В основу российской доктрины создания «энергетической державы» заложен постулат: «Кто контролирует добычу энергоресурсов, маршруты их доставки и распределение, тот формирует геополитику». Важнейшими условиями реализации этой доктрины являются стабильная работа добывающих и транспортных компаний, а также активное лоббирование интересов этих компаний с целью их включения в европейскую энергетическую инфраструктуру. Сохраняя монополию на добычу нефти и газа, а также их транспортировку в Европу,

Москва пытается также получить доступ к распределительным сетям в странах ЕС с целью создания замкнутого энергетического цикла: добыча и транспортировка энергоносителей с последующей их переработкой и распределением нефтепродуктов на европейских энергетических рынках. Статус «энергетической державы» предусматривает установление контроля над газовыми и нефтяными трубопроводами в соседних транзитных странах, что в свою очередь позволяет диктовать цены на энергоносители. Поэтому-то Москва категорически против Третьего энергетического пакета ЕС, предполагающего разделение добычи, транзита и продажи энергоресурсов[122].

Основные стратегические замыслы Кремля очевидны: убрать ненужных конкурентов и укреплять монополию в системе поставок газа. В значительной степени России это удалось. К примеру, «Газпром» установил практически полный контроль над газовыми магистралями из Центральной Азии в Восточную Европу, тем самым перекрыв возможность независимых от российского монополиста поставок голубого топлива в Европу из Туркменистана и Казахстана. Под контролем российского концерна уже находятся газо-и нефтепроводы в Армении, Беларуси, Молдове, в странах Балтии и Финляндии. Из всех постсоветских республик только Украине, Грузии и Азербайджану удалось сохранить контроль над своей газотранспортной системой.

В значительной степени энергетическая политика Москвы определяется «Газпромом» — «государством в государстве». Использование Россией энергетических ресурсов в качестве оружия для установления монопольного контроля над постсоветским пространством требует четкого и слаженного руководства и безотказного механизма управления. Штаб-квартира «Газпрома», выполненная в форме карандаша, в Европе в последнее время все больше ассоциируется с баллистической ракетой. «Газпром» уже давно перестал выступать исключительно в качестве экономического субъекта, его руководители и официальные спикеры все больше тяготеют к использованию в своих заявлениях военно-политической риторики. Особенно — в моменты обострения отношений российской энергетической монополии с государствами-транзитерами.

Используя свое практически монопольное положение на энергетическом рынке Европы, Россия пытается спровоцировать конкуренцию между крупными европейскими странами за привилегию иметь особые отношения с Москвой в энергетической сфере. Фактически Москва шантажирует страны ЕС угрозой создания дефицита энергоресурсов в Европе путем перенаправления ее значительных объемов в Китай, Индию и страны АТР (Азиатско-Тихоокеанского региона).

В своей политике «энергетического завоевания Европы» Россия традиционно делала ставку на особые отношения с Германией, пытаясь создать энергетический альянс между двумя странами. Для реализации этой идеи в ход были пущены всевозможные средства. Так, во время своего визита в Германию в середине октября 2006 года Путин гарантировал Германии поставки энергоносителей на многие десятилетия вперед[123]. В результате началось строительство «Северного потока», газ по которому поставляется в обход привычных транзитных маршрутов. При этом Россия готова предоставить широкие возможности для немецких инвестиций в российскую промышленность в обмен на предоставление России возможности войти в капитал немецких электрогенерирующих и авиастроительных компаний. Однако Владимиру Путину не удалось договориться с Ангелой Меркель о создании российско-германского энергетического альянса и преодолеть сопротивление Евросоюза проникновению «Газпрома» на внутренние рынки европейских стран. Ставка на создание оси «Берлин — Москва» и шесть встреч Путина и Меркель в течение 2006 года, плюс седьмая в Сочи 2 января 2007 года, не позволили решить эту проблему. ФРГ отдала предпочтение более прогнозируемому союзу с Францией.

В своем резонансном выступлении на Мюнхенской конференции по проблемам безопасности 10 февраля 2007 года Владимир Путин еще раз подтвердил, что Россия не намерена ратифицировать Энергетическую хартию. ЕС последовательно принимает срочные меры для минимизации статуса России как монопольного поставщика энергоносителей в Европу[124].

Необходимое отступление. Если раньше энергетическая политика и даже экспансия России в 2000-х годах ХХІ века определялась концепцией «энергетической сверхдержавы», то в начале 2010-х годов, в условиях усиления конкуренции, встал вопрос о сохранении рынков. Потому «Газпром» пошел на уступки и снизил цену практически всем своим потребителям, за исключением Украины.

Конфликтный потенциал энергетических взаимоотношений Украины и России восходит к началу ХХ века. Отметим интересную тенденцию. Если в XIX веке и на протяжении более чем половины ХХ века именно Россия (сначала империя, а затем советское государство) была заинтересована в украинских энергоносителях (угле и природном газе с месторождений на Востоке Украины), то во второй половине ХХ — в начале XXI веков ситуация изменилась.

В конце XIX — начале ХХ века горнопромышленный Юг Украины имел статус главного металлургического и угледобывающего центра Российской империи.

По состоянию на 1917 год на долю Донбасса приходилось 87 % общероссийской добычи угля. И этот факт наложил отпечаток на отношение большевиков к украинской независимости. Тогда Григорий Пятаков отмечал на общем собрании киевской организации большевиков в начале июня 1917 года: «Россия без украинской сахарной промышленности не может существовать, то же можно сказать об угле, хлебе»[125]. Пока Украинская Центральная Рада занималась культурно-просветительскими делами и не мешала выкачивать свои ресурсы, Совнарком был снисходителен к ней. Как только стали понятными и очевидными попытки украинского правительства добиться экономической самостоятельности, сразу же появился «Манифест к украинскому правительству с ультимативными требованиями к Украинской Раде» от 17 (4) декабря 1917 года [126].

Осенью 1917 года Донбасс оказался в эпицентре вооруженной борьбы. С одной стороны, III Универсалом Центральной Рады Донецкий бассейн был включен в территории УНР. С другой стороны — на территории Войска Донского возник политический режим генерала Каледина, который стремился распространить свой контроль на всю территорию Донбасса, что проявилось в разгроме ряда местных Советов. Однако большевикам удалось не только остановить наступление Каледина, но и полностью установить свой контроль в Донецком регионе.

Донбасс и его уголь были ключевыми ресурсами для советской власти. В постановлении ЦК РКП(б) от 8 апреля 1919 отмечалось, что «наиболее насущной задачей на Украине является максимальное использование топлива, металла, имеющихся заводов и мастерских, а также запасов продовольствия»[127].

Но наиболее ярко о желании большевиков установить контроль над энергетическими ресурсами Украины свидетельствует опыт создания Донецко-Криворожской Советской Республики. Донецко-Криворожская Советская Республика с центром в Харькове должна была объединить в своем составе Донецкий угольный и Криворожский железорудный бассейны. В ноябре 1917 по инициативе Федора Сергеева (Артема) областным исполкомом Советов было принято решение о преобразовании Донецко-Криворожского бассейна в самостоятельную административно-территориальную единицу, которая должна войти в состав Советской России. Первый Всеукраинский съезд Советов 24–25 (11–12) декабря 1917 года принял резолюцию «О Донецко-Криворожском бассейне», где осуждались действия Украинской Центральной Рады и Донского правительства генерала Александра Каледина, приведшие к расколу Донбасса, и заявлялось о необходимости обновления единства Донецко-Криворожского региона в составе Советской России. 4-й областной съезд Советов Донкривбасса 9-12 февраля (27–30 января) 1918 года решил создать на принципах экономического суверенитета республику [128].