Малыш снял туфли, зажал их в ручонке и послушно пополз по ступенькам, от усердия громко посапывая носом…

Дополз до двери и просунул туда головку…

Миг — и тишину сада огласил отчаянный детский вопль…

— Мама, мама!.. — вопил бегущий Гарри.

Шерлок проверил причину испуга и с пронзительным криком бросился следом за братом.

— Маленький, что ты? — спросил стоящий на углу городовой, подхватывая на руки Борю.

— Ма–ма–ма-бу–бу–бу! — вырывались бессвязные звуки из перекошенного детского ротика, а из синих очей глядело безумие.

— Коля, стой! — схватил городовой за руку старшего мальчика, который бежал, спотыкаясь и непрерывно дико крича.

— Опомнись, скажи, чего напугались?

Губы Коли болезненно, нервно дрожали и из стесненного горла со свистом вылетели слова:

— Там кровь, голова, — показал он рукой на дачу.

Раздался тревожный свисток, ему откликнулся другой, третий, и через минуту тихий парк наполнился топотом бегущих к даче полковника городовых и толпы…

— Закрой калитку! Не пускай людей в сад! Дано ли знать в участок? — распоряжался старший городовой Григорьев.

Медленно, осторожно обходя всякие следы, взошли городовые на ступеньки террасы.

— Господи Иисусе! — снимая шапку и набожно крестясь, сказал Григорьев. — Заслуженный георгиевский кавалер и такая бесславная, жестокая кончина.

— Где же вся семья?

— Бог их знает. Без начальства нельзя входить.

— Пождем. Начальство разберет, — переговаривались между собой городовые.

Шум автомобиля возвестил о прибытии начальства из ближайшей части, и почти одновременно прибыл следователь со своим секретарем.

Гул бессвязного разговора тотчас же утих, городовые выстроились во фронт, отдавая честь начальству.

— Что случилось? — спросил следователь Зорин, сталкиваясь при выходе из автомобиля с полицейским приставом.

Последний, сухощавый, высокого роста брюнет, неопределенно пожал плечами.

— Право, сам хорошенько не знаю, Николай Николаевич. Дали знать, что совершено убийство.

— Да-а, — протянул следователь, и по лицу его пробежала тень неудовольствия.

Зорин не терпел расследований по убийству, с которыми всегда было связано много беспокойства и ответственности.

— В дачу не входил никто? — торопливо бросил следователь, обращаясь к полицейским.

— Никак нет, ваше благородие.

— Открыть ставни!..

Деловым шагом направился Зорин на веранду, распахнул стоявшие полуоткрытыми двери в столовую, вошел и вдруг, пораженный, отступил на два шага перед неожиданно представившимся зрелищем.

Действительно, было чего испугаться малым детям.

Через открытые двери и окна ворвались лучи солнца, освещая большую столовую, меблированную богато и со вкусом. Все в ней сохраняло свой обычный строгий порядок; лишь на полу, в нескольких шагах от стола, головой к двери ничком лежал труп полковника. Вблизи него валялся топор. Подсвечник, с выпавшей свечой, откатился в угол. На трупе одет был халат, на ногах ночные туфли. Руки были широко раскинуты, а голова представляла окровавленную массу с разбитым черепом. Мозг и кровь забрызгали портьеру, белую скатерть и ближайшее окно. Собравшаяся у головы лужа крови нашла себе выход, просачиваясь под дверь, и уже замочила детские туфельки, забытые, вернее брошенные, несчастным Борей — Гарри.

— А вот и вы, доктор, — приветствовал следователь входящего Карпова. — Не правда ли, какой зверский удар?

— Н-да, — неопределенно промычал доктор, с выражением крайней озабоченности наклоняясь над трупом и извлекая из кармана необходимые для осмотра инструменты.

— Не лучше ли обождать с этим, доктор, — остановил его следователь. — Может быть, кто–либо из других членов семьи более нуждается в вашей помощи. Пойдемте искать семью.

Комната, кроме балконной двери, имела еще три выхода: направо, в спальню полковника, налево в полу–кабинет, полу–гостиную и прямо в коридор, из которого две двери рядом вели в комнаты жены и дочери убитого. Эти последние две комнаты соединялись внутренними дверьми. Дверь из коридора в комнату дочери была широко открыта, — к матери же заперта. На постели лежал труп девочки лет 11–12, со странно изогнутым корпусом, как будто она подвинула плечи и голову на край кровати уже после нанесения раны, на что указывало большое пятно крови на середине подушки.

— Зарезана! — воскликнул Зорин, первым войдя в комнату. — Боже, что же с матерью?!

Доктор поспешно прошел в ее комнату.

И здесь, как и в комнате дочери, виднелись следы ночной злодейской работы. На кровати лежала женщина лет 35-ти, с головой, почти совершенно отделенной от туловища.

— Какая бойня!

Следователь внезапно раздражился.

— Где же остальные? — воскликнул он с заметной дрожью в голосе. — Неужто весь дом вымер, что ли? В кухне должна же быть кухарка! Разве только…

Длинный коридор загибался направо, оканчиваясь открытой дверью в кухню. Там на полу ничком, у плиты, лежала кухарка.

— Кажется, живая! — наклонился над нею доктор. Но едва он повернул тело, как увидел свою ошибку. На него взглянули широко раскрытые, полные ужаса глаза, остеклевшие глаза. На ней кое–как было одето платье, на одной

ноге была туфля. Очевидно, она одевалась наскоро.

— Что было причиной ее смерти, доктор?

— Небольшая ранка на виске, — удар обо что–то тупое и твердое.

— Об угол плиты, когда она упала, убегая от кого–то. Вот и капелька крови на железе, — раздался за ними спокойный голос.

Все невольно обернулись к говорившему.

У плиты стоял высокий, худощавый молодой человек, крепкая, мускулистая фигура которого свидетельствовала о долгой и усиленной тренировке. Держа в руке круглую соломенную шляпу, он стоял перед следователем в почтительной позе человека, ожидающего распоряжения начальства.

Это был, подающий большие надежды, агент уголовного розыска Зенин.

— Откуда вы так скоро узнали о преступлении? — спросил Зорин. — Неужели вас уже успел прислать уголовный розыск?

— Я узнал о преступлении совершенно случайно, г. следователь. Вчера я засиделся на именинах у живущего поблизости товарища и остался у него ночевать.

— Само Провидение направило вас сюда, г. Зенин. Рад вас здесь видеть. Я попрошу, чтобы расследование этого дела было поручено вам. Работы будет много, но и награда будет велика.

— Положу все силы на поиски злодея, — Зенин с достоинством поклонился, взглядом выражая следователю свою благодарность и, не теряя времени, вынув из кармана сантиметр и лупу, принялся за работу.

Более подробньй осмотр обнаружил следы крови в ванной, в умывальнике и на дверной ручке. Нашлось также скомканное и брошенное в угол, еще не вполне просохшее полотенце. Убийца, очевидно, умывал здесь руки.

В комнатах матери и дочери все сохраняло порядок, только туалетный столик молодой женщины был запачкан кровью. С него, очевидно, было что–то взято. В спальне полковника был открыт дубовый шкаф. Документы в беспорядке валялись на полу. В шкафу не оказалось ни денег, ни ценностей, между тем, дорогой хронометр покойного и перстень с огромной ценности бриллиантом лежали на ночном столике. Убийца или не заметил, или почему–то не взял этих вещей.

Зенин шаг за шагом осматривал комнату.

— Убийца не входил сюда при жизни покойного. Он стоял… а, да, вот здесь, безусловно, — указал он на портьеру, закрывавшую дверь в кабинет. — Вот и следы его пыльных ног. Покойного разбудил, вероятно, шорох крадущегося убийцы, тот со своей стороны услышал, что полковник проснулся, и спрятался за портьеру. Убитый, встревоженный непонятным шорохом, решил осмотреть дверь, ведущую на террасу. Убийца же, дав ему пройти половину комнаты, взмахом топора размозжил ему голову. Совершив свое злодейское дело, он спокойно направился в спальню, где спичками осветил комнату. Вот они на полу: одна, другая и… третьей он уже зажег свечу на туалетном столе. Шкаф открыл ключом. Здесь в глаза ему бросилась бритва, и какой–нибудь шорох или просто проснувшаяся мысль об опасности вооружили его руку.