Среди этих надежд и опасений один маркиз оставался равнодушным ко всему: время и события перестали для него существовать с того страшного дня, как он лишился рассудка. Несчастный старик был погружен в ужасное воспоминание о своем последнем поединке без свидетелей и повторял вновь и вновь слова, сказанные ему графом Морне. Слабый, как ребенок, он повиновался малейшему жесту жены, и твердая непоколебимая воля этой женщины полностью владычествовала над его инстинктом, пережившим волю и рассудок. В этот день в образе его жизни произошла большая перемена. Вместо маркизы к нему явился камердинер, на него надели мундир, ордена, затем жена вложила ему в руку перо и велела написать свое имя. Он спокойно повиновался, совершенно не представляя себе, для какой роли его готовят.
Часа в три на дворе прогремела коляска, и стук ее колес совершенно по-разному отозвался в сердцах трех человек, которые ее ожидали. Эммануил тут же выбежал из своей комнаты и бросился встречать своего будущего зятя. Лектур проворно выскочил из коляски. Он останавливался на последней станции, чтобы переодеться, и явился с дороги наряженным по последней моде. Привыкнув к общению с женщинами, он знал, что женщины почти всегда судят по первому впечатлению и ничто не может изгладить из сердца того чувства, которое возникает у них при первом взгляде на мужчину. Впрочем, надо отдать справедливость барону: он был так ладен и хорош собой, что девушке со свободным сердцем трудно было бы остаться равнодушной к нему.
– Позвольте, дорогой барон, – любезно склонился перед гостем Эммануил, – пока мать и сестра еще не приходили, показать вам старинный замок наших предков. Посмотрите сюда. – Он остановился на верхней площадке крыльца и указал на башни. – Вот это выстроено при Филиппе Августе и отделано во времена Генриха IV.
– Клянусь честью, – Лектур с восхищением оглядел замок, – это бесподобная крепость! От нее на три мили вокруг разливается запах баронства, такой, что хватило бы на пару откупщиков. Если бы, – продолжал он, вслед за графом входя в гостиную и направляясь оттуда в картинную галерею, – если бы когда-нибудь мне вздумалось подражать нашим предкам и сделаться независимым, я бы попросил вас уступить мне этот восхитительный замок… И разумеется, с гарнизоном, – прибавил он, взглянув на длинный ряд портретов.
– Да-да, – Эммануил заметил его взгляд, – ряд наших предков тянется на семьсот двадцать пять лет, и все они остаются здесь, рядом с нами, хоть уже давно обратились в прах. Этот длинный ряд начинается с рыцаря Гугона Оре, который участвовал в крестовом походе Людовика VII, и проходит через мою тетку Дебору, которая, как вы изволите видеть, примыкает к последнему потомку старинного рода, вашему покорнейшему и послушнейшему слуге Эммануилу д’Оре.
– Все это как нельзя более достойно всяческого уважения, – сказал Лектур.
– Это все так, – Эммануил прошел вперед, чтобы показать барону дорогу, – но дело в том, что во мне мало патриархального и я совсем не расположен жить в этой честной компании. Надеюсь, любезный барон, что вы позаботились уже, чтобы как-нибудь вытащить меня отсюда?
– Да-да, граф, – подтвердил Лектур, идя за ним следом. – Я даже хотел привезти приказ о вашем назначении вместо свадебного подарка, но не удалось. Я знал, что в драгунском полку королевы есть вакансия полковника, и третьего дня пошел было к родственнику моему, Морепа, просить это место вам, но, увы, оно уже было отдано другому по просьбе одного таинственного адмирала, корсара, пирата – одним словом, какого-то фантастического существа. Королева ввела его в моду, дав ему руку, а король страх как полюбил за то, что он где-то поколотил англичан… И вообразите, за этот подвиг король милостиво наградил его военным орденом и пожаловал ему золотую шпагу, как будто он какой-то знатный дворянин! Что делать! Тут не удалось, но будьте спокойны: не этот, так другой полк непременно будет ваш.
– О, мне все равно, какой полк! – радостно сообщил Эммануил. – Мне бы только хотелось получить место, соответствующее знатности моего рода и богатству.
– И вы непременно его получите.
– Но скажите, пожалуйста, – продолжал Эммануил, меняя тему, – как это вы, дорогой барон, сумели вырваться из Парижа?
– Я поступил решительно, – ответил Лектур, растянувшись в большом кресле, – тем временем они уже пришли в комнату, предназначенную для гостя. – На вечере у королевы я просто-напросто объявил, что еду жениться.
– Прошу покорно! Да вы поступили геройски, особенно если признались, что едете за женой в нижнюю Бретань, этакую глушь.
– Да, я и это сказал.
– И тут, разумеется, перестали сердиться и тотчас же начали вас жалеть? – спросил Эммануил, улыбаясь.
– Вы не можете себе представить, какой эффект это произвело. – Лектур, положив ногу на ногу, покачивал ею. – Наши придворные дамы уверены, что солнце встает в Париже, а ложится в Версале, вся остальная Франция для них Лапландия, Гренландия, Новая Земля. Они воображают, что я привезу из своей поездки к северному полюсу какое-то страшилище с огромными руками и ногами, как у слона. К счастью, они ошибаются, – продолжал он и вопросительно посмотрел на графа. – Вы мне говорили, Эммануил, что ваша сестра…
– Да, вы ее скоро увидите!
– Как будет досадно бедняжке мадам Шон… Но, так и быть, придется поневоле утешиться!.. Что такое? – Вопрос он задал потому, что в это время камердинер Эммануила отворил дверь и, стоя на пороге, как благовоспитанный слуга, ждал, когда господин заговорит с ним.
– Что такое? – повторил вопрос Эммануил.
– Графиня приказала спросить, может ли она поговорить с бароном.
– Со мной? – Лектур вскочил со стула. – Очень рад!
– Быть не может! – вскричал Эммануил. – Это вздор! Ты что-нибудь переврал, Целестин!
– Извините, ваше сиятельство, – поклонился слуга, – я доложил точно так, как мне было приказано.
– Быть не может! – сказал Эммануил, встревоженный решительным поступком сестры. – Послушайте, барон, отделайтесь как-нибудь от этой встречи!
– Ну уж нет! Помилуйте, дорогой граф, нынче братья-тираны совсем не в моде. Целестин!.. Кажется, так вы его называли?..
Эммануил с досадой кивнул головой.
– Целестин, скажи моей прекрасной невесте, что я у ее ног и велел спросить, прикажет ли она мне к ней явиться или ей угодно пожаловать сюда. Постой, вот тебе за труды. – Он протянул слуге кошелек. – Надеюсь, граф, вы позволите мне повидаться с вашей сестрой наедине? Ведь между нами все решено, не так ли?
– Да, но все-таки не совсем прилично!..
– Напротив, напротив! Я очень рад встрече, ведь нельзя же мне жениться заочно, даже не увидев невесты! Успокойтесь, Эммануил! Ступайте, прогуляйтесь по парку, – продолжал он, подталкивая своего приятеля к боковой двери, чтобы тот не встретился с сестрой. – Послушайте, между нами: она что… кривобока?
– Напротив, стройна и хороша, как нимфа!
– Так что же вы упрямитесь!.. Говорю вам, оставьте нас одних!
– Эта глупенькая девушка не имеет никакого понятия о свете, и я, право, боюсь, чтобы она не испортила вам настроения.
– О, если только это, так не беспокойтесь! – ответил барон, отворяя дверь. – Я так люблю брата, что охотно прощу сестре какую-нибудь прихоть… и даже странность; лишь бы только черт не вмешался в это дело… Но теперь он слишком занят в другой части света… Даю вам честное слово, что через три дня мадемуазель Маргарита д’Оре будет баронессой де Лектур, а вы через месяц – командиром полка.
Это обещание немного успокоило Эммануила, и он, больше не сопротивляясь, позволил вытолкать себя за дверь. Лектур быстро подбежал к зеркалу, оглядел себя, и только он успел причесать волосы, как дверь отворилась. Барон обернулся: невеста его, бледная и взволнованная, стояла в дверях.
Хотя Эммануил и успокоил его относительно внешности своей сестры, Лектур все-таки полагал, что, скорее всего, его будущая жена или нехороша собой, или, по крайней мере, не умеет держаться в обществе. Увидев перед собой нежное, грациозное существо, девушку, в которой самый придирчивый придворный щеголь не нашел бы ни малейшего изъяна, кроме того, что она была немножко бледна, он до крайности удивился. В то время знатные молодые люди женились обыкновенно по расчету, из приличия, и почти равнодушное отношение Лектура к женитьбе было совсем не редкостью. Найти в глуши Бретани такую богатую и такую прекрасную невесту, с которой, не стыдясь, можно появиться в самых блестящих придворных кругах, – это было величайшей удачей, которой Лектур совсем не ожидал. Оценив ее, он подошел к девушке уже не с чувством внутреннего самодовольства придворного, который имеет дело с провинциалкой, а с почтительной вежливостью.
