе гордую осанку, устрашающий неприступный вид, то надеть маску торжественности, благожелательности и приветливости. Глава НКВД перенес на общегосударственную арену все те приемы и методы, которые используют хитрые и жаждущие власти вероломные люди: изворотливость, наглость и дерзость, расчетливость карьериста и изменчивость хамелеона. Берия всегда был готов на любую клевету, интригу или наушничество. Его все боялись, как не принимавшего никаких объяснений. Только страхом держал он в узде весь подчиненный ему аппарат.

Но вернемся к той встрече с Берией в его кабинете. После угроз, высказанных по телефону, он повесил трубку и посмотрел на меня остекленелым взглядом.

— Вот проект постановления по углю, — обратился ко мне Берия. — Проголосуйте его с замами и быстрее выпускайте. Без задержки!

— Постараюсь.

— Вам придется сделать это сегодня, — возвысил он голос.

Я еще раз повторил, что постараюсь.

После этого Берия дал мне новое задание — подобрать к нему в секретариат дополнительных сотрудников. Между тем Берия и так имел самый большой и квалифицированный секретариат, подобранный из опытных работников Госплана и наркоматов. Чтобы задобрить их, сделать послушными и лично преданными, он стремился по всякому поводу и без повода представлять угодных ему работников к правительственным наградам. Сам Берия не очень–то утруждал себя работой. Но если уж занимался каким–либо вопросом, то шуму вокруг этого было много…