Багдад

Я и подумать не мог, что Багдад настолько огромен и что в нем так жарко. Из ал-Кулзума мы без всяких приключений за пять дней добрались туда на купеческом корабле, и ветерок, исправно надувавший его паруса, дарил нам относительную прохладу, после которой обжигающая июльская жара в столице государства халифа показалась просто невыносимой.

– Наверное, это самый большой город в мире, – сказал я Озрику, приложив ладонь ко лбу, чтобы прикрыть глаза от ослепительного света белого солнца. В Басре, от которой нас теперь отделяли три дня пути, Аврам смог договориться о перевозке наших оставшихся зверей вверх по реке на барке, и именно посреди Тигра я получил первое впечатление о великолепной столице халифа. Она оказалась просто громадной. Вдоль берегов тянулись порты, причалы, резиденции, верфи, сады, мастерские, склады и помосты для стирки. Видневшийся вдали огромный зеленый купол, казалось, плавал в воздухе над колебавшимися в знойной дымке приземистыми строениями предместий.

– Багдад вдвое больше Константинополя, хотя и на тысячу лет моложе, – с неприкрытой гордостью сообщил драгоман.

Я искоса взглянул на него. Аврам больше не был скромным и тихим проводником, каким я привык видеть его во время нашего путешествия. Манера, с которой он делился с нами своими знаниями о государстве халифа, была теперь чуть ли не покровительственной. Происшедшую с ним перемену я приписал облегчению, которое он испытывал от того, что наше долгое странствие подходило к концу. У меня, во всяком случае, было именно такое настроение.

– При жизни прадедов нынешних обитателей здесь была всего лишь прибрежная деревня, – продолжал раданит. – Деду Харуна, халифу Мансуру, понравилось это место, и он привез сюда зодчих и градостроителей, нанял целую армию кирпичников, каменщиков, плотников и других рабочих. К тому месту, где лепили из глины кирпичи, специально прорыли от Тигра канал, по которому шла вода.

Аврам кивнул в сторону возвышавшегося на берегу особняка. Он выглядел заброшенным. В глинобитном заборе зияли проломы, сад был явно запущен, и даже сам дом, казалось, начал разваливаться. А вот столь же внушительные здания, стоявшие по обеим сторонам от него, пребывали в наилучшем состоянии.

– Багдад выстроен из глиняных кирпичей, которые сушат на солнце или обжигают в печах. Строить из них легко, а ломать их – еще легче. Вероятно, этот дворец принадлежал кому-то из высокопоставленных придворных сановников, которому вдруг понравилось иное место. Он просто взял и переехал, – предположил мой спутник.

– И бросил свой дом? – удивился я.

Драгоман пожал плечами:

– Почему бы и нет? Багдад непрерывно растет. Каждый месяц сюда прибывают тысячи людей из провинции. Землю непрерывно продают, покупают и перепродают. Пальмовая роща, которую халиф десять лет назад подарил одному из своих приближенных, находилась тогда за городом, а сейчас она стоит сотни тысяч динаров, потому что там можно начать большое строительство.

– И все здесь зависит от прихоти халифа?

– Почти все. – Аврам повернулся ко мне, и его тон вдруг сделался суше и резче: – Смотри, не допусти ошибки! Ты вот-вот окажешься при самом богатом, самом расточительном, самом щедром и падком на роскошь дворе, какой только есть на земле. Здесь певцу, который сумеет затронуть чувствительной песенкой сердечные струны халифа, могут выдать в награду столько жемчуга, сколько поместится ему в рот. А поэт, написавший несколько удачных строчек, вдруг оказывается владельцем дома со слугами, в котором сможет безбедно провести всю оставшуюся жизнь.

– А что бывает с теми, кому случится навлечь на себя гнев правителя? – поинтересовался я.

– Если тебе доведется предстать перед халифом Харуном, обрати внимание на мрачного человека, который всегда стоит в нескольких шагах у него за спиной. Это главный дворцовый палач. Он носит прозвище «меченосец мщения халифа». Когда я в прошлый раз был в Багдаде, эту должность занимал евнух по имени Масрур.

Широкая лента реки буквально кишела судами и суденышками. Барки, шаланды и плоты, нагруженные товарами, двигались вверх и вниз по течению. Поскольку ветра почти не было, многие суда приводили в движение гребцы, а некоторые тащились на буксире за малыми весельными шлюпками. С одного берега на другой сновали перевозившие людей паромы. Рыбаки в крохотных лодчонках забрасывали и вытягивали сети. На больших разукрашенных лодках, где гребли слуги или рабы, прогуливались возлежавшие на подушках под пестрыми тентами вельможи. Из многочисленных малых каналов, соединявшихся с рекой, то и дело выплывали другие суда, решительно включавшиеся в эту круговерть.

– Скоро нам предстоит выгружаться, – предупредил Аврам. – Мы приближаемся к первому из трех наплавных мостов, переброшенных через реку. Сомневаюсь, что смотрители моста согласятся развести его, чтобы пропустить нас.

В Басре драгоман посетил таможенных надсмотрщиков. Сообщение о том, что мы прибыли с дарами, которые король франков прислал повелителю правоверных, произвело на них немалое впечатление. Нам пообещали любую помощь и поддержку, но вряд ли стоило надеяться на то, что для нас разомкнут мост и прервут все сообщение в городе.

– Далеко ли до места, где мы сможем устроить животных и расположиться сами? – спросил я своего собеседника.

– Думаю, что нам отведут жилище прямо в Круглом городе. Это личный квартал халифа, – ответил тот.

К нам по палубе направлялся мелкий чиновник, которого в Басре отрядили для нашего сопровождения. За ним двое слуг несли большой сундук, держа его с двух сторон за ручки. Поставив его перед нами, они открыли крышку, и мы увидели, что он полон отглаженных одежд из тончайшего белого хлопка. Мы с Вало заблаговременно нарядились в свободные сарацинские одеяния, как нельзя лучше подходящие для изнуряющей жары, – их предоставили нам Аврам и Озрик. Но наши костюмы успели запачкаться и измяться в дороге, и я с удовольствием облачился в местный костюм – просторные шаровары и длинную рубаху с широкими рукавами и карманами. Все было свежевыстирано, отглажено и прямо-таки хрустело от чистоты. Наш сопровождающий также настоял, чтобы мы взяли дополнительно белые накидки из того же хлопка. Без них в ворота Круглого города никого не впускали. А еще мы должны были выбрать головные уборы, потому что ходить простоволосыми считалось величайшей неучтивостью. Озрик с удовольствием накрутил на голову ослепительно белый тюрбан, а Аврам извлек из своего багажа белую ермолку. Мы же с Вало не могли сообразить, что нам надеть. Ни я, ни тем более он не были мастерами по части того, как наматывать тюрбан на голову и ходить в нем. В конце концов сопровождающий выдал нам по небольшой шапочке в форме горшка и намотал вокруг нее длинное белое полотнище, конец которого закрепил булавкой. Эти уборы ощущались на голове непривычно, но зато как нельзя лучше соответствовали местным обычаям.

Едва мы успели покончить с одеванием, как наша барка приблизилась к западному берегу, где уже поджидала толпа портовых грузчиков. С барки на берег перебросили причальные канаты и крепко натянули их, и, как только барка замерла у причала, грузчики устремились на палубу.

– Прошу тебя, проследи, чтобы белых медведей сразу убрали в тень, – обратился я к их десятнику. Я несколько месяцев практиковался с Озриком в сарацинском языке, и теперь подданные халифа неплохо понимали меня.

Мади и Моди пребывали в плачевном состоянии. Вало выбивался из сил, чтобы облегчить их жизнь. Он кормил своих питомцев их самой любимой пищей, давал им много пить и в жаркое время дня чуть ли не каждый час обливал их водой. Но жара брала свое. Животные сильно исхудали, бока у них ввалились, а шерсть сделалась грязно-желтой и утратила блеск. Они часами лежали на дне клетки, почти не двигаясь, и мелко часто дышали.

Хищники не пошевелились, даже когда грузчики подняли клетку рычагами, подвели под нее катки и принялись вытаскивать ее с барки.