— Мне трудно оценить, никогда не имел удовольствия.

— Не хвали дня до заката Солнца, как говаривали древние китайцы. Или римляне — тут я не уверен. Впрочем, давайте перейдем к делу.

— Охотно. Не скрываю, мой деловой календарь практически заполнен.

— Расскажите мне о финансах пана Хенрика Теляка. Насколько я понимаю, пан был его бухгалтером.

— Консультантом по инвестициям. Мы ведь консалтинговая фирма, заполнением налоговых деклараций не занимаемся.

— Жаль, оно вроде как дело прибыльное. А пан мог бы прикупить нож для бумаги, была бы пара с мечом.

— Мы вели инвестиционный счет пана Теляка, кроме того, он депонировал у нас свой полис страхования жизни.

— Инвестиционный счет? То есть?

— У нас имелась доверенность по распоряжению собранными там денежными средствами до процентами определенной суммы. В данном случае: пятидесятью процентами по состоянию на конец предыдущего полугодия, но не больше среднего значения за последние два года. А это означает, что чем больше мы заработали для пана Теляка, тем больше могли инвестировать, но если бы в чем-то промахнулись, и пан Теляк потерял средства, мы не могли бы уменьшить его счет на сумму, меньшую, чем — назовем это так — безопасную сумму.

— И часто вы теряли?

— Пан Теляк никогда не зарабатывал меньше двадцати процентов накопленных средств. Понятное дело, что после его смерти новые инвестиции мы прекратили. Что случится с деньгами далее, зависит от вдовы пана Теляка. Она может ликвидировать счет, может потребовать выплаты части денег, но может нам доверить и дальше распоряжаться финансами на предыдущих или новых условиях.

— И сколько же на счету сейчас?

— Неполные пятьсот тысяч злотых наличными и шестьсот тысяч в активах.

— Не понял?

— Всего миллион и сто тысяч. Понятное дело, эта сумма ежедневно изменяется в зависимости от курса акций, валют и так далее. Некоторые инвестиции долгосрочные, так что если бы пани Теляк пожелала как можно быстрее все превратить наличность и вывести ее — получилось бы около миллиона.

— А полис?

— Полмиллиона.

— Похоже на то, что вдовушке не нужно будет спрашивать в аптеке польские заменители.

— Пан Хенрик Теляк был нашим клиентом, но и моим многолетним приятелем. Точно так же, как и его супруга. Так что я просил бы тщательнее выбирать слова.

— А она знала про полис и инвестиционный счет?

— Нет.

— Вы уверены?

— Разве что узнала от Хенрика.

— Она уже посетила вас?

— Мы виделись на похоронах, но о деньгах не разговаривали. Она лишь обещала, что заскочит на будущей неделе.

— Но это несколько странно, пан так не считает?

— Нет. Насколько мне известно, Ядвиге хватает средств на текущие расходы.

— Понятно. И долго вы знали Хенрика Теляка?

— Познакомились мы еще на учебе в политехническом, это был конец семидесятых годов, но еще перед введением военного положения. Потом наши пути на какое-то время разошлись. Я, немного по знакомству, получил работу в одном из центров по внешней торговле, заинтересовался экономикой, а он остался верен полиграфии. А в восемьдесят девятом году случайно встретились.

— Выходит, это ваша фирма?

— Я являюсь одним из совладельцев и вице-президентом.

— Пан долго занимался финансами пана Теляка?

— Более десяти лет, с девяносто четвертого года.

— И к вам можно прийти вот просто так, с улицы?

— Можно, хотя и не сказано, что мы пана обслужим. Мы фирма небольшая, но элитарная. Клиентов у нас немного, но никто из них — как бы это сказать — только на жизнь не зарабатывает. Все попали к нам по рекомендации. Мы способны заработать для них много денег, но и наши гонорары низкими не назовешь. Но пока что еще не случалось, чтобы кто-то был недоволен нашими услугами.

— То есть, вы не являетесь никакой тайной сектой?

— В смысле?

— Пропитанные сексом ритуалы инициации, распорядительницы в одеянии всего из двух стодолларовых купюр, ритмичные удары в бубен и вообще удары…

— О подобном мне ничего неизвестно.

— А может вам известно такое? Были ли у Теляка враги, люди, завидующие его положению и деньгам?

— На эту тему мне ничего неизвестно.

— А не говорят ли пану имена: Цезарий Рудский, Эузебиуш Каим, Барбара Ярчик, Ханна Квятковская?

— Рудского я пару раз видел по телевизору, он выступал, кажется, в качестве эксперта в каком-то ток-шоу. У моей жены имеется его книга по решению проблем в семье. Фамилии остальных мне ничего не говорят.

— Камиль Сосновский?

— Тоже нет.

— Жаль. Следующему вопросу попрошу не удивляться, я не шучу и проверяю важный след.

— А жаль. Мне ваши шутки понравились.

— Некий прокурор сказал бы, что в таком случае вы первый. Помните ли вы сами со времен учебы в институте, или же может Хенрик Теляк рассказывал вам о более ранних временах — о женщинах, с которыми он встречался? Была ли у него некая большая любовь? Или в его судьбе, возможно, произошла некая трагедия, странное травматическое переживание?

— Нет, по данной теме мне ничего не известно. Политехнический не мог быть источником подобного рода замечаний, девушек там мало, но помню, что Хенрик практически никогда не участвовал в наших походах — прошу прощения — «по телкам». Пару раз он встречался с какой-то девушкой в течение нескольких месяцев, только я не сказал бы, чтобы там было что-то серьезное. Он вообще был довольно робким. А в последний год занятий, то был, кажется, восемьдесят четвертый, он без памяти влюбился в Ядзю. А она его не желала. Он же ходил словно во сне. Как он еще диплом защитил?… А потом мы расстались, когда же встретились в следующий раз — они уже были в браке. Поженились они в восемьдесят восьмом или восемьдесят девятом.

— Их брак был удачным?

— Мы не встречались настолько часто, чтобы я мог это оценить.

Как только Кузнецов покинул офис фирмы, Игорь зашел в кабинет мужчины. Он был без пиджака.

— Вот же назойливый хам, я даже вспотел. Всякий раз, как он открывал рот, меня просто трясло. Ненавижу таких людей. Ты все слышал?

Мужчина кивнул.

— Похоже на то, что больше притворяться мы не можем. Они ведь не наощупь блуждают. Я чуть ли не в ступор впал, когда он спросил про него. Даже не думал, что они на это наскочат.

Председатель правления встал с места и подошел к окну. Действительно, это было определенное несоответствие, но по сравнению с другими угрозами, с которыми им пришлось сталкиваться в течение последних лет — ничего такого, о чем следовало бы беспокоиться. Он глядел на растягивающийся внизу бетонный луна-парк и размышлял, что если бы обладал божественным могуществом, то в одно мгновение вытащил бы на свет божий все тайны, скрываемые в стенах этого невеселого городка, каким является Варшава. Все. Не только те, что были наиболее крупными — ведь он и сам был их хранителем — от сохранения которых зависела безопасность страны. Все коммерческие махинации, случаи неверности, семейных измен, мелкие обманы ради флирта, родительские полуправды, детские утаивания. И вот так, по щелчку его пальцев, все было бы раскрыто. И нашелся бы после того хоть один человек, который осмелился бы повторить за их окруженным слепым поклонением божком: истина освободит вас?[101] В этом он как раз сомневался.

— Ты прав, — сказал он, отворачиваясь от окна. — Пора начинать действовать. Кузнецов, как мне кажется, безвреден, а вот про прокурора Шацкого мы обязаны знать как можно больше. Где работает его жена, в какую школу ходит дочка, кого он трахает на стороне, с кем уговаривается на пиво и кого терпеть не может на работе. Думаю, под конец недели нужно будет нанести ему визит.

— Сколько у меня времени?

— До утра среды. Потом уже может быть и поздно.

Цезарий Рудский выздоровел и вернулся к своему стильному хемингуэевскому имиджу. Тоненький гольф, кажущиеся пушистыми волосы «перец с солью» с преимуществом седины и такая же борода, пронзительные голубые глаза и терапевтическая улыбочка, одновременно благожелательная и издевательская. Весь его вид, казалось, говорил, что этот мужчина наверняка выслушает тебя заинтересовано и с пониманием, но выдержит ко всему этому здоровую дистанцию и удержится от вторжения на интимные территории. Да, Цезарий Рудский мог бы выступать на биллбордах, рекламирующих психоанализ.[102]