Господин с тростью. Маргарин, черт возьми, — это жир, которого нет в живой природе, это пар без воды, воздух без кислорода, это ничто и нечто из ничего!

Ипполит. Федор, вот наконец я нашел то, чего мне не хватало. Маргарин! Какое восхитительное дело! Господа, вам нужен инженер? Хороший… квалифицированный… универсал.

Господин с животом. Тут, милый мой, одна химия, сугубая химия.

Ипполит. Он металлург и химик и даст вам разом выдающуюся маргариновую технологию… Он — вот он. Это я. А вот мой друг. Он чудесный слесарь, редчайший слесарь, который вам наладит все приспособления. И все мы объединимся в маргариновом братстве — мозг, труд и капитал с Настей на вершине в эмблеме нашей фирмы! Ура, я говорю. Ну, что же вы молчите?

Настя. Вы хотите нас одурачить? Ничего не выйдет. Господа, поднимайтесь ко мне. Ход известен, вас встретит моя служанка. Мои соседи любят пошутить, но шутки получаются какие-то вымученные.

Господин с животом. Над чем шутить, не понимаю. Завод ведь в самом деле будет с химиками и слесарями. Фирма, да-с, это уж как вам будет угодно.

Настя. Прошу, прошу… я сию минуту. Не надо придавать значения… это шутки горькие и через силу. Я-то знаю. Прошу, прошу.

Пришедшие уходят, Настя задерживается.

(Нашла взглядом Клаву.) Ты, Клава, почему же на мои поклоны не отвечаешь? Разбогатела?

Клава. Я на свои грешные копейки живу, а ты шикуешь — на окровавленные. (Уходит.)

Настя. Расстреляли?! Дятлов, что молчишь?

Дятлов. Ничего не известно.

Настя. Значит, жив.

Дятлов. Почему думаешь?

Настя. Снилось.

Дятлов. Вела бы себя поблагороднее, тогда ничего не снилось бы. Шикуешь.

Настя. Шикую и шиковать буду. Теперь, Федя, кончилось твое царство военного коммунизма… Вы вообразить себе не можете, как я еще шиковать буду.

Ипполит. Как же. Воображаю!

Дятлов. Не связывайся. А ты, Настя, иди компаньонов угощай. И на свое царство не надейся. Просчитаешься.

Входит Абдула.

Настя. Абдула, где папочка?

Абдула. Ту-ту машина твой папочка!

Настя. Ничего не понимаю.

Абдула. Ту-ту машина… «Прощайте, вся моя родня»…

Настя. Не понимаю, что он говорит.

Дятлов. О чем ты говоришь, Абдула?

Абдула. Убить мало твоя папочка. Резать надо на ремни, собакам давать.

Настя. За что ты его ругаешь?

Абдула. Господин Гвоздилин ту-ту машина, на Варшаву тягу дал… Я сам, старый дурак, его в поезд сажал… считал, что в Одинцово едет…

Настя. Ничего не понимаю.

Дятлов. Уехал отец из Советской России… Чего же тут не понимать?

Настя. Как?!

Дятлов. Как! Очень просто. Получил заграничный паспорт и уехал. Они легально теперь уезжают.

Абдула. Какой человек есть! Негодяй! Мало этого слова. Сукин сын есть.

Настя падает в обморок.

Всех их… буржуазия, который есть… на грязной веревке вешать надо.

Дятлов. Поздно ты это понял, Абдула… в семнадцатом надо было котелок открыть…

Ипполит (около Насти, в сторону дома). Клава, позовите Ирину… Тут обморок.

Дятлов. Чем-то он им страшно влепил… Что он тебе сделал, Абдула?

Абдула. Я ему верой-правдой… Знаешь, что есть вера-правда?

Дятлов. Знаю.

Абдула. А он мне рубля на табак не кинул. Скрылся, как мошенник… Видал, какой господин есть?!

Дятлов. Не могу войти в твое положение, господам не служил… Смеяться над тобой дурно, ты человек старый.

Абдула. Смейся… ха-ха… Старый, но окончательно глупый… Пустая башка.

Входит Ирина.

Ипполит. Настя в обмороке… какое-то потрясение.

Ирина. Брызни водой, очнется.

Ипполит. Так просто, водой?

Ирина. Можешь духами побрызгать.

Настя (приподнимаясь). Ничего не надо. А вам, Ириночка, противно ко мне прикоснуться. Бесчувственная вы особа.

Ирина уходит.

(Всем присутствующим.) А чувств я лишилась потому, что папочку люблю страшно и не успела с ним, бедным, попрощаться. (Уходит.)

Абдула. Шайтан, жулик, мошенник твой папочка. (Уходит.)

Дятлов. Мил-сердечный друг, а ты какой-то странный.

Ипполит. А что? Заметно?

Дятлов. Очень. Валерий… понимаю…

Ипполит (после колебаний, с тяжестью). Не поймешь ты меня.

Дятлов. Скажи прямо, что с тобой? Про таких, как ты, в народе говорится: «Человек задумался». Ты вообще не в меру впечатлительный.

Ипполит (защищаясь, резко). Ах, «впечатлительный»! Повсюду лавиной раскатывается вакханалия старого мира, а я, видишь ли, впечатлительный! У меня брата сожрала эта вакханалия, а я впечатлительный… Мне всегда светили огни Смольного, всегда горел неугасимый образ Ильича… впрочем, да… да, да, я впечатлительный, тонкий и не в меру чувствительный. Можешь иронизировать. И все-таки поймите вы, железные друзья мои, что есть у нас, русских, свирепая, бессмысленная, страшная тоска, которая ведет в кабак, в запой, на перекладину с веревкой. Ты правильно заметил. Да, задумался… Но ты не бойся, Федя, я пока до точки не дошел. Вот у меня кулак, он твердый… кажется, железный. Просто я не умею и не стану врать.

Дятлов. Врать?.. Кому? Для чего тебе врать?..

Ипполит. Тебе хотя бы.

Дятлов. Убей, неясно.

Ипполит. Если носишь такие настроения в себе, по-моему, нечестно оставаться пребывающим в партии.

Дятлов. Пребывающим?

Ипполит. Но ты возьми по-человечески. По-человечески, как быть, если такие настроения в душе?

Дятлов. «По-человечески». Я, значит, каменный. А мне, по-твоему, не делается отвратительно, когда вон у Насти пир горой? А ее дружки выдумали маргарин варить? Когда Гвоздилин, видите ли, может легально уехать за границу? И ты, чекист, не тронь его пальцем. Но между тобой и мной есть разница.

Ипполит. Знаю я эту разницу.

Дятлов. Нет, ты не знаешь. Для тебя погасли огни Смольного. Ты своей тоске поддался… И про Ильича молчи.

Ипполит. Ты хочешь сказать мне: «Предатель». Говори.

Дятлов. Нет, не скажу… не могу принять твоей… как ее?.. бессмысленной, страшной тоски… не пойду навстречу. Ты?! У которого никогда не было никаких интересов, кроме революции… Ерунда какая-то, сон бессмысленный. Если такие, как ты, будут уходить из партии… я это понимать отказываюсь.

Ипполит. Ты подожди, послушай…

Дятлов. Ждать нельзя, не буду. Знаю одно: то, что ты мне высказал, — болезнь. Опасная, смертельная… К Ленину!

Ипполит. Опомнись!

Дятлов. Именно потому, что я все помню, — к Ленину, к нему одному.

Затемнение

В кабинете Ленина в Кремле. Вечером. Дятлов, Ипполит. Входит Ленин вместе с докладывающим.

Докладывающий. В Италии растут тенденции к признанию Советской России. Конечно, тут играет роль наша нефть, но все же побеждает реалистическая точка зрения.

Ленин. Они все нас признáют… Глупость и упрямство долго властвовать не могут. Мы же их признаем… Мы, которые их прогнали! (Ипполиту и Дятлову.) Сидите, товарищи, сидите, никаких мировых тайн вы тут не подслушиваете. Вот очень горько, что средства связи далеко не совершенны… Китай. Скачи до него… а как хочется побольше сведений о деятельности Сунь Ят-сена[48]. Мы безмерно мало знаем… (Всем.) Придет, товарищи, время, когда народы Азии поставят огромный памятник русскому матросику, который бухнул из пушки по Зимнему дворцу… (Докладывающему.) Оставьте все эти материалы для вечерней работы.