С этой минуты, сколько Сандерс ни тасовал и ни сдавал карты, о висте и речи не было: все толковали о мисс Анне-Мэри.
В этот вечер сэр Эдвард не только говорил, но и слушал так, как уже давно не бывало, – состояние его заметно улучшалось. Глубокая задумчивость, даже бесчувственность, из которой, по-видимому, ничто не могло его извлечь, совершенно исчезли, пока говорили об Анне-Мэри. Потом мистер Робинсон переменил тему разговора и начал рассказывать политические новости Франции, которые прочел утром в журнале. И, хотя эти новости были очень важны, сэр Эдвард встал и ушел в свою комнату, а доктор и пастор просидели еще с час, рассуждая о том, как бы остановить развитие революции во Франции, – однако их ученые теории, насколько известно, не принесли большой пользы.
Ночь больной провел хорошо и поутру был не задумчив, а чем-то занят, он как будто кого-то ждал и реагировал на малейший шум. Наконец, когда подали чай, Джордж доложил о приходе Анны-Мэри: она спешила узнать о здоровье сэра Эдварда и дать ему отчет об употреблении денег.
По тому, как батюшка принял свою прекрасную посетительницу, Том отчетливо понял, что он ее-то и ждал, и вчерашняя его покорность подтверждалась почтительным поклоном, которым он ее приветствовал. Спросив о здоровье сэра Эдварда, которое, как он сам уверял, в последние два дня решительно пошло на поправку, мисс Анна начала говорить о делах вдовы. В кошельке, который она получила, было тридцать гиней, десять из них она отдала за квартиру, на пять купила матери и детям разных необходимых вещей, в которых они уже давно нуждались, две отдала за учение старшего мальчика в течение года у столярного мастера (тот обязался содержать его), две другие гинеи – в школу, где девочки будут учиться грамоте. Что касается младшего ребенка, мальчика, то он был еще слишком мал и не мог быть взят от матери. Вдове досталось одиннадцать гиней, с которыми она, конечно, сможет прожить некоторое время, но потом останется опять без куска хлеба, если не найдет места. А в замке сэра Эдварда, как нарочно, было вакантное место: жене Джорджа нужна была помощница. Батюшка предложил взять миссис Денисон к себе – решено было, что она на следующий день переберется в замок вместе с маленьким Джеком.
Замечая, что ее общество приятно больному, мисс Анна просидела два часа, и эти два часа для него пролетели как минута. Потом она встала и простилась с адмиралом, а сэр Эдвард не посмел ее удерживать, хотя отдал бы все на свете, чтобы прекрасная посетительница не уходила так скоро. В другой комнате ее ждал Том, чтобы попросить рецепт. Том справлялся о ней в деревне, был наслышан о ее познаниях в медицине и, судя по тому, что видел в эти три дня, пришел к убеждению, что мисс Анна, если захочет, в состоянии вылечить его отца-командира, хотя еще несколько дней назад он думал, что болезнь неизлечима. Анна-Мэри видела, что сэр Эдвард опасно болен – хронические болезни, подобные той, которой он страдал, редко проходят благополучно и без сильного и продолжительного перелома почти всегда ведут к гибельном концу. Доктор и пастор рассказали мисс Анне, что ее посещение имело сильное влияние на больного и что он слушал со вниманием, пока они говорили о ней. Анна-Мэри этому не удивилась, потому что, как доктор говорил накануне, она не раз вылечивала больных одним своим присутствием, особенно в этого рода болезнях, в которых единственное лекарство есть развлечение. Притом она понимала, какое влияние может произвести появление женщины. Поэтому-то она и пришла еще раз: просидев два часа, она сама убедилась, что общество ее полезно для больного. И Анна-Мэри рада была приходить, если этим можно сделать добро. Она посоветовала Тому выполнять то же самое, что предписывал доктор, но Том возразил, что барин его никак не желает пить травяной настой, и Анна-Мэри обещала прийти на следующий день, чтобы уговорить его.
В этот день капитан уже сам стал рассказывать всем и каждому, что у него была гостья. Узнав, что миссис Денисон перебралась в замок, он сразу же послал за ней под предлогом, будто хотел дать ей наставления, а между тем для того, чтобы поговорить с ней об Анне-Мэри. За этим дело не стало. Миссис Денисон вообще оказалась охотницей поговорить, а признательность придала ей большую словоохотливость, поэтому она рассыпалась в похвалах насчет матушки: в деревне все ее так называли. Эта болтовня продолжалась до самого обеда. Выйдя в столовую, сэр Эдвард нашел там доктора.
Произошло то, чего и ожидал врач: физиономия больного сделалась гораздо веселее прежнего. Видя, что он начинает поправляться, доктор предложил ему после обеда поехать вместе гулять.
При первых словах доктора сэр Эдвард нахмурил было брови, но, услышав, что ему предлагают ехать в ту деревню, где живет Анна-Мэри, он сразу же велел сказать кучеру, что поедет со двора, и потом беспрестанно торопил доктора, а тот, бедняга, любил пообедать спокойно и потому дал себе словно впредь прописывать такие рецепты, уже перейдя к десерту.
Деревня отстояла от замка мили на четыре – лошади пробежали это пространство в двадцать минут, а сэр Эдвард все сердился, что они стоят и едва могут тронуться с места. Наконец приехали и остановились у одного дома, где у доктора был больной. Как нарочно, этот дом был прямо против того, где жила Анна-Мэри, и доктор, выходя из кареты, показал его сэру Эдварду.
Это был хорошенький английский домик, которому зеленые ставни и красная черепица на кровле придавали чистенький и веселенький вид. Пока доктор толковал с больным, сэр Эдвард не спускал глаз с этого домика – все думал, не выйдет ли мисс Анна, – но ожидание это оказалось тщетным, и доктор, выходя, застал его за этим занятием.
Поднявшись на первую ступеньку подножки, доктор спросил сэра Эдварда, не хочет ли он воспользоваться случаем, чтобы отдать визит мисс Анне? Батюшка с радостью согласился, и они отправились. Впоследствии он признавался, что, пока они переходили через улицу, сердце у него билось так сильно, как не билось и в те дни, когда, только поступив в морскую службу, он в первый раз услышал приказ готовиться к битве, то есть команду: «Койки долой!»
Доктор постучал у дверей, и им отворила старая гувернантка, воспитавшая мисс Анну (родители мисс привезли ее из Франции). Мисс Анны не было дома: ее позвали к ребенку, у которого была оспа, в хижину на милю от деревни, но доктор приятельствовал с мадемуазель Вильвиель и с ее позволения предложил сэру Эдварду войти, чтобы осмотреть коттедж мисс Анны. Домик был прелестный, садик походил на корзину цветов, а комнаты убраны очень просто, но с большим вкусом: маленькая мастерская, в которой родились все пейзажи, развешенные по стенам, и кабинет, в котором стояло открытое фортепиано, и небольшая библиотека английских и французских книг показывали, что минуты, которые не заняты у нее благотворительностью, хозяйка посвящает искусствам и чтению. Этот домик принадлежал Анне-Мэри и достался ей от родителей вместе с сорока фунтами стерлингов дохода, которые, как мы уже говорили, составляли все ее богатство. Доктор с удовольствием видел, с каким любопытством сэр Эдвард осматривает весь дом, от кухни до чердака, за исключением только спальни, заветного места английских домов.
Мадемуазель Вильвиель, не понимая этой охоты осматривать чужой дом, догадалась, однако, что посетителям, и особенно сэру Эдварду, не худо было бы отдохнуть. Когда они пришли в гостиную, служанка пригласила их присесть и побежала готовить чай. Оставшись один с доктором, сэр Эдвард снова погрузился в безмолвие, хотя за минуту перед тем терзал мадемуазель Вильвиель множеством вопросов об Анне-Мэри. Но теперь это уже не беспокоило доктора: он ясно видел, что больной его мечтает, и молчит не потому, что ему тягостно говорить. Во время самой глубокой думы сэра Эдварда дверь, в которую вышла мадемуазель Вильвиель, отворилась, но явилась уже не старая гувернантка, а сама мисс Анна, держа в одной руке чайник, а в другой – тарелку с тартинками. Она только что вернулась и, узнав, что у нее неожиданные посетители, поспешила их угощать.
