– Плохой католик, – поправил я.

– Я не в состоянии делать такие суждения. И все же я знаю, что есть разные степени католичества. Боюсь, что в иудаизме степеней еще больше. Моя туманнее большинства, и иногда я задумываюсь, не провел ли слишком долгое время в отрыве от моего народа. Я ловлю себя на том, что говорю слова, которые не должен употреблять, мои оговорки озадачивают меня, и, хуже того, забавные сомнения не забавляют меня. Поэтому, возможно, будет правильно сказать, что я покинул Оренсанц, не дожидаясь, пока меня попросят об этом. Теперь вам удобнее? – Он снова сделал жест в сторону еды. – А теперь ешьте. Это вкусно. И наша хозяйка обидится, если вы не попробуете, что она приготовила.

Я назначил встречу с Эпштейном не для того, чтобы играть в семантические игры или брать пробы местной кухни, но он умел манипулировать беседой к собственному удовлетворению, и я был в невыгодном положении с того момента, как пошел сюда на встречу с ним. И все же у меня не было выбора. Я не мог представить себе, что Эпштейн или его телохранители допустят другую обстановку.

Поэтому я взялся за еду. И вежливо поинтересовался о здоровье самого Эпштейна и его семьи. Он спросил про Сэм и Рэйчел, но не стал совать нос в нашу домашнюю ситуацию. Подозреваю, он прекрасно знал, что мы с Рэйчел больше не живем вместе. Фактически я теперь поверил, что в моей жизни осталось мало такого, о чем бы Эпштейн не знал, и так было всегда, с того самого момента, как мой отец пришел к нему со знаком, найденным на человеке, погибшем под колесами грузовика, и чья спутница впоследствии убила мою родную мать.

Когда мы доели, на столе появилась пахлава. Мне предложили кофе, и я принял предложение. Когда я добавил в него молока, Эпштейн вздохнул:

– Какая роскошь – быть в состоянии наслаждаться кофе с молоком сразу после еды.

– Вам придется простить мое невежество…

– Один из законов кашрута: запрещается есть молочные продукты в течение шести часов после потребления мяса. Исход: «Не вари козленка в молоке матери его». Видите, я более ортодоксален, чем вы могли подумать.

Женщина маячила рядом, дожидаясь. Я поблагодарил ее за любезность и за еду. Сам того не заметив, я съел больше, чем намеревался. На этот раз она улыбнулась, но ничего не сказала. Эпштейн сделал незаметный жест левой рукой, и она удалилась.

– Она глухонемая, – сказал он, когда она отвернулась. – Читает по губам, но по нашим не прочтет.

Я взглянул на нее. Ее лицо было повернуто от нас, и она, склонив голову, рассматривала газету.

Теперь, когда настало время поговорить с раввином начистоту, я почувствовал, что моя злоба на него рассеялась. Он так долго скрывал столь многое, как и Джимми, но для того были причины.

– Я знаю, что вы задавали вопросы, – сказал Эпштейн. – И знаю, что получили некоторые ответы.

Когда я заговорил, мне показалось, что мой голос звучит, как у нахального подростка:

– Вы должны были мне все рассказать при первой же встрече.

– Почему? Потому что сейчас вы считаете, что имели право это знать?

– У меня был отец и две матери. Все они, каждый по-своему, умерли ради меня.

– И вот именно поэтому вам нельзя было все рассказывать, – сказал Эпштейн. – Что бы вы сделали? Когда мы встретились, вы были разъяренным ожесточенным человеком, поглощенным своим горем и жаждущим мести. На ваше благоразумие нельзя было положиться. Некоторые говорят, что и сейчас нельзя. И помните, мистер Паркер: когда мы впервые встретились, у меня пропал сын. Мои заботы были о нем, а не о вас. Боль и горе – не ваша исключительная прерогатива.

И все же вы правы. Надо было вам рассказать все раньше, но, возможно, вы выбрали время, подходящее для вас. Вы сами решили, когда начать расспросы, что и привело вас сюда. На некоторые вопросы вы уже получили ответы. Я постараюсь справиться с остальными.

Теперь, когда время пришло, я не знал, с чего начать.

– Что вам известно о Каролине Карр?

– Почти ничего. Она приехала из нынешнего пригорода Хартфорда в штате Коннектикут. Ее отец умер, когда ей было шесть лет, а мать – когда девятнадцать. У нее не осталось никого из родственников. Чтобы все про тебя забыли и никто не беспокоил, лучше и не придумаешь.

– Но про нее не забыли. Ведь кто-то ее разыскивал.

– Похоже на то. Ее мать погибла при пожаре в доме. Последующее расследование показало, что пожар мог быть устроен намеренно.

– Мог быть?

– На дне мусорной корзины была непотушенная сигарета, заваленная бумагой, а газовая плита была не выключена до конца. Это могло быть несчастное стечение обстоятельств, но ни Каролина, ни ее мать не курили.

– Гость?

– Если верить Каролине, в тот вечер никто к ним не приходил. К ее матери иногда приходили джентльмены, но в ночь, когда она умерла, в доме ночевали только она и Каролина. Ее мать пила. Когда начался пожар, она спала на кушетке и, вероятно, умерла еще до того, как до нее добрался огонь. Каролина спаслась, выбравшись через окно верхнего этажа. Когда мы встретились, она сказала, что видела каких-то двоих, наблюдающих за горящим домом из-под деревьев, мужчину и женщину. Они держались за руки. Но к этому времени кто-то поднял тревогу, соседи бросились на помощь, и подъезжали пожарные машины. Ее главной тревогой была ее мать, но первый этаж уже полыхал. Когда она снова вспомнила про тех мужчину и женщину, они уже исчезли.

Каролина сказала мне, что, по ее мнению, та пара под деревьями и устроила пожар, но, когда она пыталась рассказать полиции о том, что видела, ее показания отмели как не относящиеся к делу или как фантазии убитой горем молодой женщины. Но вскоре после похорон матери она снова увидела тех двоих и укрепилась в своей уверенности, что они намереваются сделать с ней то же, что сделали с матерью, а может быть, она сама и была их целью все время.

– Почему она так подумала?

– У нее было какое-то ощущение. Они так смотрели на нее, что она чувствовала это по их взгляду. Можете назвать это инстинктом самосохранения. Но какова бы ни была причина, после похорон Каролина уехала из города, намереваясь найти работу в Бостоне. Там в подземке кто-то пытался толкнуть ее под поезд. Она почувствовала на спине чью-то руку и чуть не упала с края платформы, но какая-то молодая женщина удержала ее. Обернувшись, она увидела мужчину и женщину, спешащих к выходу. Женщина оглянулась, и Каролина узнала ее: это была та, из Хартфорда. Второй раз она увидела их на Южном вокзале, когда садилась на поезд в Нью-Йорк. Ей показалось, что они следили за ней с платформы, но не последовали за ней.

– Кто они такие?

– Тогда она не знала, и мы до сих пор точно не знаем. То есть мы знаем имя мужчины, погибшего под колесами грузовика, и имена парня и девушки, которых убил ваш отец в Перл-Ривер, но в конечном итоге эти имена оказались бесполезны. Установление их личности никоим образом не объяснило, почему они охотились за Каролиной Карр и вами.

– Мой отец считал, что Мисси Гейнс и женщина, убившая мою мать, были одним и тем же лицом, – сказал я. – Аналогично мы можем предположить, что Питер Аккерман и парень, погибший вместе с Мисси Гейнс, одно и то же лицо. Но как это возможно?

– С тех пор как мы с вами встретились, мы оба стали свидетелями странных вещей, – ответил Эпштейн. – Кто знает, чему мы должны верить, а что отвергать? Тем не менее давайте сначала рассмотрим самое логичное или правдоподобное объяснение: в течение более сорока лет кто-то постоянно посылал пару киллеров, мужчину и женщину, с целью убийства вас или ваших близких, включая женщину, которая в конечном счете и произвела вас на свет. Когда одна пара погибала, со временем на смену ей появлялась новая. Эти киллеры были отмечены знаком на руке – один знак у мужчин и другой у женщин, вот здесь. – Он указал на место на левом предплечье между запястьем и локтевым сгибом. – Мы не можем найти никакого объяснения, почему всем этим парам было поручено сделать это.

Исследование жизни Мисси Гейнс, Джозефа Драйдена и Питера Аккермана показало, что бо́льшую часть своей жизни они провели как совершенно нормальные люди. Аккерман был хорошим семьянином, Мисси Гейнс – примерной девочкой, Драйден уже был хулиганом, но не хуже многих других. Потом в какой-то момент времени их поведение резко меняется. Они порывают с семьей и друзьями, находят представителя противоположного пола, до того незнакомого, сговариваются и выходят на охоту – очевидно, сначала на Каролину Карр, а потом, в случае Гейнс и Драйдена, – на вас. Что мы можем логически заключить: странные пары, связанные только своим намерением нанести ущерб вам и вашей семье, действуют или по собственной воле, или по воле кого-то другого.