— Мне, вероятно, следовало бы стыдиться сознания, — Сказала миссис Бэлмор, с удовольствием кушавшая свой завтрак, — что я не была особенно смущена. Мне, кажется, нужно было кричать или упасть в обморок, чтобы все вы забегали вокруг меня в живописных костюмах.

Но, когда прошло первое удивление, я, право, не могла довести себя до паники. Призрак удалился со сцены мирно и спокойно, завершив свой небольшой обход, и после того я снова заснула. Почти все слушали, вежливо принимая рассказ мс Бэлмор за выдумку, великодушно преподнесенную в противовес злостному видению мс Фишер-Сюймпкинс. Но один или двое из присутствующих заметили, что утверждения ее носили искренний характер. Правда и чистосердечие сквозили в каждом ее слове. Даже насмехающийся над привидением — если бы он был очень наблюдателен — должен был бы допустить, что она, действительно, видела волшебного посетителя, хотя бы во сне. Вскоре горничная м-с Бэлмор начала укладывать ее вещи. Через два часа должен был прибыть автомобиль, чтобы отвезти гостью на станцию.

Когда Тиренс прогуливался по западной террасе, м-с Бэлмор подошла к нему с конфиденциальным блескрм в глазах.

— Я не хотела рассказывать всем остальным, — сказала она, — но вам я скажу. Мне кажется, вы некоторым образом за это ответственны. Вы знаете, каким образом призрак разбудил меня вчера ночью?

— Он гремел цепями? — спросил Тиренс, — или стонал? Они обыкновенно делают то или другое.

— Не знаете ли вы, — продолжала м-с Бэлмор с внезапной непоследовательностью, — не похожа ли я на какую-нибудь родственницу вашего беспокойного предка, капитана Кинсольвинга?

— Не думаю, — ответил Тиренс с чрезвычайно удивленным видом. Никогда не слыхал, чтобы которая-нибудь из них была известной красавицей.

— Тогда почему же это привидение поцеловало меня в чем я совершенно уверена? — спросила мс Бэлмор. глядя серьезно в глаза молодого человека.

— Боже мой! — воскликнул Тиренс, широко раскрыв глаза от удивления. Не может быть, м-с Бэлмор! Неужели он, действительно, поцеловал вас?

— Я сказала «оно», — поправила мс Бэлмор. — Надеюсь, что безличное местоимение употреблено правильно.

— Но почему вы сказали, что я ответствен?

— Потому что вы — единственный живой мужской потомок духа.

— Понимаю! До третьего и четвертого колена! Но серьезно! Правда, вы думаете, что он или оно — как вы..?

— Думаю, как всякий думает. Я спала и это разбудило меня: я в этом почти уверена.

— Почти?

— Да, я проснулась как раз тогда. Неужели вы не понимаете, что я хочу сказать? Когда что-нибудь внезапно разбудит вас, вы не совсем уверены: видите ли это вы во сне, или наяву, и все-таки вы знаете, что… боже мой, Тиренс, неужели мне нужно анализировать самые элементарные ощущения, чтобы удовлетворить ваш невероятно практический ум?

— Относительно поцелуев привидений, — сказал смиренно Тиренс, — Я нуждаюсь в самом элементарном обучении. Я никогда не целовал духа. Какое это..?

— Ощущение? — сказала м-с Бэлмор, с предумышленным, слегка насмешливым ударением. — Если вы ищете знаний, то могу вам сказать, что это — смесь материального с духовным.

— Должно быть, — сказал Тиренс, внезапно став серьезным, — это был сон и нечто вроде галлюцинации. Никто в наше время не верит в духов. Если вы рассказали эту историю по доброте сердечной, м-с Бэлмор, то не могу выразить, как я признателен. Это совсем осчастливило мою мать. Ваш революционный предок — изумительная идея.

М-с Бэлмор вздохнула.

— Моя участь общая Со всеми духовидцами, — покорно сказала она. — Моя изумительная встреча с духом приписывается салату из омаров или обману. У меня по крайней мере осталось от видения одно воспоминание — поцелуй из невидимого мира. Вы не знаете, Тиренс, был ли капитан Кинсольвинг очень смелым?

— Он, кажется, был убит при Иорктоуне, — сказал Тиренс, припоминая. — Говорят, что он удрал со своей ротой после первого сражения.

— Мне кажется, он был робок, — рассеянно произнесла мс Бэлмор: — он мог бы выдержать второй.

— Второй бой? — тупо спросил Тиренс.

— О чем же другом я могла бы говорить? Теперь мне пора собираться, автомобиль будет здесь через час.

Какое прекрасное утро, — не правда ли, Тиренс?

По дороге на станцию мс Бэлмор вынула из саквояжа шелковый носовой платок и загадочно взглянула на него. Затем завязала на нем несколько крепких узелков и бросила его, в подходящую минуту, через скалу, вдоль которой вилась дорога.

Тиренс, в своей комнате, отдавал приказания лакею Бруксу:

— Заверните весь этот хлам в пакет и отправьте по адресу, указанному на этой карточке.

Это была карточка нью-йоркского костюмера. «Хлам» состоял из мужского костюма XVIII века, белого атласа с серебряными пряжками, из белых шелковых чулок и белых же лайковых туфель. Пудренный парик и шпага дополняли костюм.

— Поищите, Брукс, — немного тревожно прибавил Тиренс, — не найдете ли вы шелковый платок с моей меткой в углу? Я, должно быть, обронил его где-нибудь.

Месяц спустя м-с Бэлмор с одной или двумя дамами из элегантного общества составляла список приглашенных на поездку в экипажах через Котскайль. Она просматривала список для окончательной цензуры. В нем стояло имя Тиренса Кинсольвинга. М-с Бэлмор слегка провела по имени своим цензорским карандашом.

— Слишком робок, — мило прошептала она в виде об'яснения.

Перевод М. Лорие.

Ужин кончился, и в лагере наступила тишина, сопровождающая обычно свертывание папирос из кожуры кукурузных початков. Маленький пруд светился на темной земле, как клочок упавшего неба. Тявкали койоты. Глухие удары копыт выдавали присутствие стреноженных коней, продвигавшихся к свежей траве скачками, как деревянные лошадки-качалки. Полуэскадрон техасского пограничного батальона расположился вокруг костра.

Знакомый звук — шорох и трение чапарраля о деревянные стремена — послышался из густых зарослей повыше лагеря. Пограничники насторожились. Они услышали, как громкий, веселый голос успокоительно говорил:

— Подбодрись, Мьюриэл, старушка! Вот мы и приехали. А долгая получилась поездка, верно? Эх ты, допотопное существо! Да ну, будет тебе целоваться, право! И не цепляйся так крепко за мою шею. Надо тебе сказать, этот коняга под нами не очень тверд на ноги. Он еще, чего доброго, сбросит нас с тобой, если мы будем зевать.

После двух минут ожидания на лагерную площадку вылетела усталая серая в яблоках лошадь. Долговязый парень лет двадцати раскачивался в седле. Никакой Мьюриэл, к которой он обращался, не было видно.

— Эй, друзья, — весело закричал всадник, — вот тут письмо лейтенанту Мэннингу!

Он спешился, расседлал коня, опустил на землю свернутое в кольцо лассо и снял с луки седла путы. Пока лейтенант Мэннинг, командир полуэскадрона, читал письмо, он заботливо соскреб засохшую на путах грязь, показав тем самым, что бережет передние ноги своего коня.

— Ребята, — сказал лейтенант и помахал пограничникам рукой, — это мистер Джимми Хейз. Он зачислен в нашу часть. Капитан Мак-Лин прислал его к нам из Эль-Пасо. Хейз, когда стреножите коня, ребята вас накормят.

Пограничники приняли новичка радушно. Тем не менее они подвергли его внимательному осмотру и воздержались до поры до времени от окончательного приговора. Пограничники выбирают нового товарища в десять раз осмотрительнее, чем девушка возлюбленного. От выдержки, преданности, хладнокровия и меткой стрельбы вашего соседа в бою часто зависит ваша жизнь.

После плотного ужина Хейз присоединился к курящим у костра. Его внешность не рассеяла всех сомнений у его собратьев по оружию. Они видели всего лишь длинного, сухопарого юношу с выжженными солнцем волосами цвета пакли и загорелым простодушным лицом, на котором играла добрая, лукавая улыбка.

— Друзья, — сказал новый пограничник, — я сейчас представлю вас одной моей знакомой леди. Я никогда не слышал, чтобы ее называли красавицей, но вы согласитесь, что она все-таки ничего себе. Поди-ка сюда, Мьюриэл!