– Постой! – воскликнул Поль, вздрагивая. – Слушай!

– Что такое?

– Разве ты не слышишь?

– Ничего не слышу.

– Мне показалось, что кто-то зовет меня… Слышишь? Слышишь? Так и есть! Кажется, это голос Маргариты!..

– Выйди к ней, – сказал старик. – Мне надо побыть одному.

Поль бросился в другую комнату и услышал, как кто-то под окном в третий раз произнес его имя. Он побежал к двери, отворил ее и увидел Маргариту, уже выбившуюся из сил и упавшую у порога на колени.

– Сюда! Сюда! – закричала она с выражением величайшего ужаса на лице, как только увидела Поля.

Поль подхватил ее на руки; она была бледна и холодна, как мрамор. Он внес ее в первую комнату и посадил в кресло, потом пошел к двери, прикрыл ее и вернулся.

– Чего вы так испугались? – спросил он. – Разве вас кто-нибудь преследовал? И как вы попали сюда в такое время?

– Я, – прошептала Маргарита, – я в любое время дня и ночи бежала бы сюда… бежала бы до тех пор, пока земля несла бы меня… Я бы бежала, пока не нашла руку, которая может меня защитить… О, я бы бежала!.. Поль! Поль! Отец мой умер!

– Бедняжка! – ласково сказал Поль, прижимая Маргариту к груди. – Бедная моя сестренка! Убегала от мертвого и попала к умирающему. Оставила смерть в замке и нашла ее опять в хижине.

– Да, да, – Маргарита в ужасе всем телом прижалась к Полю. – Смерть там, смерть здесь! Но там умирают в отчаянии, а здесь… спокойно. О Поль, Поль, если бы вы видели то, что мне пришлось увидеть!

– Что же вы видели?

– Вы знаете, какой ужас испытал отец, увидев вас и услышав ваш голос?

– Да, знаю.

– Его без чувств перенесли потом в спальню…

– Это не моя вина. Я говорил с вашей матерью, а он услышал, – хмуро сказал Поль.

– Я понимаю, Поль, и не корю вас. Вы, наверное, слышали из кабинета весь наш разговор и знаете, что бедный мой отец узнал меня. Я не вытерпела и, когда его унесли, пошла в его комнату, не побоявшись гнева матери, чтобы еще хоть раз обнять дорогого мне человека. Дверь была заперта, и я потихоньку постучалась. Он, видно, в это время пришел в себя, потому что спросил слабым голосом: «Кто там?»

– А где же была ваша мать? – спросил Поль.

– Мать? Она ушла и заперла его, как ребенка. Я сказала ему, что это я, дочь его, Маргарита. Он узнал мой голос и велел мне пройти по потайной лестнице, которая ведет через маленький кабинет в его комнату. Через минуту я стояла уже на коленях у его постели, и он благословил меня. Да, он отдал мне свое родительское благословение… О, теперь я надеюсь, что судьба не будет ко мне так жестока!

– Да, теперь будь спокойна, – сказал Поль. – У тебя все будет хорошо! Плачь об отце, моя милая, но о себе тебе плакать нечего. Теперь ты спасена.

– О, вы еще не слыхали самого главного, Поль! Вы еще не слыхали! Выслушайте меня!

– Говори, говори, моя милая!

– Я стояла на коленях и плакала, целовала его руки… Вдруг слышу, кто-то идет по лестнице. Отец, видно, узнал шаги, потому что быстро обнял меня в последний раз и сделал знак, чтобы я ушла. Я вскочила, но была так взволнована, что, вместо того чтобы выйти на потайную лестницу, попала в другой кабинет, без света и без выхода. Я ощупала стены и убедилась, что выйти мне невозможно. В это время кто-то вошел в комнату отца. Я замерла и боялась даже перевести дыхание. Это была моя мать со священником. Уверяю вас, Поль, она была бледнее умирающего!

– Да, нелегко вам пришлось! – сказал Поль вполголоса.

– Священник сел у изголовья, – продолжала Маргарита, все более воодушевляясь, – матушка стояла в ногах. Вообразите мое положение! И я не могла бежать!.. Дочь вынуждена была слушать исповедь своего отца! О, это ужасно! Я упала на колени, закрыла глаза, чтобы не видеть, молилась, чтобы не слышать, и все-таки против воли… – о, уверяю вас, Поль, против воли!.. – я видела, слышала… И то, что я видела и слышала, никогда не изгладится из моей памяти! Я видела, как отец, взволнованный своими воспоминаниями, со смертельно бледным лицом приподнялся на постели. Я слышала… как он говорил о дуэли… о неверности своей жены!.. Об убийстве!.. И при каждом слове матушка становилась все бледнее и бледнее и наконец закричала, чтобы заглушить его слова: «Не верьте ему, батюшка!.. Он безумный… помешанный… он сам не знает, что говорит! Не верьте ему!..» Поль, это было ужасное, безобразное зрелище! Мне стало плохо, и я потеряла сознание…

– Вот и свершился суд! – воскликнул Поль. – И что же дальше, как же вы вышли из своей западни?

– Не знаю, сколько времени пробыла я без чувств, – продолжила свой рассказ Маргарита, – но, когда пришла в себя, в комнате было уже тихо, как в склепе. Матушка и священник ушли, а возле постели отца горели две свечи. Я открыла дверь пошире и посмотрела на постель: она вся оказалась накрыта покрывалом, под которым, вытянувшись, лежал отец. Я поняла, что все кончено! От ужаса я не смела шевельнуться и в то же время страстно хотела приподнять покрывало, чтобы в последний раз поцеловать несчастного моего отца, пока его не положили еще в гроб. И все-таки страх победил! Не помню, как спустилась по лестнице – ступенек я не видела, – потом куда-то бежала по залам, по галереям и, наконец, по свежести воздуха поняла, что я уже в парке. Я бежала как безумная! Я помнила, что вы должны быть здесь. Какой-то инстинкт… сама не понимаю, что это такое… что-то влекло меня в эту сторону. Мне казалось, что за мной гонятся тени и привидения. На повороте одной аллеи… не знаю, в самом ли деле это было или только мне так показалось… я вижу… матушка… вся в черном… идет тихо, бесшумно, как призрак. О, тут… страх дал мне крылья! Потом я почувствовала, что силы меня оставляют, и стала кричать. Добежала я почти до этих дверей… Знаете, я бы умерла, если б они не отворились. Мне все казалось… Тсс! – сказала она вдруг шепотом. – Вы слышите?

– Да-да, – ответил Поль, задувая лампу, – кто-то идет.

– Посмотрите, посмотрите, – продолжала Маргарита, прячась за занавесом и закрывая им Поля. – Посмотрите… я не ошиблась. Это она!

Дверь отворилась, маркиза, вся в черном, бледная как тень, медленно вошла в дом, прикрыла за собой дверь, заперла ее на ключ и, не видя ни Поля, ни Маргариты, прошла во вторую комнату, где лежал Ашар. Она подошла к его постели, как перед этим к постели мужа, только священника с ней не было.

– Кто там? – спросил Ашар, открывая одну сторону полога.

– Я, – ответила маркиза, отдергивая другую половину.

– Вы, маркиза? – воскликнул старик с ужасом. – Зачем вы пришли к постели умирающего?

– Предложить тебе договор.

– Чтобы погубить мою душу?

– Напротив, чтобы спасти ее, Ашар, – продолжала она, нагнувшись к умирающему, – тебе уже ничего не нужно на этом свете, кроме духовника.

– Да, но вы не прислали мне вашего священника…

– Через пять минут он будет здесь… если только ты сам захочешь.

– Прошу вас, пошлите за ним! – сказал старик умоляюще. – Только поскорее, мне уже недолго жить.

– Да, старик… Но если я примирю тебя с небом, согласен ли ты за это успокоить меня на земле?

– Что же я могу для вас еще сделать? – проговорил умирающий, закрывая глаза, чтобы не видеть женщины, взгляд которой леденил кровь в его жилах.

– Тебе нужен только духовник, чтобы спокойно умереть, а мне, ты знаешь сам, что мне нужно, чтоб я могла жить спокойно.

– Так вы хотите погубить мою душу клятвопреступлением?..

– Напротив, я хочу спасти ее прощением.

– Прощение?.. Я его уже получил.

– От кого же?

– От того, кто один на свете мог простить меня.

– Но Морне не может вернуться с того света! – сказала маркиза голосом, в котором ирония смешивалась со страхом.

– Вы забыли, маркиза, что у него остался сын.

– Так ты тоже его видел? – удивилась маркиза.

– Да, да, я его видел! – подтвердил Ашар.

– И ты все сказал ему?

– Все.

– А документы о его рождении? – спросила тревожно маркиза.