— Я же тебе поясняю: не волк, а лиса. У нее из норы всегда два выхода.

— Возможно, ты и прав, — согласился Брумис. — Но у нас нет никаких оснований дать ему отвод. Те, кто доверил ему быть делегатом, прежде нас с тобой знали, что он бывший председатель управы.

— Я не про отвод. А к тому, что за ним строгий глаз нужен.

Брумис улыбнулся.

— И у тебя, и у меня даже по два глаза. А ты знаешь, — сказал он после короткого молчания, — меня, пожалуй, больше беспокоит чебаковский делегат.

— Это в папахе с красной лентой который?

Брумис кивнул.

— Нет! — Красноштанов пренебрежительно махнул рукой. — Гром от него может быть, а молонья не ударит. От кого если будет беспокойство — это от Митрофана. Все эти Рудыхи одного корня, буржуйского. Этому дому хозяин тоже Рудых. Это тебе известно?

— Известно. Такой дом и выбирал.

Красноштанов глянул на него с недоумением.

— Как же это понимать?

— Очень просто. Сила есть — бери быка за рога!

Первый, каменный этаж своего дома Иннокентий Рудых приспособил под лавку. Судя по не выветрившимся еще запахам, торговали здесь самыми разнообразными товарами, начиная от бакалеи и гастрономии и кончая шорными изделиями и колесной мазью. Остались только запахи — товары хозяин предусмотрительно вывез загодя.

— Об нас позаботился, — сказал Петруха Перфильев, — чтобы не таскать, не ломать хребтину.

Полки и прилавок выдрали и вынесли на задворки. В опустевшей просторной комнате поставили стол, застлали его кумачовой скатертью, занесли несколько длинных лавок.

Брумис от имени и по уполномочию Военно-революционных советов партизанских отрядов Бугрова и Вепрева объявил краевой съезд открытым.

Согласно решили избрать президиум в составе председателя, его товарища и двух секретарей.

Но когда стали называть кандидатов в председатели, сразу обозначился разнобой. Почти у каждого была своя кандидатура. На пост председателя выдвинули восемь человек, половину от числа всех присутствующих делегатов. И хотя за Брумиса голосовали представители всех партизанских отрядов, больше голосов получил член Больше-Илимского исполкома Митрофан Рудых.

— Говорил я тебе, — сказал Красноштанов Брумису, когда Митрофан Рудых, раскланиваясь на все стороны и внимательно оглядывая всех маленькими, глубоко запавшими глазами, прошел к столу.

— Пока ничего страшного, — ответил Брумис, но с этой минуты уже не спускал глаз с председателя.

Заняв председательское место, Митрофан Рудых заметно преобразился. Развернулись плечи, и сутулая фигура стала представительней и словно даже выше. На широкоскулом лице с жидкими вислыми усиками утвердилось выражение особой значительности. И только быстро бегающие монгольского типа глаза выдавали его взволнованное состояние.

Красноштанов, настораживая Брумиса против усатого председателя съезда, вряд ли предвидел, что его слова оправдаются так скоро, и уж, конечно, не предполагал, что первый удар будет нанесен ему самому.

Митрофан Рудых обратился к съезду с неочередным заявлением.

— Хотя мы только что утвердили полномочия делегатов, — сказал он, — есть надобность вернуться к этому вопросу. На мое имя, как председательствующего на съезде, — эти слова Митрофан Рудых произнес подчеркнуто значительно — поступило ходатайство. В этом ходатайстве изложено о незаконных, корыстных действиях одного из делегатов нашего съезда...

— Кого?

— Кто такой?

— Про кого изложено? — загудели нетерпеливо.

— Позвольте зачесть.

Ходатайство начиналось с покорнейшей просьбы защитить волостное общество от притеснений председателя Совета Красноштанова Григория Кузьмича. Дальше излагались его вины. После того как он стал председателем, сводил личные счеты с уважаемыми односельчанами. Производил незаконные реквизиции. Сам же Красноштанов использовал свое положение для незаконного обогащения. Получил от начальника партизанского отряда шесть мешков муки, двадцать четыре аршина мануфактуры и двадцать фунтов мыла. Да кто знает, сколько еще прилипло к рукам от незаконных реквизиций. Вот как борется Красноштанов Григорий Кузьмич за рабочее дело.

Красноштанов подошел к столу.

— Прошу слова!

— Пожалуйста, товарищ Красноштанов, — произнес председатель с язвительной вежливостью.

Все уставились на Красноштанова, столбом стоящего возле стола. Только Брумис по-прежнему не спускал глаз с председателя. Митрофан Рудых, откинувшись назад на своем председательском стуле, со снисходительной и какой-то ленивой улыбкой смотрел искоса на Красноштанова. Как кот, выпустивший на минутку пойманную и уже полузадушенную мышь.

«Рано торжествуешь, — подумал Брумис. — Только бы Григорий не вздумал оправдываться».

— Слагаю полномочия, — сказал Красноштанов. — Слагаю, пока не закончится следствие по этой кляузе. Требую немедленного следствия!

Сказал веско. Каждое слово глыбой падало в настороженную тишину. И не торопясь, гулкими шагами прошел к прежнему своему месту и сел рядом с Брумисом.

— Зачем так? — сказал ему Сергей. — Им только того и надо, вытеснить нас.

— Григорий прав! — возразил Брумис. — А теперь дело за нами.

Он резко встал и, не успел опешивший председатель раскрыть рта, как Брумис уже стоял возле него.

Призвать бы его к порядку за неуважение, но... Митрофан Рудых оглядел построжавшие лица партизан и не осмелился.

— От имени военных делегатов поддерживаю! — сказал Брумис. — Требуем немедленного следствия! Правильно, товарищи?

Дружный гул голосов поддержал его.

— Кто обвиняет большевика Красноштанова? — резко спросил Брумис оторопевшего председателя.

— Жители села Мухина...

— Конкретно. Фамилии?

Митрофан Рудых уже успел оправиться от минутного замешательства.

— Опасаясь преследований от Красноштанова, пожелали остаться неизвестными.

— Анонимка! А кто передал бумагу?

— Я уже доложил съезду, — Рудых старался держаться как можно солиднее, — податели пожелали остаться неизвестными, и я полагаю...

Брумис хватил кулаком по столу.

— Не выйдет! Сами проведем следствие. Здесь, на съезде. Верно я говорю, товарищи?

Его поддержали так же дружно.

— Пусть Красноштанов скажет нам, своим товарищам, что в этой бумаге правда и что ложь.

— Правильно! — закричал с места Петруха Перфильев. — Пущай скажет по совести!

Митрофан Рудых предпринял последнюю попытку перехватить инициативу.

— Товарищи делегаты! Съезд — не судебная камера и не трибунал. Какая надобность отвлекаться нам от важных государственных дел...

Его не стали слушать.

Громче всех бушевал Васька Ершов.

— Не препятствуй! Облепил человека дерьмом, а обмыть не даешь!

— К порядку, товарищи! — призвал Брумис. — Слово товарищу Красноштанову.

Красноштанов вышел к столу и теперь, когда он стоял рядом с Брумисом, особенно бросались в глаза его стать и богатырский рост. Митрофан Рудых подвинулся со своим стулом в сторону, как бы показывая этим, что он временно уступает свои председательские права.

— Поясняю по порядку, — начал Красноштанов. — Насчет реквизиций. Применял реквизиции. По постановлению совета. Брали у богатеев хлеб. По списку, под роспись. Для обеспечения партизанского отряда. И ихнему представителю сдали. Здесь он, пускай скажет.

— Действительно, — встав с места, подтвердил Петруха Перфильев. — Я принимал. Все, как есть, по списку. Девятнадцать мешков. Шесть мешков раздали в ихнем же селе солдатским семьям, а тринадцать мешков доставил в отряд.

— Ясно о реквизициях? — спросил Брумис.

Первым, к его удивлению, отозвался Митрофан Рудых.

— Ясно. А вот относительно личного присвоения? Тут значится, муки шесть мешков, двадцать шесть аршин мануфактуры и мыла двадцать фунтов, полпуда, значит!

— Дело так было, товарищи, — спокойно ответил Красноштанов. — Еще до того, как в Совет выбрали. Я только из Енисейской тюрьмы вернулся. Полгода просидел, как за сочувствие партизанам. Каратели посадили. Семья у меня — шестеро. Разуты и раздеты. За куском побирались. В те поры остановился в селе отряд партизан Шиткинского фронта. Командир посмотрел на мое житье и приказал выдать мешок муки и, не упомню, сейчас, сколько-то аршин ситцу. Не мог отказаться. Взял для семьи.