Я вытянул шею, чтобы рассмотреть снимок, но у меня не получилось.

— Пауэрс и Питерсон. Чианчио работал в тюрьме «Энсайн». Я хочу знать подробности. Каким он был надзирателем: хорошим или плохим. И возьмите с собой вот эту фотографию. — Он передал еще одно фото стоящему рядом полицейскому, который тут же перевернул его, и я снова не смог рассмотреть, что там изображено. — Узнайте, не имеет ли этот тип отношения к его прошлому, к тому времени, когда он работал надзирателем. Кинцлер, посмотрите, кто из заключенных выходил на свободу в последнее время. Особенно меня интересуют люди, сидевшие за тяжкие преступления.

Макдермотт упомянул недавно освободившихся преступников. Разумная мысль. Это могло объяснить шестнадцатилетний пробел в убийствах.

— Проверьте также психиатрические лечебницы, — добавил он.

Макдермотт показал пальцем на человека, который скорее всего и был Кинцлером, и тот записал его распоряжения.

— Да, вполне возможно, что он какой-нибудь псих, — заметил Кинцлер.

Макдермотт поморщился, словно кто-то ударил его по лицу. На мгновение в комнате воцарилась тишина, и я не мог понять почему.

— Джанн, Абрамс, Битти… — лицо Макдермотта покраснело, он перевел взгляд на другую графу в таблице, — еще раз тщательно обследуйте места обоих преступлений. Возможно, Эвелин Пенри разговаривала с соседями Чианчио. Я хочу знать, о чем она их спрашивала.

— И старайтесь особо не болтать на эту тему, — предупредила Столетти. — Наша теледива, — вероятно, она намекала на Кэролин, которая не присутствовала на встрече, — желает держать информацию в секрете. Я понимаю, что скоро все всплывет на поверхность. Ваша задача по возможности оттянуть этот момент.

— Идите, — распорядился Макдермотт. — Встретимся здесь в пять часов. Ищите ответы на все вопросы.

Собравшиеся стали расходиться. Один из детективов, Кинцлер, подошел к Макдермотту, но тот махнул рукой и дружелюбно похлопал его по плечу. Видимо, это касалось его замечания по поводу «психа», но я не знал, о чем именно они говорили.

Когда комната опустела, Макдермотт коснулся моей руки.

— А с чего бы начали вы? Что вам подсказывает интуиция?

Я задумался, и неожиданно ответ явился сам собой.

— С чокнутого профессора, — сказал я. — Фрэнкфорта Олбани, преподавателя Кэсси и Элли. Он вел у них семинар о насилии над женщинами. И в то время Бургос работал на него.

— Я займусь этим, — кивнула Столетти.

— Позвольте мне поехать с вами, — попросил я.

Столетти посмотрела на Макдермотта — последнее слово оставалось за ним. Судя по выражению ее лица, она с большим удовольствием села бы в одну машину со страдающим метеоризмом педофилом, чем со мной.

— Неплохая идея, — согласился он. Похоже, ему понравилось решение, которое он только что принял.

— Что вы собираетесь делать? — спросил я.

Он потянул себя за мочку уха, и его губы расплылись в улыбке.

— Я хотел бы изучить ваши документы по Терри Бургосу.

Опущенная голова. Бейсболка, солнечные очки. Усы, борода, брови — все накладное. С первого взгляда ясно, что это грим, но не стоит переживать на этот счет. Все равно они смотрят не на твое лицо, а на твои деньги.

Обычно он так не поступал, но сейчас у него просто не было времени. Нужно спешить… А вот и он, паркуется на своем велосипеде около дома. На нем флуоресцентный жилет, он снимает шлем и привязывает велосипед. Так-так…

Лео приблизился к курьеру, с плеча которого свисала сумка с почтой. Лео откашлялся и достал конверт, стараясь смотреть только на него, а не в лицо курьеру…

Он все сделал правильно: показал молодому человеку конверт, на котором было написано: «Шейкер, Райли и Флеминг», — и пятидесятидолларовую купюру.

— Да, это здесь. Хотите… чтобы я доставил конверт? — Юноша смотрел скорее на деньги, чем на посылку.

Лео кивнул.

— Здесь… — парень потряс конверт, — здесь письмо?

Лео кивнул.

— Почему вы сами не отнесете? Это какой-то розыгрыш?

Розыгрыш? Лео понравилась эта мысль. Он попытался улыбнуться. Он очень старался, но не получилось.

Парень посмотрел на пятидесятидолларовую купюру и пожал плечами.

— Хорошо, как скажете.

Лео проследил взглядом за юношей, который прошел через вращающиеся двери.

— Мне нужно все, — сказал я по телефону Бетти, моей секретарше. — Список свидетелей и досье на каждого из них, перечень улик, расшифровки допросов — все, что у нас есть. Снимите по две копии со всех документов. Да, со всех. И еще, Бетти, если кто-то будет спрашивать меня, скажите, что я выступаю в суде, или придумайте еще что-нибудь. Это должно остаться между нами. Когда все подготовите, позвоните детективу Макдермотту.

На этом я закончил разговор. Я сидел в машине рядом с Рики Столетти. Мне выпала честь вместе с ней нанести визит профессору Фрэнкфорту Олбани. Столетти выглядела утомленный, и я подумал, что она устала так же сильно, как я. Ее одежда — клетчатая куртка, белая блузка и джинсы, — судя по всему, была не новой.

Столетти рассказала, что уже два года они с Макдермоттом напарники. Она устроилась на работу в городскую полицию четыре года назад, а до этого пятнадцать лет прослужила в пригороде, в отделе по расследованию особо тяжких преступлений. В этот отдел входили офицеры из нескольких полицейских департаментов северного округа, и он обладал обширными полномочиями. Я хорошо их знал, потому что однажды мне пришлось защищать человека, которого они обвиняли в убийстве. Возможно, это объясняло ее враждебность по отношению ко мне. Моего подзащитного обвиняли в убийстве первой степени, но на процессе я выставил полицейских не в самом лучшем свете.

— А почему Олбани нужно допросить в первую очередь? — спросила она, ловко управляя своим «таурусом», который мчался по скоростной трассе в сторону колледжа Мэнсбери. — Только из-за того, что он хорошо знает эту песню?

— Если Эвелин серьезно занималась этим делом, то наверняка беседовала с ним. К тому же ему хорошо известно положение вещей. Он учил Элли Данцингер и Кэсси Бентли. Он был боссом Бургоса. И именно он показал текст песни всем троим.

— И к тому же он мерзкий тип? — Она посмотрела на меня.

— Вы сейчас протараните «лексус», — заметил я, и Столетти нажала на педаль тормоза. — Да, мне не нравился этот человек.

— Почему? — спросила она. — У вас была на то причина?

Никакой причины. Просто профессор всегда внушал мне неприязнь. Было в нем нечто такое, что вызывало у меня подозрение.

— Он оказался важным свидетелем на процессе, не так ли?

— Можно сказать и так, — согласился я. — Он подтвердил алиби Бургоса. Бургос заносил ложные сведения в явочный лист в те вечера, когда убивал женщин. В его явочном листе было написано, что он находился на работе с шести до полуночи, но мы знаем, что парень похищал девушек в девять или в десять часов. Это была явная ложь.

Я повернул голову и взглянул на Столетти, которая, как мне показалось, ничего не поняла.

— Пытаясь создать себе алиби, — пояснил я, — Бургос продемонстрировал, что осознает преступность своих действий. Он хотел избежать разоблачения…

— Да-да, я поняла. — Она повернулась ко мне, но промолчала, словно раздумывая, что сказать.

— У Бургоса был гибкий график, — продолжил я. — Его рабочий день длился шесть часов, но на самом деле он мог работать столько, сколько ему захочется. Он поступил весьма осмотрительно, выбрав себе смену с шести до полуночи. Хотите сказать, это было сделано непреднамеренно?

— Ну… конечно, во всем угадывается смысл. — Она смущенно хихикнула. — Я хочу сказать, вы рассматриваете ситуацию лишь с одной точки зрения. У Бургоса действительно было алиби на момент совершения убийств. — Она посмотрела на меня. — Верно? Он был на работе, а значит, не мог убивать девушек.

Теперь настала моя очередь рассмеяться, и мой смех прозвучал более искренне, чем ее.