Сулейман провел нас в темный трюм корабля, где пришлось перебираться через уже погруженные тюки с финиками.

– Больше пятидесяти лет, а ни одна прядка не порвалась, – сказал он, указывая на стену.

Когда мои глаза привыкли к темноте, я увидел, что доски обшивки соединены между собой тонким канатом и точно так же прикреплены к ребрам корабля. Он был построен без гвоздей.

Я вспомнил о том, как судно Протиса неожиданно дало сильную течь и затонуло, и подумал о том, что получится, если эта веревка порвется. В таком случае корабль Сулеймана просто перестанет существовать, его доски рассыплются, как осыпаются лепестки умирающего осенью цветка.

Судовладелец потрогал почерневшую от времени связку.

– Каждый год пропитываю кокосовым маслом. Этот корабль еще меня переживет, – заверил он нас и, подобрав полы халата, взлетел по ведущей на палубу лесенке с такой бойкостью, что мы с Озриком заметно отстали от него.

– Когда же мы поплывем? – крикнул я вслед хозяину, после того как мы вылезли на яркий солнечный свет. – Я и мои спутники готовы отправиться в любой момент, как только ты скажешь.

– Мы отправимся в Зиндж с началом маувсима, – твердо сказал Сулейман, успевший сесть, скрестив ноги, на потертый обрывок ковра, расстеленный на корме. Он жестом предложил нам присоединиться к нему.

– Маувсима? – переспросил я.

– Это верный день для отплытия. Я совершил больше дюжины плаваний в Зиндж, всегда уходил в назначенный день и благополучно возвращался домой.

– И когда же этот день наступит? – уточнил я нетерпеливо.

– В конце первой недели вашего месяца октября.

– Нельзя ли отплыть раньше? – Мне не терпелось начать наше путешествие как можно скорее.

– Мы отправимся с караваном. – Владелец судна указал на море, где стояли на якорях еще три или четыре корабля, очень похожих на наш. На них тоже кипела работа – моряки зашивали паруса и чинили снасти.

– Сколько же времени нам потребуется, чтобы попасть в Зиндж? – продолжил я расспросы.

– Месяц, а может, и два – в зависимости от ветра и от того, как пойдет торговля. Надим Джафар соизволил разрешить мне вести торговлю на берегу, там, где я обычно останавливаюсь. – Корабельщик вдруг бросил на меня косой заговорщический взгляд: – Если ваш переводчик сумеет нам помочь, время этих остановок можно будет сократить.

Я пробормотал, что, дескать, буду рад содействовать ему всем, чем смогу. Но судовладелец решил подробнее объяснить мне суть дела:

– Чем дальше мы заплываем, тем труднее объясняться с местными обитателями. Мы торгуемся с ними на смеси арабского и местных языков и чем дальше, тем хуже понимаем друг друга. Чтобы избежать недоразумений, требуется время.

– Мой переводчик… он поможет вам всем, что в его силах, – пообещал я, и Сулейман вдруг зашелся мелким смехом:

– Не он… она!

Я лишь растерянно заморгал.

Моряк расхохотался еще пуще, так, что даже повалился навзничь.

– Так вы еще ничего не знаете?! Ваш переводчик – женщина, да еще какая женщина! – И он закатил глаза.

– С нетерпением жду встречи с нею, – холодно произнес я. Мне действительно не было ничего известно о такой затее Джафара, и услышанное выбило меня из колеи.

Но старик корабельщик вдруг сделался серьезным:

– Я не хотел сказать ничего непочтительного или непристойного. Лишь надим Джафар в его великой мудрости мог разыскать такого переводчика. Очень мало кто свободно говорит на языках побережья… – Он сделал продолжительную паузу. – И она обошлась ему в изрядную толику золота.

Я решил, что пора вернуть разговор к практической стороне нашего путешествия:

– И насколько далеко за Зиндж ты намерен нас отвезти?

– Я поклялся надиму Джафару, что не поверну назад, пока мой корабль не уйдет на юг от Зинджа настолько же далеко, насколько Басра удалена от Багдада.

– И как же ты это узнаешь? – спросил я. – Насколько мне известно, еще никто не рисовал карты тех мест.

Корабельщик запустил руку в карман своего поношенного халата и извлек оттуда маленькую прямоугольную дощечку размером примерно два дюйма на дюйм, к середине которой был привязан тонкий шнурок:

– Мне скажет вот это.

Он зажал кончик шнурка в зубах, а прямоугольник отвел на расстояние вытянутой руки и прищурил один глаз. Пробыв в таком положении несколько мгновений, он выплюнул шнурок и улыбнулся мне, показав корявые бурые зубы:

– За пределами Зинджа нужно будет отыскать другую звезду, вероятно, Фаркадан.

Видимо, у меня был совсем растерянный вид, потому что, намотав шнурок на дощечку и убрав непонятное устройство в карман, Сулейман сказал:

– Проще будет объяснить, что это такое и для чего нужно, когда мы окажемся в море, под огромной звездной чашей.

Утром накануне того дня, когда Сулейман и его сотоварищи-корабельщики намеревались поднять якоря, мы с Озриком решили посетить гавань и удостовериться в том, что нам не грозит какая-нибудь непредвиденная задержка. Но стоило нам выйти из дома, как мы увидели одного из слуг Джафара. Я узнал его, хотя и видел всего один раз, в освещенном волшебными фонариками чудесном саду главы тайного сыска.

– Надим Джафар всей душой сокрушается, что столь долго заставил вас ждать в неизвестности, – сказал слуга, после того как мы обменялись приветствиями. – Он повелел мне сказать, что доверяет вам самый драгоценный цветок из всех своих цветников.

Я перевел взгляд за его плечо и, наконец, обратил внимание на стоявшую в нескольких шагах позади него маленькую фигурку, полностью закрытую одеяниями. Лишь после этого я оценил изысканный каламбур Джафара: название «зайнаб» носил ароматный садовый цветок и в то же время это было распространенное женское имя.

– Прошу войти в дом, – сказал я и первым направился обратно. Гости следом за мной и Озриком вошли во двор. Лишь после того, как я закрыл дверь на улицу, посланец Джафара дал своей спутнице знак убрать вуаль, закрывавшую ее лицо. Сулейман уже намекал на то, что наша переводчица представляет собой что-то особое, но я совершенно не был готов к тому, что Зайнаб окажется столь очаровательной. Это была темноглазая молодая женщина с красиво очерченным ртом и изящным заостренным подбородком. Ее волосы полностью прикрывал платок, и на виду оставалось лишь ее лицо, и вот его-то цвет и привлек прежде всего мое внимание. Ее кожа цвета той самой корицы, которую римский номенклатор показывал нам несколько месяцев назад в Риме, не имела ни малейшего изъяна.

Я безуспешно пытался что-нибудь сказать, но язык у меня словно присох. Озрик, стоявший рядом со мной, тоже утратил дар речи.

– Надим Джафар повелел мне быть помощницей в вашем странствии, – сказала наша гостья, прервав затянувшееся молчание. Ее голос, хоть и мелодичный, звучал несколько хрипловато, а то, как она построила фразу, сразу выдавало в ней невольницу.

Я заставил себя оторвать взгляд от ее лица:

– Насколько я понимаю, ты говоришь на языках Зинджа.

– Лишь на нескольких из них, – негромко ответила женщина, стоя в совершенно спокойной позе, сложив перед собой маленькие руки.

– Наш корабельщик, Сулейман, надеется, что ты также окажешь ему содействие в торговых делах, – продолжил я.

– Если будет на то ваша воля, – отозвалась переводчица.

Посланец Джафара сделал мне знак:

– Могу ли я поговорить с вами наедине?

– Конечно. – Мы с ним пересекли двор и вошли в комнату, в которой наш хозяин держал свои конторские книги. По пути туда я слышал, как позади меня Озрик завел вежливый разговор с нашей новой переводчицей.

– Надим Джафар отправляет с вами Зайнаб, повинуясь прямому повелению халифа, – сказал посланец, когда мы остались вдвоем.

Он немного помялся, видимо, решая, стоит ли ему выходить в своем объяснении за пределы данных ему указаний, и затем добавил:

– Один из вождей Зинджа прислал Зайнаб в дар повелителю правоверных.

Эти слова вызвали у меня в памяти толпу несчастных рабов, которых я видел в Каупанге. Для того чтобы приравнять их к красавице, находившейся сейчас во дворе, требовалось очень развитое воображение.