Трудно правдиво рассказать читателю об удивительном старом замке, в котором происходили описываемые нами события. Его просторные покои, обтянутые штофом с готическим рисунком, давно отвыкли от жизни. Несмотря на то что нынешние владельцы не скупились на свечи, слабый, мерцающий свет их был недостаточен для его огромных комнат, и все окна оставались в тени; каждое слово здесь отдавалось эхом, как под сводами церкви. Покрытые гербами древние стены казались в этот день еще печальнее: гостей было очень мало, а вечером должны были приехать только четверо или пятеро соседей-дворян.

Посредине одной комнаты – той самой, в которой Эммануил принимал капитана Поля, – стоял большой, богато убранный стол, и на нем лежал портфель. Скука, казалось, висела в воздухе, все были мрачны. Гости разделились на небольшие группы и разговаривали вполголоса, но иногда вдруг раздавался громкий хохот: это Лектур забавлялся над каким-нибудь провинциалом, не думая о том, что этим он несколько обижает хозяина. Однако временами жених беспокойно обводил глазами комнату, и лицо его мрачнело, потому что ни будущих его тестя и тещи, ни Маргариты тут не было. Первые двое, как мы уже говорили, не выходили к обеду, и недавнее свидание с невестой, при всей беспечности Лектура, несколько встревожило его: он боялся, как бы при подписании документов не случилось чего-нибудь непредвиденного.

Эммануил был тоже не совсем спокоен и решил было идти к сестре объясняться, но Лектур, который разговаривал в это время в другой комнате с гостями, жестом подозвал его к себе.

– Как кстати вы подошли, дорогой граф, – сказал барон, всем своим видом показывая, однако, будто с величайшим вниманием слушает рассказы какого-то деревенского дворянина, с которым он был уже на короткой ноге. – Мосье де Нозе рассказывает мне вещь чрезвычайно любопытную! Это, право, прелестная и очень благородная забава, – продолжал он, обращаясь к рассказчику. – У меня тоже есть пруды и болота; как только приеду в Париж, непременно спрошу своего управителя, в какой они провинции. И много уток вы бьете таким способом?

– Ужаснейшее количество! – ответил провинциал с удивительным простодушием, которое свидетельствовало о том, что Лектур спокойно может издеваться над ним еще сколько угодно.

– Что же это за удивительная охота? – спросил Эммануил.

– Вообразите, граф, – стал рассказывать Лектур с величайшим хладнокровием, – мосье де Нозе раздевается донага и садится по самую шею в воду. А позвольте спросить, в какое время вы таким образом охотитесь?

– Обыкновенно в декабре и в январе, – ответил провинциал.

– Это еще приятнее. Так извольте видеть, граф, мосье де Нозе входит в воду по самую шею, надевает на голову круглую тыкву и пробирается в кусты. Утки не узнают его и подпускают к себе очень близко. Так ведь, кажется, вы говорили: очень близко?

– Вот как от меня до вас.

– Неужели? – удивился Эммануил.

– И тут он бьет их сколько душе угодно, – сказал Лектур.

– Дюжинами! – прибавил провинциал, радуясь, что эти парижане заинтересовались его рассказами.

– Это, должно быть, очень приятно для вашей супруги, если она любит уток, – сказал Эммануил.

– О, она их обожает! – отвечал де Нозе.

– Позвольте мне иметь честь познакомиться с этой милой дамой, – попросил Лектур, низко кланяясь.

– Ей это чрезвычайно приятно будет, барон.

– Как только вернусь в Версаль, – продолжал Лектур, – непременно расскажу об этом способе охоты своим знакомым, и я уверен, что весь двор непременно попробует поохотиться таким образом в пруду, что на дворе Швейцарской стражи.

– Извините, любезный мосье де Нозе, – проговорил Эммануил. Взяв Лектура под руку и отведя его в сторону, он грустно вздохнул: – Мне очень неловко, барон, что вам пришлось беседовать у меня в гостях с таким чудаком, но это сосед, и его нельзя было не пригласить на свадьбу!

– Помилуйте, дорогой граф! – Лектур тоже говорил вполголоса. – Я бы очень много потерял, если бы не познакомился с этим оригиналом. Считайте, что он вошел в приданое моей невесты, и я очень этому рад!

– Маркиз де Лажарри! – провозгласил слуга.

– Это, наверное, тоже ваш брат охотник? – спросил Лектур, обращаясь к де Нозе.

– Нет, это наш путешественник.

– Ага, все ясно! – произнес барон с таким видом, который ясно говорил, что гостю угрожает решительная атака. Вслед за тем дверь отворилась и появился Лажарри в венгерке, подбитой мехом.

– Здравствуйте, дорогой Лажарри, – Эммануил подал гостю руку. – Что это вы так закутались?

– Что делать, граф, – ответил Лажарри вздрагивая, словно от холода, хотя в комнате было очень тепло. – Кто недавно из Неаполя… Бррр!..

– А, так вы недавно были в Неаполе? – спросил Лектур, непринужденно подключаясь к беседе.

– Прямехонько оттуда, – Лажарри гордо подкрутил усы.

– И вы, конечно, восходили на Везувий!

– Нет, я только смотрел на него из окна. Да притом, – продолжал он с презрительным видом, очень обидным для вулкана, – мало ли в Неаполе вещей полюбопытнее Везувия! Что в нем удивительного? Гора, которая дымится; да у меня печка точно так же дымится, когда ветер дует со стороны Бемеля. А кроме того, у меня жена очень боится извержений.

– Но вы, конечно, побывали в Собачьей Пещере? – продолжал допрашивать Лектур.

– А что там смотреть? – удивился Лажарри. – Что интересного, если собака вдруг падает и умирает? Бросьте любой дворняжке кусок хлеба с ядом, так она вмиг откинет ноги. Да притом жена моя страх как любит собак, и она бы расплакалась, если б это увидела.

– Но вы, как ученый-путешественник, полагаю, должны были непременно посетить Сольфатару? – спросил Эммануил.

– Э, помилуйте, любезный граф! – усмехнулся Лажарри. – Стоит ли смотреть какие-то три или четыре десятины серы, которые не дают ничего, кроме серных спичек? Да притом жена моя терпеть не может запаха серы.

– Каковы провинциалы, а? Прошу вас, барон! – Эммануил взял Лектура за руку и повел в комнату, где был приготовлен брачный договор.

– Хорош! Однако не знаю: потому ли, что первого я раньше встретил, только тот мне больше нравится.

– Капитан Поль! – провозгласил лакей.

– Что это значит?! – воскликнул Эммануил, оборачиваясь.

– Кто это? Еще какой-нибудь сосед? – спросил Лектур.

– О нет, этот совсем другое, – ответил Эммануил с беспокойством. – Как этот человек посмел явиться сюда без приглашения?

– Ага, понимаю… Какой-нибудь знакомый – из простых, но богат. Нет? Так может быть, музыкант? Поэт? Живописец?.. Вы знаете, Эммануил, эту братию нынче везде принимают! Проклятая философия перемешала все сословия. Что делать, надо терпеть! Вообразите: нынче художник садится себе преспокойно рядом с дворянином, толкает его, приятельски кивает ему головой, сидит, когда тот встает. Они толкуют между собой о том, что делается при дворе, смеются, шутят! Это умора, да и неприлично, но в большой моде.

– Нет, барон, этот Поль не поэт, не музыкант, не живописец, а человек, с которым нам необходимо поговорить наедине. Уведите отсюда этого дурака де Нозе, покуда я спроважу Лажарри.

Они взяли гостей под руки и двинулись с ними в боковые комнаты, толкуя об охоте и путешествиях. Вскоре в дверях появился Поль.

Он уже знал эту комнату – в ней по всем четырем стенам были двери; из боковых одна вела в библиотеку, другая – в кабинет, куда он при первом своем посещении скрылся во время разговора Эммануила с Маргаритой. Поль подошел к столу и остановился, посматривая на ту и на другую дверь, словно ожидая кого-то. И точно, надежды его скоро оправдались. Через минуту дверь библиотеки отворилась, и в проеме ее возникла чья-то тень. Капитан бросился к ней.

– Это вы, Маргарита? – спросил он.

– Я, – ответила девушка дрожащим голосом.

– Ну, как ваши дела?

– Я ему все сказала.

– И что из этого вышло?

– Через четверть часа брачный договор будет подписан.

– Я так и думал! Он низкий человек!