Позади нас что-то скребется. Я неловко поворачиваюсь, увлекая за собой Бреннана.

Гарри ползет к нам, волоча ногу, которую я ему раздробила. Я скорее ощущаю, чем вижу, размозженный череп койота, и чуть не падаю – но Бреннан рядом и помогает мне удержаться на ногах.

Мальчишка тихо говорит:

– Нам надо отсюда выбираться, Майя.

Гарри невнятно рокочет что-то горестное и угрожающее, а рядом с нами стоны Клиффа становятся громче. Он двигает головой, мотает ею из стороны в сторону. Он – одичавший пес, покалеченный неудачно сработавшим капканом. Он – койот, и я продолжаю замахиваться.

– Я вас убью! – кричит Гарри.

Я слышу в его голосе слезы о брате. Он подбирается к нам: пульсирующее неровное пятно.

– Майя!

Бреннан обхватывает меня за талию, и я не возражаю, потому что меня жутко шатает.

– Стойте! – орет Гарри.

Мы приостанавливаемся. Мне хотелось бы, чтобы Гарри картинно встал, схватил Клиффа за руку и поднял на ноги, чтобы оба поклонились и сказали: «Ага!»

Как отчаянно мне этого хочется!

Но ни один из братьев не в состоянии встать, а Гарри, похоже, не знает, что сказать: наверное, он не ожидал, что мы остановимся. Он молча смотрит на нас, и у меня в голове продолжают крутиться мысли о шоу, хоть я и знаю, что они лживые, в ушах у меня все звучит плач младенца.

Гарри продолжает смотреть на нас… или, может, на брата: мне его глаз не видно. Я слышу дыхание Клиффа, прерывистое: его тело борется за каждую оставшуюся секунду жизни, несмотря на боль, несмотря на неизбежный конец. Цепляется за бесполезное существование, как это свойственно человеческому организму.

Под звуки его хриплого дыхания в меня кинжалом вонзается понимание.

Муж.

Если – то. Результат этой логической задачи неизбежен.

Гарри приподнялся на уцелевшее колено. Он с тарахтеньем хватается за тележку для покупок и рывком встает. Его подъем выглядит постановочным, как будто его сзади подсвечивают. На секунду мне кажется, что это так и есть. Небо такое светлое: я ищу беспилотник с камерой. Однако осознание реальности возвращается, быстро и жестоко, а Бреннан настойчиво тянет меня за руку и делает шаг. Я могу думать только о том, что, возможно, снова ошибаюсь, потому что мне очень этого хочется, и я сама себя запутываю и не знаю, каким из воспоминаний доверять. Я ищу нечто конкретное – и мои мысли останавливаются на кастрюле с чечевичной похлебкой. Я ее приготовила, я уверена, что я ее приготовила, она стоит в магазине – и на мгновение существование той наполовину полной кастрюли становится единственным в моих последних воспоминаниях, в реальности чего я уверена.

Как это ни глупо, я обнаруживаю, что мне хочется угостить чечевичной похлебкой Гарри и Клиффа, словно, поделившись с ними той единственно реальной вещью, я могу переделать мир и перенестись домой. Я окажусь там с мужем, и он будет живой, а я стану такой, какой была раньше, и последний месяц станет даже не сном, даже не мыслью – его просто никогда не будет. Но тут Клифф начинает кричать, и в его крике булькает жидкость, кровь или желчь. Гарри делает шаг к нам, а потом снова падает на землю рядом с братом. У меня отнялся голос, мне нечего сказать, а Бреннан пытается меня увести. Мы поворачиваемся спиной к покалеченным братьям и ковыляем по направлению к дороге, по направлению к цели, до которой я, кажется, больше не хочу добраться… Но это единственное направление, которое мне известно.

Команда из четырех человек притаскивается в лагерь уже после наступления темноты, совершенно выжатая. В испытании следопытов они провалились настолько безнадежно, что за ними пришлось посылать микроавтобус и везти к остальным. Их поездку вырежут, а вот их провал – нет. Премьеру завершат кадры, на которых вымышленный Эли Шастер ковыляет по лесу с перевязанным окровавленной тряпицей лбом. Он растворится в неизвестности.

– Интересно, что с ним стало, – говорит Биологичка.

– Наш упал с обрыва, – сообщает ей Зверинец.

Биологичка таращится на нее.

– Правда? – спрашивает она.

Зверинец отвечает взглядом, который говорит: «На самом деле нет, конечно, но вспомни, где мы». Этот взгляд нельзя показывать – и его не покажут, хотя редактор придет от него в восторг. Он восторгается ею, несмотря на накатывающую на него слабость. Он вырезает вопрос Биологички, оставляя: «Наш упал с обрыва». Он поспешно просматривает вечерние съемки: ему пора домой, ему нужно выспаться, выпуск давно пора сдавать… и в качестве последних кадров он выбирает те, на которых Заклинатель сидит на корточках у костра и привязывает к запястью беличий хвост.

– Мы его найдем, – говорит Заклинатель. Он удерживает кончик хвоста зубами. Затягивая узел, он добавляет сквозь мех: – Если не в этой жизни, то в следующей.

Дальше крутят титры. А кое-кто из участников крутит пальцем у виска.

Этой ночью участники спят в тесноте в неказистом поспешно сооруженном укрытии. Утром они собираются перед ведущим: настороженные, еще не отошедшие от трудностей прошедшего дня.

Ведущий встречает их у столба выбывших. Он вытаскивает из кармана ярко-желтую косынку и пришпиливает ее рядом с розовой. Участники удивляются только тому, что с момента выхода Азиаточки из игры прошел всего один день. Банкир вспоминает прочный и красивый навес в их прошлом лагере – и оглядывается на уродливую коллекцию сухих веток, под которыми они спали этой ночью.

– Вчерашний день, – объявляет ведущий, – был трудным для всех нас.

«Для всех нас?» – одними губами переспрашивает Зверинец.

– Да что ты говоришь? – шепчет Официантка.

Ведущий продолжает:

– Но, как вы знаете, он оказался не по силам одному из ваших сотоварищей: она сдалась, даже не начав последнее испытание. – Он начинает расхаживать перед ними с рюкзаком Азиаточки-Плотника. – Сегодня мне предстоит передать всего один предмет.

Он извлекает из рюкзака фляжку с водой.

Сюда вставляют кадры с Азиаточкой, уезжающей на заднем сиденье машины с затемненными стеклами.

– Мне кажется, что шансы выиграть есть только у одной женщины, – говорит она. – И я хочу передать мою воду ей. – Она пожимает плечами: – Женская солидарность и все такое.

Ведущий вручает фляжку Зверинцу.

– Спасибо, – говорит она, не особенно удивляясь.

Она оценивала вероятность получения фляжки в пятьдесят процентов и столько же отводила Инженеру. Инженер думал примерно так же, хотя, будучи неравнодушен к Зверинцу, оценил их шансы как шестьдесят на сорок.

Ведущий шагает обратно в центр.

– Сегодняшний день обещает быть еще более непростым, чем вчерашний.

Кто-то из операторов прерывает его громким сухим кашлем. Все поворачиваются к нему. Он слева от группы: это тот же самый оператор, который мешал съемкам вчера. Зверинец мысленно и тайно дала каждому оператору прозвище, и этого она зовет Мямля.

– Прошу прощения, – говорит Мямля. – Извините.

Он снова кашляет, складываясь пополам. Он никак не может остановиться. Режиссер подходит к нему, и они тихо переговариваются между приступами кашля. Ведущий держится в стороне, не скрывая отвращения. Очень скоро оператор, которого Зверинец наградила презрительным прозвищем, уходит в сопровождении режиссера, давшего ведущему знак продолжать.

– Хорошо, что у них есть запасные, – говорит Инженер Зверинцу, указывая на полдюжины операторов, суетящихся вокруг.

В мысленном лексиконе Зверинца это Марафонец, Худышка, Валлаби, Сантехник и Кофеман (от него пахло кофе всего один раз, но этого оказалось достаточно). Они – только часть съемочной команды.

Ведущий покашливает, призывая всех к вниманию.

– Сегодняшний день обещает быть еще более непростым, чем вчерашний, – снова говорит он. – Идите со мной.

По дороге Пилот небрежно бросает Черному Доктору:

– А нам ведь вчера не дали никакой награды за то, что мы нашли того типа.

– Точно, – соглашается Черный Доктор. – Странно.