— Эх, Вадик, — вздохнул Гречкин, — молодой еще. Смотри, укатают сивку крутые горки. Но, чур, меня не подводить. Я ничего не знаю, я к телефону не подходил. Но ведь они позвонят еще раз. Как пить дать.

— Ну, тогда с меня пол-литра, разопьем с горя.

На всякий случай повторяю: Таня Сердан тут ни при чем. Она действительно в то утро встречала своего дядю. Я, каюсь, звонил на аэродром, узнавал. Верно, опоздал самолет из Тбилиси. Страсть к проверкам осталась у меня от супружеской жизни. Рецидив. Самому противно, но привычка.

Пока что подведем предварительные итоги. Первое: дело, официально мне порученное, я успешно провалил. Причем при отягчающих обстоятельствах (я имею в виду компрометирующую меня жалобу от общественности дома). Если последует еще один звонок Хирге, то у меня будут серьезные неприятности. Второе: непонятно, что делать с этим чертовым пальто гражданки Бурдовой. Вешать его на Пшукова? Нечестно. Но впутывать Таню Сердан я не намерен. Как же выкручиваться? Покупать за свой счет? Не слишком ли накладно?

А чем мы можем похвастаться? Первое: знакомством с Таней. Второе: Таня. Третье: неким таинственным омутом, который мы обнаружили и куда забросили удочку с аппетитной наживкой. Ловись, рыбка, большая и маленькая! Ежели мы кого поймаем, то этот улов разом компенсирует все наши просчеты. А если не клюнет? И такое вполне вероятно. Значит, рано еще раскрывать карты. Помолчим для ясности.

Со своей милицейской точки зрения я представляю себе молодых женщин некоей пирамидой, которую венчает косметика и прическа, а сверху укрывает кофточка, блузка, платье и прочие причиндалы. А снизу на сооружение натягивается только одна, узкая, небольшая часть туалета, и именно эта деталь одежды определяет поведение женщины. Если женщина решила, что сегодня — нет, никогда и ни за что, то и поступки ее соответствующие. Если же она догадывается, что нынче ее добровольно заставят спустить этот флаг, то, естественно, ей хочется, чтобы все было обставлено торжественно, конечно, желателен дружественно-церемониальный салют наций, праздничный фейерверк или, в крайнем случае, как при спуске корабля, разбитие (вернее, распитие) бутылки шампанского.

Таня явилась ко мне при полном параде, но, насколько я понимаю, готовая для... И я был весьма настроен, даже очень, и бутылка присутствовала. Но когда настал момент активных действий, я вдруг подумал, что вот так, наверно, и моя бывшая жена, и у нее, наверно, была такая же загадочная улыбка, и такие же глаза с поволокой, и так же начинался этот медленный и сладкий ритуал, — словом, во мне что-то замкнулось. Я закурил и спросил:

— Интересно, ты так с каждым?

Лицо Тани сразу изменилось, и я прочитал по ее глазам: «Ну и дурак же ты, и теперь тебе фигу с маслом, и вообще сегодня — никогда».

— Ну и что? — сказала Таня. — Я же раньше не была с тобой знакома.

Пошел разговор о странностях любви, и в конце его мы оба несколько оттаяли, и опять стало возможно. Однако тут в передней хлопнула дверь, а следом из кухни донесся лязг и грохот кастрюль, сковородок и посудного металлолома — Клавдия Матвеевна честно сигнализировала о своем приходе. Надо отдать ей должное: она моментально догадалась, что я не один, более того — что у меня интим.

Я застыл в ожидании неотвратимого вторжения.

Таня глянула на меня и рассмеялась.

— Соседка блюдет твою нравственность?

В ответ я вымученно улыбнулся:

— Не блюдет, а терроризирует.

И вкратце изложил Тане всю диспозицию.

— Тогда я пойду представлюсь, — сказала Таня.

— Таня, — взмолился я, но она уже выскользнула из комнаты. Я схватил Котяру и забился с ним в угол, ожидая, что вот-вот на кухне раздастся звон битого стекла, и лихорадочно прикидывая, есть ли у меня дома йод, бинт, лейкопластырь?

Полчаса я слушал тиканье будильника. Потом забеспокоился. Может, они втихаря придушили друг друга? Вот наберусь смелости, выгляну, а там два окоченевших тела? Поспешить на выручку? Но не подолью ли я тем самым масла в огонь? А вдруг вообще все обойдется, и Таня отделается легкими царапинами...

Таня возникла неожиданно, прикрыла дверь и с победной улыбкой швырнула на стул старое пальто Клавдии Матвеевны.

— Радуйся, выторговала за пятнадцать рублей. Точно такое же, как у мадам Бурдовой.

— Танька! — завопил я. — Ты гений! Но как ты уломала Клавдию Матвеевну?

— Мы с ней теперь лучшие друзья, — усмехнулась Таня. — Кстати, уже поздно, проводи меня.

— Танечка, — заныл я голосом Котяры, просящего рыбу.

— Нет, сегодня нет.

— Обиделась?

— За что? Просто ты еще не забыл свою жену. А выступать в качестве «скорой помощи» я не желаю.

— Таня, забыл, честное слово, забыл. Ну, так же нельзя, ты уйдешь, а мне на стенку лезть?

— Обойдешься. И потом, где твоя хваленая выдержка и спортивная закалка?

— Та-ня-я...

— Пошли. Позвоню во вторник.

...Я вернулся около полуночи, принял душ и, выходя из ванной, нос к носу столкнулся с соседкой (запланированная засада или непредусмотренная случайность?).

— Спокойной ночи, Клавдия Матвеевна, — пропел я фальшивым голосом.

— Спокойной ночи, Вадим Емельяныч. Хорошая девушка эта Таня. Может, человека из вас сделает.

Естественно, я заснул не сразу, а долго предавался размышлениям. Вот как получается, думал я, к Тане у тебя масса претензий, а к самому себе? Но чем ты ей можешь быть интересен? Комнатой в коммуналке, куцей зарплатой? Или ей замуж невтерпеж? Не похоже. Но ведь что-то она в тебе нашла. Что именно? Или ты прельстил ее своими подвигами? Господи, какими? Вот Евсеев, тот умеет пускать пыль в глаза девушкам. Любо-дорого слушать, как он договаривается по телефону: «Мариночка, значит, так: в семнадцать ноль-ноль за вами заедет черная «Волга». Махнем в Архангельское. Заказать заранее столик? Зачем? Меня там все в лицо знают». А ты рискнул один раз пригласить в кафе, да и там вел себя, как школьник. Но значит, что-то она во мне разглядела. Значит, не такой уж я пропащий человек. Значит...

Перечисление собственных достоинств подействовало на меня усыпляюще.

Надеюсь, Таня сдержала слово и звонила во вторник. Но только мне было не до личной жизни.

— Коля, — сказал я Евсееву в среду утром. — Хочешь отличиться?

— Отличиться? Всегда пожалуйста.

— Пойдем со мной брать голубчиков.

— Опять три рубля сперли головорезы?

— А тридцать тысяч тебя устраивает?

— Тридцать? Устраивает! — мигом согласился Евсеев.

Коля — парень понятливый, быстро соображает. Я ему объяснил, что к чему.

— «Если кто-то кое-где у нас порой...», — замурлыкал довольный Коля. — Как там дальше ты поешь?

— «Съел вдруг Фам-Ван-Донга...» — подсказал я.

Коля посерьезнел, оглянулся и вкрадчиво попросил:

— Вадик, дай списать слова.

— Поздравляю вас с успехом, — сказал мне Приколото. — Вы, Вадим Емельянович, обезвредили опаснейшего преступника. Тяжелая у вас работенка. Но все хорошо, что хорошо кончается.

— Так это еще не конец, Семен Николаевич. Есть за мной грех, пришел извиняться перед жильцами. Рассчитываю на вашу помощь.

— Насколько я догадываюсь, речь идет о заявлении жильцов. Предупреждал вас: люди все видят. И потом, девка она молодая, ветер в голове. Но это можно уладить. Народ наш добрый, отзывчивый. Если с ним откровенно, по совести...

— Бумага лежит в управлении. Разбирать ее будут.

— Вадим Емельянович, я эту бумагу не подписывал. В чужую жизнь не вмешиваюсь. Не в моих правилах. Однако некоторое влияние на общественность имею.

— Сделайте милость, Семен Николаевич.

— Поговорим. Думаю, все образуется. Людям надо идти навстречу. Ведь вы тоже помогли нашему дому. Вора, можно сказать, убийцу выявили. Спасибо вам за это. А Бурдова жалобу второпях сочинила. Она женщина нервная. В общем, Нина Петровна свое заявление назад возьмет. Будьте покойны, я вам обещаю.