– За возможность получить Зайнаб под свой кров мой господин был готов заплатить любую цену. Халиф согласился уступить ее за тридцать тысяч дирхемов, – продолжил мой собеседник.

Я чувствовал, что чего-то недопонимаю. А слуга визиря глядел мне в глаза, несомненно, ожидая, когда же я пойму его намек.

И тут меня осенило: это тоже проделки наследника! Мохаммед предложил отцу приказать Джафару, чтобы тот отправил Зайнаб в путешествие с нами. Джафар был не только наставником его брата-соперника, но и ведущей фигурой среди сторонников Абдаллаха. Заставив главу тайного сыска отослать любимую невольницу, за которую тот заплатил целое состояние, наследник повернул в ране уже воткнутый туда кинжал.

– Я позабочусь о том, чтобы Зайнаб невредимой вернулась к надиму Джафару, – пообещал я с уверенностью, которой вовсе не чувствовал. Из своего прежнего – и немалого – опыта я знал, насколько жизнь путешественников подвержена опасности. За дни, проведенные в Аль-Убулле, я посвятил много времени напряженным раздумьям о несчастьях, которые пришлось нам перенести на пути из Ахена в Багдад, и о всяких трудностях и задержках. В конце концов я пришел к выводу, что многие из этих событий, если не все они, были специально направлены на то, чтобы не дать мне исполнить мое поручение, и имел сильное подозрение о том, кто стоял за всем этим, хотя мотивы этих деяний были мне совершенно непонятны.

Африка

Плавание в Зиндж походило на сладкий чудесный сон. Каждый следующий день не отличался от предыдущего, как будто время по собственной воле раз за разом оборачивалось вспять. С восходом солнца появлялся резкий, четко вырисованный и бесконечно далекий горизонт, из-за которого солнце поднималось в небо, по которому стайками плыли пухлые облачка, неизменно направлявшиеся в ту же сторону, что и наши корабли. А далеко под ними по сверкающему густо-голубому морю бежал торговый караван из полудюжины кораблей. Благоприятный ветер, ровно, с умеренной силой дувший с северо-востока, благосклонно наполнял огромные паруса, сотканные из обычного в покинутых нами местах хлопка, и корабельщикам почти не приходилось прикасаться к снастям. Ветерок разгонял полуденную жару, так что палуба никогда не раскалялась настолько, чтобы к ней трудно было прикоснуться, а воздух оставался приятно теплым еще долго после заката. Закаты же здесь были поистине великолепными. Могучее золотисто-оранжевое сияние заливало все небо, но потом сменялось на цвет блеклого пергамента, который, в свою очередь, вытесняла наступавшая с востока тьма. Затем поднималась луна, прокладывавшая по черной волнующейся морской поверхности серебристо-белую дорожку. Если же поднять голову, то открывалось небо, оживленное мириадами ярких звезд.

В этих идиллических условиях я влюбился в Зайнаб.

На третье утро плавания, вскоре после рассвета, я в компании Вало стоял около главной мачты и ждал, когда же повар подаст нам завтрак – финики, хлеб и воду. Тут я услышал легкий хлопок, как будто что-то ударилось о парус и упало на нос, туда, где возле покоившихся на палубе якорей сидела наша переводчица. Что-то забилось и запрыгало на досках. Вало побежал вперед, и я увидел, что он поднял что-то, похожее на небольшую рыбку. Он повернулся к Зайнаб и, наверно, задал ей вопрос, она же отодвинула плат, закрывавший ее голову, и наклонилась, чтобы взглянуть на то, что он ей показывал. Поскольку невольница не говорила по-франкски и не могла понять речи Вало, мне пришлось подойти к ним и переводить.

– Это рыба или птица? – любопытствовал мой помощник. Я наклонился, чтобы тоже взглянуть на его находку. Существо походило на рыбку шести-семи дюймов длиной, имело рыбий хвост, рыбью голову и круглые выпученные глаза.

Вало осторожно взял двумя пальцами прижатый к рыбьему боку плавник и оттянул его – и тот развернулся в крыло.

– Мы называем их «рыбы, которые летают», – сказала Зайнаб.

Сын егеря развернул второе крылышко. Перепонка между его косточками оказалась столь нежной и тонкой, что сквозь нее просвечивало солнце.

– Они есть в книге? – спросил он, обернувшись ко мне.

– Можно посмотреть, – неуверенно ответил я и сам удивился тому, как странно прозвучал мой голос. Платок Зайнаб соскользнул ей на плечи. Она заплела длинные темные сияющие волосы в косы, обернула их вокруг головы и закрепила гребнем из слоновой кости. В маленьких, похожих на изящные ракушки ушах женщины сверкали крошечные бриллиантовые сережки, а изгиб ее тонкой шеи был настолько красивым и плавным, что мне захотелось погладить ее.

– О какой книге он говорит? – спросила красавица, подняв ко мне лицо. Ее глаза на мгновение встретились с моими, и я испытал короткое потрясение. Никогда прежде не доводилось мне видеть столь кроткой доброты, обрамленной несравненной красотою, пусть даже и окрашенной грустью.

– Бестиарий. Это описание животных… с их изображениями, – выдавил я. Мне вдруг захотелось полностью овладеть вниманием этой несравненной юной женщины с кожей цвета корицы. – Сейчас я покажу тебе.

Преодолевая внезапное головокружение, я поспешил на корму, схватил книгу и принес ее переводчице. Под взглядом Вало, не замечавшего ничего вокруг, я открыл обложку и принялся листать страницы, делая при этом отчаянные усилия, чтобы ни руки, ни голос у меня не дрожали.

– Вот рыба с крыльями! – заявил я и прочитал вслух: – «Серра или рыба-пила. Ведома еще как летучая рыба. Имя свое получила, ибо имеет хребет, яко большая пила. Рыба сия подплывает под корабль и перепиливает его надвое…» – Тут я осекся. Неведомая рыбка, которую наш знаток животных держал в ладонях, никак не могла причинить вреда кораблю. Я почувствовал себя глупо.

Но Зайнаб как будто не заметила моей растерянности.

– Там есть изображение? – спросила она.

Я перевернул книгу и подал ее женщине. Художник нарисовал похожее на дракона существо, выныривающее из глубин моря. Оно было очень большим, почти с корабль размером, и, безусловно, страшным. Моряки на борту нарисованного корабля явно пребывали в смертельном ужасе.

– У нее действительно два крыла, – как ни в чем не бывало сказала Зайнаб.

Я был глубоко благодарен ей за то, что она не рассмеялась вслух. Деликатность лишь добавила ей привлекательности.

– Может быть, писец перепутал? – певуче произнесла переводчица. – В Зиндже, помнится, мне показывали большую рыбу с длинным плоским носом, по обе стороны которого торчали крупные зубы, как у пилы. Такая рыба вполне способна распиливать корабли.

Я поймал себя на том, что не свожу глаз с ее рук, державших книгу. На тонких изящных пальчиках она нарисовала узоры темно-синими чернилами – причудливые завитки, которые переплетались между собой и стекали на тыльную сторону ладони и к запястью. Рядом с этими орнаментами рисунки в бестиарии казались грубыми и аляповатыми.

Наложница Джафара заметила мое внимание и, одарив меня скромной улыбкой, опустила глаза, после чего вернула мне книгу и спрятала руки под платок.

За спиной я услышал крик повара, призывавшего нас с Вало забрать еду. Нужно было немедленно найти предлог для следующего разговора с невольницей.

– В этой книге есть и другие животные, о которых я знаю очень мало, а ты могла бы слышать о них в Зиндже, – сказал я ей. – Наверное, мне понадобится поговорить с тобой о них.

– С превеликим удовольствием, – ответила Зайнаб. – А ты, может быть, согласишься рассказать мне о странах и народах, которые видел.

Той ночью Зайнаб изумила всех моряков, да так, что вряд ли они когда-нибудь это забудут.

Сулейман имел привычку на закате найти на палубе место, откуда хорошо открывался весь купол небес, как он называл небо. Оттуда корабельщик измерял движение появляющихся звезд.

– Попробуй сам, – сказал он, подавая мне тот деревянный прямоугольник, который показывал в Аль-Убулле. – Зажми конец шнура зубами, натяни шнур и выровняй нижний край треугольника по горизонту. Выбери звезду и смотри, насколько высоко она будет стоять по сравнению со стороной прямоугольника.