Кофе и быстрые супы из пакетиков варили на электроплитке, на ней же жарили яичницу и разогревали готовые продукты из кулинарии. В холодильнике не переводилось заливное в блестящих жестяных формочках и любимое Линдой «Мартовское» пиво. Когда же такая «домашняя» пища надоедала, они одевались и шли перекусить куда поближе – в «Мушкеты», к «Чванову» или в недавно открывшуюся стеклянно-бетонную «Орбиту».

Потом настал черед стиральной машины, кресел, секретера. Они пускали корни – и прорастали друг в друга тысячей мелких черточек, привычек, особенностей. Подчас такие мелочи в одном из супругов были другому милы и приятны, иногда раздражали, даже выводили из себя – но со временем становились или забавны, или переставали замечаться, или осознанно изживались, будучи замеченными. Так Линда приучилась чистить зубы только своей щеткой, а Нил отучился громко зевать и без крайней надобности почесывать интимные места.

Приближалось лето, а с ним – сезонная трудовая повинность, официально именуемая третьим трудовым семестром. На бумаге студенческие строительные отряды признавались делом добровольным, и действительно истории известны личности, рискнувшие проигнорировать это мероприятие, не имея серьезной отмазки, но дальнейшая судьба таких личностей была, как правило, незавидна. Юная чета Баренцевых решили тянуть до последнего и, если ничего за это время не образуется, явочным порядком вписаться в один специфический отрядик, называемый в народе «мебельным» или «мичуринским». Первое название отражало тот факт, что отряд существовал исключительно для мебели, вернее сказать, для звонкого отчета, а реальный его народнохозяйственный КПД представлял собой устойчиво отрицательную величину – явление, невозможное в теории, но сплошь и рядом встречающееся в повседневной практике. «Мичуринским» же отряд стал благодаря единственному виду трудовой деятельности, осуществляемой бойцами, а именно – детородными органами груши околачивать. Это, конечно, следовало понимать в переносном смысле, потому что в прямом смысле упомянутые органы использовались исключительно по своему природному назначению – и с повышенной интенсивностью. О последнем, кстати, свидетельствовала табличка на входе в отрядный барак, определенно рассчитанная на знатоков мужской консонансной рифмы: ОТРЯД «БОРЕЙ» – 48 ЕДОКОВ!

Самое удивительное, что за попадание в «Борей» даже не брали вступительного взноса. Правда, пребывание в нем требовало немалых денег – в торговле алкогольными напитками наступления коммунизма пока не предвиделось.

Такая халява была, конечно, предпочтительней, чем по двенадцать часов в сутки месить бетон на строительстве КамАЗа или катать асфальт на болотах Полесья в надежде привезти с этой двухмесячной каторги, в самом лучшем случае, столько, сколько можно было взять за один скромненький «разгон» на Галере или за удачную карточную партию с применением Ниловой оптики. Но перспектива провести лето в сельском нечерноземном захолустье и в тесном принудительном общении с полусотней пьяных рыл, успевших обрыднуть за учебный год, радости не внушала. У Нила, правда, была пуленепробиваемая маза – перенесенный менее года назад гепатит. Но у Линды ничего подобного не имелось, а бросать жену на произвол судьбы он не собирался.

Помог случай. На последнем экзамене Нил отстрелялся быстро, удачно, и в праздничном настроении заглянул в комитет комсомола, намереваясь сгоношить кого-нибудь на распитие бутылочки-другой пива. Но там он застал только Карину Амирджанян из факультетского бюро. Вид у комсомольской богини был озабоченный.

– Спихнул? – спросила Карина.

– А как же! Четыре шара по общему языкознанию – это вам не хухры-мухры!

– Поздравляю... Слушай, Баренцев, ты-то мне и нужен!

– А что такое?

– Новая разнарядка прямо из горкома. Агитколлектив при городском штабе ССО. Позарез нужны классные музыканты в молодежном стиле. Пуша я уже подписала, дело за тобой. Заработков не обещают, зато поездишь за бесплатно, страну посмотришь, с новыми людьми пообщаешься. Ты, конечно, имеешь право отказаться, у тебя освобождение... Только ты ведь не хочешь испортить отношения с комитетом? А я в долгу не останусь. Ну как, согласен?

Нил улыбнулся.

– Как говорил некто Мечников, согласие есть-продукт при полном непротивлении сторон. Карина ответила недоуменным взглядом.

– Утром деньги – вечером стулья, – подсказал он цитату из классиков.

– Баренцев, ты же умный парень. Это же официальнозаработков не будет, а в принципе... Она многозначительно замолчала.

– Так ничего нет, а в принципе есть все, да? – Карина хихикнула. Этот анекдот она знала. – Давай поторгуемся, принципиальная моя. Мне нужна не денежная халтура, а чтобы вместе со мной взяли и Линду. Если нет – мы оба подаемся в «мичуринцы». Устроишь?

– Кем, интересно?

– Допустим, солисткой.

– Издеваешься?! Я ж говорю – заявка пришла на классныхмузыкантов. Городской уровень, будет профессиональное прослушивание. А твоя Линда, извини...

– Я все сказал. Будешь у нас в «Борее» – заходи в гости.

Карина позвонила на другое утро. Линду берут в секретариат городского штаба. В паузах между выездами агитбригады они смогут быть вместе, к тому же твердо обещано, что в некоторые поездки он сможет брать ее с собой. Вопрос был решен.

– Ну что, комиссар, ужин у вас в семь, концерт в половину восьмого. Получается, у нас есть... – Вова Слонов, представитель горкома ВЛКСМ, посмотрел на свои японские часы в хромированном корпусе, – еще шесть часов. Колись давай, какая в вашей глуши развлекуха имеется, окромя самогона?

– Самогон, Вова, предлагаю отложить на после выступления, – вмешался Олег Иванович, директор студенческого клуба, ныне исполняющий обязанности художественного руководителя агитбригады. Неровен час, нажрутся господа актеры, сорвут мероприятие, кто отвечать будет?

– Пожалуй, – степенно согласился Вова. – Тогда, может, что-нибудь пасторальное? Рыбалка там, грибочки-ягодки...

– С рыбалкой напряженка, – сказал комиссар. – Снастей нет, озеро далеко. Грибы еще не пошли.

– У Ильинки малины завались, – вмешалась санинструктор отряда. – С дороги видно.

– До поворота на Ильинку километров восемь, не меньше, – проговорил комиссар задумчиво. – Обернуться не успеете.

– А мы автобус организуем. Мне так и так в Хвойное заглянуть надо. – сказал Вова. – Это ведь в ту же сторону?

– Ну да! От поворота еще километров тридцать – и Хвойное, – сказала санинструктор.

– Так и постановили. Тебе, Надюша, места эти известны, пойдешь с народом, чтобы никто не заблудился, часам к пяти обратно на дорогу выведешь. Мы с Вовой будем из райкома возвращаться – подберем вас. Годится?

Комиссар вопросительно посмотрел на Слонова и Олега Ивановича.

– Годится! – решил Вова. – Ну что, народ, кто по малинку желает?

Желающих набралось двенадцать человек – две трети агитбригады. В их числе и Линда с Нилом...

– Ау, я тут!

Нил поднял голову и невольно застонал – Линда стояла на крутом склоне у самой вершины холма, а за ее спиной виднелся острый обломок кирпичной стены.

– Зигги, ну же, иди сюда!

Это прозвище она подарила мужу за день до поездки вместе с альбомом прежде неизвестного ему английского музыканта Дэвида Боуи «Ziggy Stardust and the Spiders from Mars». Развернув бумагу, в которую была завернута пластинка, Нил обомлел: с обложки на него глядело лицо, конечно, изрядно отретушированное и подгримированное, дополненное сверкающим психоделическим нарядом и диким желтым хайром, но – его собственное! «Наконец-то я увидела твой истинный фейс, Давид Робертович, – сказала тогда Линда, утирая слезы, выступившие от безудержного смеха. – Отныне быть тебе Додиком». – «Помилосердствуй! – воскликнул Нил. – У нас и так за стенкой полна хата Додиков!» – «Тогда будешь Зигги-Звездная Пыль...»