— трудности, испытываемые жертвой агрессии при выборе системы мер реагирования на информационнопсихологическую агрессию, предотвращения нанесения этим нападением ущерба государственным интересам и выборе адекватного ответа (ударом на удар). Это связано как с трудностями установления по немногочисленным, в основном косвенным, признакам и проявлениям истинных целей агрессивных действий, так и с отсутствием четкой общепринятой классификации (методики оценки) разновидностей информационно-психологической агрессии, позволяющей однозначно отнести те или иные действия, совершаемые агрессором в информационно-психологической сфере, к экспансии, агрессии или войне;

— отсутствие военно-политических блоков, союзов и коалиций, призванных обеспечивать коллективную безопасность от внешней агрессии в информационно-психологической сфере, что оставляет жертву информационно-психологической агрессии один на один с агрессором без какой-либо заранее подготовленной поддержки извне»[342].

Следующая достаточно большая цитата обусловлена тем фактом, что миллионы граждан Украины не представляют себе, что такое информационная война как элемент гибридной войны, ведущейся против нашей страны. Этому есть логичное пояснение: на протяжении столетий украинцы воевали в конвенционных войнах, наши предки жили в условиях если не монархий, то тоталитарных и авторитарных государств, в которых черное и белое практически никогда не менялись местами. Молодая демократия, которой сегодня является Украина, оказалась внутренне не подготовленной к агрессии против нее, что привело к многоголосице оценок происходящего и создало практически идеальные условия для действий противника в украинском сегменте интернета и социальных сетей.

«Различия между информационной войной и войной традиционной:

1. Обычная война обладает известным и четким арсеналом воздействия. Из-за его предсказуемости возможно построение в ответ определенного рода оборонительных систем и проведение защитных мероприятий. Ситуация становится иной в случае войн информационных. Арсенал воздействия в них характеризуется достаточной долей гибкости и непредсказуемости. В большинстве случаев в информационной войне отсутствует возможность предугадать направление и инструментарий возможной атаки.

2. В случае обыкновенной войны территория захватывается полностью, тогда как при информационной войне возможен поэтапный захват. Вероятна отдельная работа с лидерами мнений, с молодежью и т. д., т. е. при сохранении всеобщей нормы отдельные зоны могут выводиться из-под информационного влияния. Информационная война в этом плане выглядит как «мирная война», поскольку может идти на фоне всеобщего мира и благополучия.

3. Возможность многократного захвата одних и тех же людей. В рамках войны обыкновенной действует логика «да/нет», в случае войны информационной имеется вариант нечеткой логики, когда оценки могут даваться с определенной вероятностью (на 40 %, на 60 % и т. п.). Более того, одновременно на человека могут действовать разные «противники», по сути захватывая разные тематические зоны его сознания.

4. В обыкновенной войне те, кто захватывает территорию, и те, кто потом ее осваивает, являются разными людьми и выполняют разные социальные роли. В случае войны информационной эти позиции совпадают. Информационная война во многом стирает четкое разграничение типа «друг/враг». Можно считать кого-то союзником, хотя на самом деле он является врагом. У человека могут быть подвержены захвату те или иные его характеристики, другие же характеристики, обращенные вовне, оказываются вполне нормальными.

5. В отличие от обычной войны, когда применяемое физическое оружие разрушает в пределах зоны поражения все, информационное оружие действует избирательно, охватывая по-разному различные слои населения. Обычное оружие действует на любую часть населения одинаково.

6. Главной опасностью информационной войны является отсутствие четко идентифицируемых (видимых) признаков разрушительного воздействия, характерных для войн обычных. Население даже не ощущает, что оно подвергается воздействию. В результате общество не приводит в действие имеющиеся в его распоряжении защитные механизмы. Чувство опасности, которое в иных ситуациях действует безотказно, в данном случае не срабатывает.

7. Театр военных действий в информационной сфере (включающий в себя сети, сетевую инфраструктуру, потоки информации) формируется не природой и географическим положением морей, континентов и островов, как это имеет место в обычной войне, а в первую очередь сетевыми корпорациями и провайдерами различных категорий. Таким образом, условия ведения боевых действий в открытых сетях напрямую зависят от их состояния и условий функционирования, которые определяет владелец данного сегмента сети — компания-провайдер.

8. При возникновении конфликта в сетях провайдеры автоматически в него вовлекаются и становятся третьей стороной (участником) конфликта, причем в защите интересов владельца сети (провайдера) в информационнопсихологической войне заинтересованы и сторона-агрессор, и сторона-жертва.

9. Линия фронта, глубокий тыл и другие традиционные понятия военной теории в информационно-психологических боевых действиях теряют свою смысловую нагрузку и нуждаются в доработке и переопределении.

10. В случае начала боевых действий силы специальных информационно-психологических операций получают возможность со своих баз, удаленных от линии фронта, наносить стремительные удары по объектам противника, находящимся у него глубоко в тылу (удаленный доступ), при этом маневрирование силами и средствами и концентрация ударной мощи на направлениях нанесения удара не требуют по сравнению с обычными вооруженными силами ни заметных затрат времени, ни привлечения большого количества материально-технических средств транспортировки.

11. В мире еще не определено окончательно, когда информационно-психологические акции в информационной сфере становятся агрессией, сопоставимой с вооруженным вторжением армии иностранного государства на территорию страны, поэтому фактически боевые операции могут проводиться силами информационно-психологических операций в условиях официального мира»[343].

Отличительной чертой информационной войны можно назвать «стремление агрессора непрерывно расширять контролируемое информационное пространство, действуя в обход сложившихся моральных норм и правил, сознательно нарушая все социальные ограничения и размывая нравственные установки. При этом СМИ концентрируют внимание на эпатажных фактах, обнародуют конфиденциальные сведения из личной жизни публичных политиков, ведут скандальные «расследования», сознательно фальсифицируя информацию, смакуя пикантные подробности. Задача состоит в том, чтобы активизировать подкорковые центры человека, включив механизм манипулирования чувствами и эмоциями людей, что является основой управления психологией толпы». Рискну утверждать, что ведение информационной войны подпитывается искажением фактов, манипуляциями в СМИ, созданием виртуального и реального образов врага в отношении граждан государства, ставших жертвой информационной агрессии. В этом на собственном примере убедились граждане Украины, еще с конца 2013 года, когда российские СМИ начали освещение событий на Евромайдане в агрессивном ключе.

Еще одна особенность информационной войны — ее заведомо необъявленный характер, государство, инициирующее ее, никогда не станет признаваться в агрессивных действиях против другой страны. Сегодня мы наблюдаем тактику отрицания очевидного, взятую на вооружение Кремлем, в сочетании с использованием информационного оружия, к которому относятся «средства искажения, уничтожения и хищения информации; средства преодоления систем защиты; средства ограничения доступа отдельных пользователей; средства дезорганизации действия технических средств, компьютерных систем.

Атакующим информационным оружием при этом считают компьютерные вирусы; логические бомбы (программные закладки); средства подавления информационного обмена и фальсификации информации; средства нейтрализации текстовых программ; различного рода ошибки, сознательно вводимые в программное обеспечение»[344].