Но смотреть на веселого красивого парня было так приятно... Катя подняла голову и снова встретила взгляд синих Санькиных глаз, в которых была уже не насмешка, а ласковая нежность.
Она смутилась еще больше, но тут же, пугаясь собственной смелости, поймала себя на мысли, что ждет, когда он возьмет ее за руку и уведет в шумный круг танцующих.
Санька словно прочел ее мысли.
Высмотрев в толпе Лешку Мукосеева, он окликнул его и передал ему гармонь.
Лешка вскинул ремень на плечо, прижался ухом к мехам, как будто прислушиваясь к нутру гармоники, и отчаянно рванул меха.
— Вальс! — крикнул Санька и, взяв Катю под руку, помог ей спуститься с крыльца.
О Лешкиной игре можно было лишь сказать, что играл он громко, но Катя и не слышала музыки. Первый раз в жизни танцевала она так радостно и легко. Санька что-то говорил ей, она отвечала ему, смеясь, но если бы кто остановил их и спросил ее, о чем они говорили, она не смогла бы вспомнить ни одной фразы.
Немногие умели танцевать вальс, и вскоре они остались одни в опустевшем кругу. Остальные танцоры превратились в наблюдателей и разглядывали их, обмениваясь замечаниями, которые становились все более колкими.
Наконец кто-то зычно крикнул:
— Кончай эту шарманку! Давай «В ту степь»!
Лешка послушно заиграл ту-степ.
И тот же зычный бас дурашливо запел:
Карапет мой бедный,
Отчего ты бледный?
Оттого я бледный,
Что я очень бедный...
Танцоры снова ворвались в круг и двинулись пара за парой с жеманными птичьими приседаниями.
Санька шепнул на ухо Кате:
— Выйдем!
Она кивнула, и он повел ее под руку и на ходу умышленно задел локтем Палашку, отплясывавшую с Григоряном.
Палашка сузила глаза, но ничего не сказала.
Они протиснулись сквозь обступившую круг толпу и, провожаемые насмешливыми мужскими и откровенно завистливыми девичьими взглядами, неторопливо пошли вдоль по улице. Уже стемнело, но только в двух избах светились окна. И редкие эти огни подчеркивали плотную густоту сумерек. Из лощины, начинавшейся за околицей деревни, тянуло свежим ветерком.
Катя зябко поежилась и сказала:
— Прохладно. Пойдемте назад.
Санька положил ей руку на плечо.
— Согрею...
Катя вздрогнула.
— Не надо! Умоляю вас...
Санька руку снял и даже отодвинулся от Кати.
«Ну зачем он так?..» — Она еще чувствовала тепло его локтя.
— Смехота глядеть на вас, — сказал Санька, — все вы на одну колодку. Все норовите на елку влезть и не ободраться... Ну, пошли, что ли, обратно.
Повернулся и зашагал крупно, не заботясь нимало, поспевает ли за ним Катя.
Она шла и терзалась сомнениями: может быть, зря обидела его?.. Был такой веселый, ласковый... и сразу замкнулся в себе...
Санька вдруг круто обернулся.
— К ним пойдем или еще погуляем? — и показал на проулок, спускающийся в лощину.
— Как хотите... — тихо произнесла Катя.
Санька пристально посмотрел на нее. Она опустила голову. Затененное сумерками лицо ее казалось обиженным и жалким.
«Слез не оберешься!»— подумал Санька, грубым рывком взял ее под руку и сказал:
— Пойдем спляшем!
Лешка старательно выводил краковяк.
Пробравшись в круг, Санька столкнулся с Григоряном, который кружился в паре с рослой пышнотелой девицей. Санька, не выпуская Катиной руки, огляделся. Палашки среди танцующих не было. Не было ее и на крыльце.
«Порядок! — подумал Санька. — Кажись, проняло!»
И повел Катю, резво притопывая каблуками. Но, пройдя круг до крыльца, остановился.
— Надо Лешку сменить. Поди, умаялся.
Катя вышла из круга, постояла у крылечка, и когда Санька с хитрыми переборами завел снова «Подгорную», потихоньку поднялась в избу.
Палашка уже улеглась.
Услышав Катины шаги, приподнялась на локте, спросила с насмешкой:
— Что быстро нагулялись?
Катя ничего не ответила. Молча разделась и легла.
— Ишь ты, тихоня! — сказала Палашка. — Видно, вправду в тихом омуте чертей больше!
— Как вам не стыдно! — воскликнула Катя и заплакала.
— Дешевые у тебя слезы, — сказала Палашка жестко.
7
Отряд Бугрова покинул трехдневную стоянку рано утром. Предстоял большой переход, верст сорок.
Накануне вечером на военсовете Сергея Набатова назначили командиром первой роты и помощником начальника отряда вместо тяжело заболевшего Дениса Ширкова, которого оставили в деревне на излечение.
В первую же роту включили и всех остальных мастеровых, пришедших с Сергеем. Палашку определили сестрой милосердия и одновременно главной стряпухой отряда.
Когда на штабную повозку погрузили «канцелярию» — небольшой, окованный широкими полосами жести сундучок, ключ от которого хранился у секретаря военсовета, — Брумис велел Палашке садиться на эту же повозку вместе с Катей.
Катю смущало это соседство. Она уже догадалась, что Палашка и Санька не просто товарищи по отряду, и со страхом ждала повторения вчерашних попреков. Хотя и пыталась утешить себя надеждой, что никакого права делать ей попреки Палашка еще не имеет.
Но разобраться во всем этом можно было лишь встретясь еще раз с Санькой. И пусть бы при этой строптивой Палашке... Внутренне ужасаясь от сознания глубины своего падения, Катя решила, что если Санька снова положит ей руку на плечо, она его не оттолкнет...
Встреча состоялась.
На первом же привале Санька подошел к штабной повозке. Катя еще издали заметила его высокую молодцеватую фигуру и замерла в тревожном ожидании.
Но Санька лишь небрежно кивнул ей:
— Наше вам!
И, нимало не стесняясь ни Кати, ни старика повозочного, по-свойски облапил Палашку и зашептал ей что-то на ухо.
А Палашка не только не отталкивала его, но откровенно жалась к нему и хохотала во весь голос, бросая на Катю злорадно торжествующие взгляды.
Катя вся сжалась в комочек. Она поняла, что ее только что встрепенувшееся чувство было всего лишь мелкой разменной монетой в сложном торге между Палашкиной неприступностью и Санькиным нетерпением...
И она в кровь искусала губы, чтобы унять их предательскую дрожь...
Почему она не ушла с отрядом Вепрева?.. Легче же было бы выносить его терпеливо ожидающие взгляды, нежели сидеть сейчас рядом с этим бессовестным парнем и его торжествующей подружкой...
Нам своя власть нужна
1
Палашка тоже просилась поехать в Коноплево.
Но Семен Денисыч, при котором она обратилась к Сергею, решительно возразил:
— Вовсе ни к чему! И так про партизанов слух пущают, что они только с бабами забавляются.
— Что, святые они! — огрызнулась было Палашка.
Но Сергей посмотрел на нее строго, по-командирски и сказал, что Денисыч прав, проку от нее в поездке никакого, а раскатываться без дела никому не положено, хоть и командирской сестре.
— Эх, братка! — обиделась Палашка. — На словах-то все вы горазды, а чуть что, все на старый лад. Курица не птица, баба не человек!
И ушла, в досаде махнув рукой.
И теперь, сидя на тряской телеге, Сергей думал, что вправе была Палашка обидеться. Действительно, на словах равенство, а как до дела, то баба или девка — человек, конечно, но вроде второго сорту... И еще подумал, что как раз Палашка и могла бы пригодиться. Прошла бы по избам, поговорила с бабами, рассказала им, как беляки изголяются над ихним братом. Когда все бабы нашу правду поймут, и с мужиками разговаривать легче. А то сколько хочешь такого примеру: пошел бы мужик в отряд, да баба уцепится мертвой хваткой, хоть по кускам отрывай. Глядишь, и остался мужик на печи, а был бы боец в отряде... Нет, зазря Денисыча послушался. Видно, не всегда, кто сед, тот и умен...
Семей Денисыч, прикорнув на охапке соломы, дремал, покряхтывая при особо резких толчках, и Сергей поделился своими сомнениями с Переваловым, который сидел, свеся ноги, в задке телеги.
