— Куда идешь, Божий человек?

— На жнива, полдник рабочим несу.

— Погоди маленько, — говорит смерть, — я по твою душу пришла. Черед тебе Господу Богу представиться.

— Ну что ж, — отвечает человек, — черед так черед. Против рожна не попрешь! Давай, однако, наперед пообедаем — несподручно в далекий путь голодным идти.

— Давай пообедаем.

Сели под кусток, разостлал человек поддевку, борща в миску насыпал — дымится борщ как ладон благовонный, шкварки так и потрескивают. Похлебали борща — принялись за кашу; выели и кашу — весь горшок до донушка.

Встал человек, помолился Богу на восход солнечный и на запад, четырем сторонам поклонился и говорит:

— Можешь теперь мертвить меня, коль моя череда приступила. Готов я Господу полный дать ответ, а только, думаю, рано мне помирать. В самую вхожу силу, и жизнь, по правде сказать, очень мне нравится.

Усмехнулась смерть в кулак, а потом и говорит:

— Давно я так не обедала, как ты меня угостил. Вот тебе пятьдесят лет отсрочки — иди и живи. А пятьдесят лет пройдет — найду я тебя и умертвлю.

— Спасибо тебе, безребрая.

Пошел он к хозяину своему. Солнце светит, пташки щебечут, на огородах цветы качаются — такая его веселость взяла.

— Дай, — говорит, — хозяин, я на твоей дочке женюсь.

— А женись, коль согласна.

— С чего ж девке несогласной быть?

Поженился он на девке — стало от того дня хозяйство у них еще спорее, пошли в гору. Амбары от хлеба ломятся, на скотном дворе повернуться негде, хата — как полная чаша, благодарение Господу да и только. Пожили так год ли, два — занедужили старики и померли в один день. Остался он один с женою, дети у них пошли… Богатеют ото дня ко дню, сыновей поженили, дочерей за хороших людей поот-

давали. Прошло пятьдесят лет в трудах праведных — приходит за его душой смерть.

— Вот, — говорит, — окончилась твоя отсрочка…

Испугался он, бородой затряс, а сам как малый ребенок плачет:

— Ой, смерть моя! Ой, мать моя! Уж как хорошо на свете жить! И все–то есть у меня! И уважают люди добрые. Повремени, сделай милость…

— А может, умертвить?

Смеется, паршивая, глаз левый стрелой сощурила.

— Погоди малость.

— Ну, живи, коль помирать не хочешь. Да смотри — теперь скоро не приду!

Попрощалась и ушла.

Взялся он тут жить, — и сыновья померли, и внуки поженились, а он все живет да живет. Негодящий стал, как стебелек качается — и ходить–то не может, и глаза–то слезами зашлись, и на ушах плесень — не слышит ничего. За ним и доглядать перестали — мимо рта ложку сует. Отшатнулись все, раз сама смерть отшатнулась.

Взмолился он тут Господу:

— Господи, Царю мой — за что жизнью вечной меня проклял? Тяжко мне, бессмертному. Всему черед в мире твоем: благодатно рождение и жизнь — как глаз твой прекрасна, но возьми бессмертие мое, и смертью как лучшей наградой за путь мой жизненный увенчай.

— Видишь, — говорит Бог смерти, — всю жизнь это беспокойное создание стремится к бессмертию. А дал одному бессмертие — вишь, как соскучился. Трудно мне с людьми приходится — сами не знают, чего хотят. Иди, безглазая, исполни свой долг.

Пришла смерть к человеку, а он от горя и плакать уже не может. Лопочет себе под нос:

— Хоть бы ослепнуть мне! Хоть бы оглохнуть мне!

Почуял смерть, как матери родной обрадовался:

— Смерть моя, мать моя, что ж ты меня покинула? Как солнышка тебя дожидаю. Сними с меня гнев Божий…

С тем и помер.

…И было однажды так:

Какой–то весельчак, остроумный и ловкий, умевший брать быка за рога, в миг свидания со Смертью ухитрился не только не поддаться ей, но путем какой–то ловушки пригласить ее сесть в клетку.

Как это случилось, никто не узнал, да, вероятно, и мир не узнал бы даже о самом факте заключения Смерти, если бы не произошли некоторые события, о которых речь впереди.

Дни текли, жизни людей все продолжались, люди болели, страдали, кряхтели, охали, но никто не умирал, и ученые, подводя статистические данные, замечали, что не только нет ни одного смертного случая, но что даже почти нет заболеваний.

Это их, конечно, не удивило, они приписали все это результату своих научных трудов и заговорили о всемогуществе статистики. Некоторым из них Академия Наук даже присудила награды.

Но когда старый король той страны, где все это происходило, узнал об этом (известно, что мужья и короли узнают обо всем последними), он потряс седой <головой> и восликнул в диком гневе:

— Не потерплю! Это мятеж! Это нарушение прерогатив власти! Это против конституции, наконец! А как же мои смертные приговоры?! Ведь эдак меня никто в грош ставить не будет! Узнать, в чем дело! Почему никто не умирает! Как смеют! Позвать мне сюда министра внутренних дел!

Министра позвали. Министр пришел и король сказал ему:

— Слушай, у нас есть сейчас в тюрьме убийцы?

— Никак нет, — отвечал самодовольно министр. — За весь год, Ваше величество, благодаря усердию моему и хорошо поставленной полиции, не было во всей стране ни одного убийства. Правда, покушения были, но все неудачные, о чем я особенно счастлив доложить Вашему Величеству.

— Ты глуп, — разгневался король. — Сейчас же подавай в отставку! Ты не умеешь заботиться о королевском престиже! Король конституционной страны, а у нас, слава Богу, конституция, должен быть милостив. А кого же я буду миловать, если не убийц?

— Так точно, Ваше величество, — заявил министр и, обещав исправиться согласно конституции, попросил у короля отсрочки на сорок восемь часов. — «За это время я исправлюсь, — обещался он.

— Посмотрим, — сказал король. — Ступай и впредь будь умнее!

Министр ушел и сейчас же потребовал к себе начальника полиции.

— Ах ты такой–сякой, — набросился он на него. — У тебя в стране беспорядок! Ни одного убийства нет! Пошел сейчас же, и чтоб у меня завтра же утром был убийца по крайней мере пяти душ!

Начальник полиции не удивился (удивляться не входит в обязанности начальника полиции). Он повернулся на каблуках и отправился сам к лучшему своему провокатору.

— Завтра в восемь часов утра должна быть зверски вырезана целая семья в центре города. Убийца должен быть пойман с поличным и приговорен к смертной казни. Необходимо доказать, что мы нужны, а то в этом сомневается король.

Провокатор почесал затылок и спросил: «А убийца будет помилован?» и, узнав, что король должен быть всемилостивым, сказал:

— Не извольте беспокоиться, все будет исполнено!

— «Я сам возьмусь за это дело» — подумал он, выходя от начальника полиции. — «И невинность соблюду и капитал приобрету. Кстати, у меня есть на примете один богач».

А между тем, Смерть сидела в клетке и никто об этом доподлинно еще не знал.

Ночью провокатор отправился на работу. Он взял длинный, острый нож, тяжелый топор и умело пробрался в дом богача.

Богач мирно спал на своей золотой кровати, а под кроватью стоял его несгораемый сундук, наполненный до краев алмазами и червонцами.

Провокатор долго смотрел в лицо богачу, предвкушая, как он сейчас ударит его топором по голове и вонзит нож в сердце, потом потихоньку выдвинул сундук и примерился открыть его.

— «Может быть, и так удастся ограбить его, — не убивая», — подумал он, верный своей психологии человека, соприкасавшегося с уголовными законами, но, вспомнив при

каз начальства, перекрестился и наотмашь хватил богача топором по голове. Тут–то и случилось чудо. Богач даже не проснулся (крепкие головы у этих капиталистов), а только отмахнулся во сне и пробормотал:

— Завтра же выгоню камердинера, — опять он полную спальню мух напустил!