— А мыло? — спросил Никодим Липатов.
— Мыла не брал.
— Ежели и брал, так что такого. Скажи прямо.
— Не брал, говорю, — рассердился Красноштанов. — Кого стирать-то? На всех шестерых одна маломальная лопатина.
— Ясно о присвоении? — снова спросил Брумис.
Собравшийся, наконец, с духом Митрофан Рудых перебил его.
— Позвольте! Это не следствие, а черт знает что! Почему мы должны верить на слово обвиняемому?
— Это не обвиняемый, — оборвал его Брумис, — а наш товарищ, делегат, избранный волостным съездом! Он в колчаковской тюрьме за советскую власть сидел. И сейчас на боевом посту. Как же такому человеку не верить!
— Хватит разговору! — закричал Васька Ершов. — Не то базар, не то ярмарка. Голосуй!
Все проголосовали за полное доверие делегату съезда Григорию Красноштанову. Даже Митрофан Рудых, опасаясь остаться в одиночестве, поспешил поднять руку.
6
Едва успели разжевать красноштановское дело, как снова возник конфликт.
Слова потребовал Петруха Перфильев.
— От имени Военно-революционного совета отряда товарища Вепрева предъявляю! — заявил Петруха и выложил на стол председателю запечатанный пакет.
Сергей, недоумевая, оглянулся на Брумиса. Но Брумис сам был удивлен не меньше.
Митрофан Рудых вскрыл пакет, быстро пробежал бумагу. Стрельнул глазами в сторону Брумиса.
— Товарищи делегаты! Нам, избранникам народа, выражают недоверие! — голос председателя до предела налился наигранным возмущением! — На нашу свободную волю пытаются оказать давление!
— Ты не темни, читай бумагу! — потребовал Никодим Липатов.
И опять не посмел Митрофан Рудых оборвать непочтительного делегата. С этими горлопанами лучше не спорить... Пусть выкричатся, авось сорвут глотку. А там, бог милостив, найдется способ потихоньку прибрать к рукам...
— Спокойствие, товарищи! Сейчас зачту, сами увидите, насколь оскорбительна эта директива. Вот слушайте: «Руководствуясь высшими интересами революции, Военно-революционный совет предлагает краевому съезду... обратите внимание, товарищи, предлагает, значит, в подчинение ставит... предлагает краевому съезду, в целях выяснения его политической физиономии, выработать конституцию прав и обязанностей и выработанный проект без промедления выслать на утверждение Военно-революционному совету. Председатель Совета Вепрев, за секретаря Совета Преображенский».
— Это еще что за птица? — спросил Брумис у Петрухи Перфильева.
— Как тебе сказать, ну, вроде адъютанта при командире. Он же и за писаря.
— Он и писал эту бумагу?
— Надо быть. Окромя, грамотеев-то у нас...
— ...Вепреву, стало быть, мало власти над своим отрядом, хочет краевым съездом командовать! — продолжал раскалять атмосферу Митрофан Рудых.
— Обман! Провокация! — вопил Васька Ершов. — Зажимают комиссары...
— Зачем тогда собирали представителев, ежели им доверия нету? — сказал сидевший неподалеку от Брумиса высокий худощавый мужик с резко выдающимися скулами на темном задубелом лице.
Сказал негромко, но с обидой и горечью, и это произвело на Брумиса тем более сильное впечатление, что до того скуластый худощавый мужик ни разу не раскрыл рта, а только внимательно, временами настороженно вслушивался в кипящие вокруг него споры.
— ...Съезд наш, как представляющий всю массу трудового населения края, есть высшая власть! — продолжал вещать ободренный поддержкой Митрофан Рудых. — Военная власть должна подчиняться гражданской, а не наоборот. И выбранный съездом краевой Совет будет осуществлять всю полноту власти!
— Да разве такому Совету можно доверить власть? — сказал Красноштанов Брумису и Набатову. — Всю полноту власти?
— А мы с тобой на что? — возразил Сергей.
— Ты прав, Сергей! — сказал Брумис. — Всю. Именно всю! Иначе незачем было огород городить. А чтобы была власть, какая надо, это наша забота и наша обязанность добиться, чтобы было, как надо.
Но, говоря так, Брумис с трудом подавил в себе горькую усмешку, вызванную мыслью, что приходится блокироваться с явно не заслуживающим политического доверия Митрофаном Рудых... Но иначе нельзя. Краевой Совет только тогда сможет выполнить свою задачу, собрать в кулак все революционные силы, если будет — не на словах, а на деле — обладать всей полнотой власти.
Когда Брумис вышел к столу, Васька Ершов кинул:
— Сейчас комиссар наведет тень на ясный день!
— Тебе от того темнее не станет. Ты ведь слепой. — В голосе Брумиса не было ни горячности, ни гнева, и это озадачило Ваську Ершова, выбило почву из-под его ног. — Кидаешься без разбору то на чужих, а чаще на своих. Почему тревожатся бойцы отряда товарища Вепрева? Они сейчас, пока мы с тобой разговорами занимаемся, бьются насмерть с бандой карателя Рубцова! Им нужен надежный тыл. Потому и тревожатся. Они ведь не знают всех, кто собрался на съезд. А мы знаем. Друг друга проверили. И верим друг другу. Имеем право сказать нашим славным бойцам: «Будьте в надежде, дорогие товарищи революционные бойцы! Съезд твердо стоит на платформе Советской власти!» Поэтому предлагаю, независимо от постановления военсовета отряда Вепрева, выработать положение о краевом Совете и избрать краевой Совет, которому передать всю полноту власти.
Все делегаты волостей шумно выразили свое одобрение.
Даже молчаливый скуластый мужик высказал свое мнение:
— Вот это правильно. По справедливости, значит!
Никодим Липатов ткнул в бок Петруху Перфильева.
— Ты чего молчишь! Похерят наше постановление. Латыш подсевает и нашим и вашим.
— Нет, паря, — возразил Петруха. — Этот мужик зря не скажет. Стало быть, так надо. Он башковитее нас с тобой.
— То-то, башковитей!.. Сдрейфил перед кулацким прихвостнем!
— Этот не сдрейфит! Он, хочешь знать, на моих глазах со смертью за ручку здоровался. Ты меня на его не натравливай.
Предложение Брумиса поставили на голосование и приняли единогласно. На этом закончился первый день работы съезда.
Поднявшись к себе наверх, Брумис сел к столу набрасывать проект положения о краевом Совете. Красноштанов, по просьбе Брумиса, пошел поговорить с крестьянскими делегатами и подготовить их к завтрашнему заседанию.
Сергей, чтобы не мешать товарищу, спустился по лесенке на выходящее во двор крылечко и присел там. Закурил, но что-то табак показался ему горек. Цигарка, исходя сизым дымком, прогорела, а он забыл о ней, углубясь в свои думы.
Надо бы письмо написать в Вороновку. Не знают Лиза и Кузька, где он, случись нужда, и сообщить некуда... Может, Палашка отписала ей... да нет, не больно охотница она письма писать... Написать не штука, отослать как? Какая почта в теперешнее смутное время?.. Брумис говорит: установим власть, наведем во всем порядок, и почта будет ходить, и ребятишки в школе учиться... Кузька второй год без школы. Самое время науку постигать. Парнишка смышленый... недаром этот старик инженер, что реку промеряет, приметил его... В отряд бы хоть съездить, там, может, есть какая весточка...
— Скучаете? — певуче произнесла Сонечка, неслышно подошедшая сзади.
— Скучать некогда, на службе, — безразлично ответил Сергей.
Сонечка аккуратно рассмеялась.
— Я наблюдала за вами из окна. У вас папироса в руке вся сгорела, а вы даже позабыли про нее. Значит, размечтались.
Сергей посмотрел на погасший окурок в руке, швырнул его в сторону.
— Отчего вы такой, не по годам ужасно серьезный? — допытывалась Сонечка.
— Что же мне, плясать в одиночку?
— И сердитый... Нет, вы просто сосредоточенный. Вы, наверно, книжки читать любите? — она уселась рядом с ним. — У меня много интересных. Пойдемте, я вам покажу. Выберете, какая понравится.
— Спасибо. Пока не требуется.
— А может быть... — Сонечка подвинулась ближе и задышала ему прямо в ухо. — У меня сохранилась бутылка чудесного коньяка. Из папиных запасов. Мигом грусть-тоска пройдет. А может быть, — она тронула его за плечо, — может быть, я вас развеселю?
