Фрунзе. Какая дичь! В такое время учить Чапаевых! Сидеть за партами, когда Колчак ведет свои армии на Москву, когда Юденич[113] с Пулковских высот обозревает Петроград. Мы потеряли Украину, мы без угля, без нефти, мы в кольце… Кто вас послал учиться?
Чапаев. Я не знаю.
Фрунзе. Неистребимые и незримые мерзавцы.
Чапаев. Как же я мог постигать науки, ведь тут остались мои полки. Я был как в петле.
Фрунзе. И они всерьез учили вас по академической программе?
Чапаев. Беда… Конечно, я не скрою, характер у меня пылкий, неподходящий. С одним старичишкой я там на ножах был.
Фрунзе. Почему же на ножах?
Чапаев. Но и старичишка тоже вредный, замысловатый. Я замечал его насмешку и держал себя в струне. Однажды все-таки он меня допек. Зовет к немой карте и с ехидством спрашивает: знаешь ли ты, Чапаев, реку Рейн? Я все ж таки четыре года воевал на германском фронте, георгиевские кресты получал, награды, отличия. И такое меня зло взяло, что я, наверно, побелел. А ты, я ему говорю, речку Солянку знаешь? Старик фыркает — что за Солянка, не знаю никакой Солянки. Ты, говорю, не знаешь, а я воевал на Солянке и завоевал ее. Там меня поранили.
Фрунзе (смеется). Солянка… Рейн… Вы, наверно, в сердцах не подумали, что в ответе был глубокий смысл. Нам сейчас Солянка важнее Рейна. И что же старичок?
Чапаев. Обиделся. Ушел. А то я со зла хотел ему сам показать маршрут Александра Македонского.
Фрунзе. Вот это было бы блестяще. Вы знаете военную историю?
Чапаев. Какое там! Я ведь грамоте научился без году неделя. В доме у одного учителя стояли, и тот мне подвалил штук десять книг. Все эти сочинения я и прочитал, над картами сидел, про те войны мечтал, честное слово. Удивительно эти военные истории врезаются в память.
Фрунзе. О Наполеоне читали?
Чапаев. Интересовался.
Фрунзе. По нынешним временам это довольно изрядная подготовка.
Чапаев. Я Ганнибала[114] знаю… конный строй Ганнибалов… и первую Пуническую войну и вторую[115], вплоть до того, как Ганнибал отравился. Конечно, мы не карфагенцы, мы — сами по себе, но эти дяди были с головами.
Фрунзе (с глубоким вниманием слушает Чапаева). Вы любите читать?
Чапаев. Смотря какая книга. Стихи, например, идут. У меня большая память. Все-таки частные, то есть гражданские, книги я хуже помню, чем военные. В Москве недавно прочитал сочинение Гоголя «Мертвые души», или «Похождение Чичкина».
Фрунзе (мягко). Чичикова.
Чапаев. Вот видите, путаю: Чичкин, Чичиков… смешно, наверно.
Фрунзе. Нет, не смешно. Вам карфагенец Ганнибал, конечно, больше по душе, чем господин Чичиков. Поэтому я отдал приказ вас разыскать и вернуть в армию. К счастью, вы вернулись сами. Воевать надо, товарищ Чапаев.
Чапаев. Готов. Я весь тут. Посылайте.
Фрунзе. Обстановку на фронте знаете?
Чапаев. Так точно, знаю, товарищ командующий.
Фрунзе. Ваше мнение?
Чапаев. У меня мнение старое. Колчака надо бить.
Фрунзе. Бить… а как?
Чапаев. Я привык командовать в чистом поле. Решать задачи на походе.
Фрунзе. Вы, может быть, хотите закурить? Курите.
Чапаев. Спасибо, не занимаюсь. Мне трудно дать мнение, обрисовать военную картину. И вот еще у меня какая слабость: не люблю воевать в обороне. Я вас прошу допустить меня в наступательные операции, тут я кое-что соображаю.
Фрунзе. Да, я решил поручить вам командовать ударной группой войск.
Чапаев. А скоро можно приступить?
Фрунзе. Сейчас.
Чапаев. Слушаюсь.
Фрунзе. Мне нужны люди железной руки, я прямо говорю вам, военные натуры, характеры упорные, непокоримые, жестокие в делах войны. За слабость воли командира его солдаты расплачиваются жизнью: за добрый нрав, радушие — война карает дико, неисправимо. В делах войны я за Тимура, за Тамерлана[116], которого при жизни титуловали железным человеком. Могу вам сообщить, начдив Чапаев, что мне приказано не только разгромить здесь Колчака, но в битвах, на походах заложить основы армии, которые должны стать законом нашим, обычаем. Я видел здесь мещан, которые надели разные значки и кичатся своей партийностью. Они возводят себя в ранг людей, которых нельзя тронуть, тряхнуть, ударить, которые и жить и воевать хотят на всем готовом. Заметьте, между прочим, они любят жареных кур, таскают за собой повозки со всякой дрянью. Откуда они взялись, когда успели отпочковаться, не знаю, не пойму. Вы их гоните из тыловых квартир в бой. Если на брюхе ползает перед опасностью, карайте военно-полевым судом. Стрелять придется — будем стрелять. Вы понимаете, о чем я говорю? Война идет на наше уничтожение, и все, что нам мешает, виснет на плечах, должно быть сметено. Но истинного коммуниста, беззаветного, святого в этом смысле человека отмечайте, возвышайте. Эти не лезут на глаза, серьезны, внутренне достойны: в вопросах нашей чести — коммунистической, революционной — они беспощадны к себе и другим. Они не изменят, не сдаются. Вы знаете, что трусость происходит от бесчестья, от мещанской психики — хоть червяком, улиткой, слизью, но жить и переваривать еду. Вы молодой коммунист, товарищ Чапаев, учитесь познавать своих соратников, а на войне — вы это видели не раз — высокий дух нетрудно отличить. Я под вашу руку отдаю большое войско, вы будете отныне полководцем. За это войско вам придется отвечать, как за себя. Я верю твердо, что знамени своего вы не опозорите. И не уроните. В добрый час, Василий Иванович. Нам предстоят суровые дела, недюжинные задачи, грозные, смертельные часы.
Входит адъютант.
Адъютант. Позвольте?
Фрунзе. Да.
Адъютант. На проводе Москва.
Фрунзе. Напишите приказ о назначении товарища Чапаева командиром группы ударных частей. Права комдива. (Уходит.)
Адъютант садится писать. Входит Стрешнев, за ним — Дронов.
Адъютант. Вот и нашли комдива. Пишу приказ.
Стрешнев. Но как же так? (Покосился на Дронова). Я ничего не понимаю.
Адъютант. Пишу приказ.
Дронов. Товарищ Фрунзе старый партиец, он видит, что мне-то можно доверить большую силу…
Адъютант (Чапаеву). Простите, товарищ Чапаев, я не знаю вашего имени-отчества.
Чапаев. Василий Иванович.
Дронов (Чапаеву). Здорово.
Чапаев. Узнавать надо старых знакомых. Я ведь когда-то вызволил тебя.
Дронов. Ты похудел, Василий.
Чапаев. В Москве харчовка слабая.
Дронов. Тебе тут какую же часть дают?
Чапаев. Да вот… дивизию.
Дронов. Позвольте, о ком же составляется приказ?
Адъютант. По-моему, догадаться нетрудно.
Дронов. Выходит, обошли меня. Не разобрались, что ли? Дела!
Стрешнев (вспылил). Коль скоро вы разумеете войну как продвижение по лестнице чинов, тогда — обошли. Это, позвольте вам заметить, старая штабная рутина. Вопрос о назначении Чапаева командующий решил единолично. И, следовательно, вас никто не обошел.
Дронов. Напрасно горячитесь… Я так… болтнул и снимаю это дело. Что же, Чапай, берешься дивизией командовать?
Чапаев. С кем, с кем — а с таким командующим я и армию поведу.
Дронов. Ты ведь у нас академик.
Чапаев. А то… Теперь я с Колчаком на одной ноге.
