— Но она всем рассказала, — горевала миссис Кинсольвинг. — Она настаивала на подробностях. Во-первых — трубка. А как вы вылезете из блузы?

— Да я и влезать не буду в нее! — сказала м-с Бэлмор, с мило заглушенным зевком: — уж слишком она жестка и морщит! Это вы, Феллис. Пожалуйста, приготовьте мне ванну. Вы в Клиффтоне обедаете в семь часов, м-с Кинсольвинг? Так мило, что вы зашли поболтать перед обедом. Мне нравятся эти маленькие нарушения формальностей с гостями. Они придают посещению такой домашний характер. Очень жаль, но мне нужно одеваться. Я так ленива, что всегда откладываю это до самой последней минуты.

М-с Фишер была первой крупной сливой, которую Кинсольвийги вытащили из общественного пирога. Долгое время сам пирог, находясь на верхней полке, был недосягаем. Но кошелек и настойчивость постепенно опустили его. Мс Фишер-Сюймпкинс была гелиографом парадирующих групп высшего общества. Блеск ее остроумия и действий проходил по всей линии, передавая в раек все самое последнее и самое смелое. Первоначально ее слава и авторитет были достаточно прочны, чтобы не нуждаться в поддержке таких фокусов, как раздача живых лягушек в котильоне. Но теперь подобные штуки были необходимы для прочности ее трона. Наступил средний возраст, не соответствовавший ее чудачествам. Сенсационные газеты урезали место, занимаемое ею, с целой страницы до двух столбцов. Ум ее стал язвительным, манеры — грубыми и бесцеремонными. Она, как — будто, чувствовала настоятельную необходимость установить свою автократию, бросая вызов условностям, связывавшим менее могущественных властителей.

Благодаря давлению, которое могли оказывать Кинсольвинги, она согласилась снизойти до того, что удостоила их дом своим присутствием на один вечер и ночь. Она отомстила хозяйке дома тем, что со свирепым удовольствием и саркастической иронией рассказывала историю о привидении с рогулькой на спине. Для миссис Кинсольвинг, бывшей в восторге от того, что она проникла так далеко в доселе недосягаемый круг, этот результат явился страшным разочарованием. Все выражали соболезнование или смеялись, и не было выбора между этими двумя способами реагирования.

Надежды м-с Кинсольвинг ожили, когда ей удалось получить второй и более куупный козырь.

Миссис Беллами Бэлмор приняла приглашение посетить Клиффорд и остаться там три дня. М-с Бэлмор принадлежала к более молодым дамам. Ее красота, происхождение и богатство обеспечивали ей особое место в святая-святых общества, и она могла удержать это место без особых усилий. Она была так великодушна, что пожертвовала м-с Кинсольвинг поцелуй, чего та так страстно желала. В то же время о. на думала: как это понравится Тиренсу? Может быть, это заставит его решиться.

Тиренс был сын мс Кинсольвинг — двадцати девяти лет, достаточно красивый и обладавший двумя или тремя загадочными и вместе привлекательными чертами. Во-первых, он очень любил свою мать, и это было достаточно странно для того, чтобы обратить на себя внимание. Затем он говорил так мало, что это не могло не раздражать, и казался или очень робким, или очень глубоким. М-с Бэлмор не могла решить, что вернее. Вот почему Тиренс интересовал ее. Она намеревалась изучать его более продолжительное время, если только не забудет об этом. Если он робок, она бросит его, так как робость скучна. Если же он глубок, она бросит его, потому что глубина не надежна.

Как-то днем, на третий день пребывания мс Бэлмор, Тиренс искал ее и нашел в уголке, где она рассматривала альбом.

— Так мило с вашей стороны, — сказал он, — что вы приехали сюда и вернули нам солнечный свет. Я думаю, что вы слышали, как м-с Фишер продырявила судно прежде, чем высадиться. Она рогулькой выбила целую доску из днища. Моя мать больна с горя. Не можете ли вы, мс Бэлмор, постараться увидеть привидение, пока вы здесь? Шикарное, пышно одетое привидение, с коронкой на голове и чековой книжкой под мышкой.

— Какая скверная старуха, Тиренс, рассказывает такие истории! сказала мс Бэлмор. — Может быть, вы слишком хорошо накормили ее ужином? Неужели ваша мать серьезно огорчилась этим?

— Кажется, да, — ответил Тиренс. — Можно подумать, что все кирпичи из рогульки упали на нее. Мамочка моя — славная, и мне тяжело видеть, что она огорчена. Надо надеяться, что дух принадлежит к союзу каменщиков и устроит забастовку. Если этого не случится, то в нашей семье не будет покоя.

— Я ночую в комнате привидения, — задумчиво сказала м-с Бэлмор, — она такая хорошенькая, что я не хотела менять ее, даже если бы боялась духа, чего на самом деле нет. Пожалуй, не хорошо будет рассказывать подобную историю, хотя бы и с более аристократическим оттенком, не правда ли? Я бы с удовольствием сделала это, но боюсь, что это найдут слишком очевидным противоядием к… первоначальному рассказу и не поверят.

— Правда, — сказал Тиренс, запуская в задумчивости два пальца в свои курчавые темные волосы, — из этого ничего не выйдет. — Что, если бы увидеть снова того же деда, минус блуза и с золотыми кирпичами в рогульке? Это вознесло бы призрак из области унизительного труда в финансовые сферы. Как вы думаете: это будет достаточно респектабельно?

— У вас был предок, сражавшийся против англичан, не так ли? Ваша мать говорила что-то в этом роде.

— Кажется, что был. Один из этих стариков в камзоле юбкой и панталонах для гольфа. Для меня все это великолепие само по себе не имеет значения. Но мать моя очень любит помпу и родословные, и пиротехнику, а я желаю видеть ее счастливой.

— Вы хороший сын, Тиренс, — сказала м-с Бэлмор, подбирая свое шелковое платье к одной стороне. — Это хорошо, что вы не допускаете вашу мать до волнений. Садитесь рядом со мной и давайте вместе осматривать альбом, как это делали двадцать лет назад. Рассказывайте мне о каждом из них. Кто этот высокий, важный джентльмэн, прислонившийся к задней стене и держащий руки на коринфской колонне?

— Старик с длинными ногами? — спросил Ткренс, нагибаясь: — это двоюродный дед, О'Бренниган. Он содержал пивную на Бауэри-Стрит.

— Я просила вас сесть, Тиренс. Если вы не будете занимать меня и слушаться, то я утром заявлю, что видела привидение в фартуке, несущее две кружки пива.

Ну вот, так лучше. В ваши годы, Тиренс, стыдно быть таким робким.

За завтраком, в последний день пребывания, м-с Бэлмор поразила и заинтересовала всех присутствующих категорическим заявлением, что видела духа.

— Была у него..? — в ожидании и волнении м-с Кинсольвинг не могла выговорить слова.

— Нет, напротив.

Остальные присутствующие за столом хором забросали ее вопросами:

— И вы не испугались? — Как оно выглядело? — Как оно было одето? Сказало оно что-нибудь? — Вы не закричали?

— Постараюсь ответить на все сразу, — сказала мс Бэлмор с героическим видом. — Хотя я ужасно голодна! Что-то разбудило меня; не знаю, был ли то шум, или прикосновение, — и призрак стоял около меня.

— У меня никогда не горит свет ночью, так что комната была совершенно темной, но я ясно видела его. Это не был сон. Предо мной стоял высокий человек, окутанный белым туманом от головы до ног. На нем был полный костюм старого колониального времени: напудренные волосы, широкополый камзол, кружевные манжеты и шпага. Он казался неосязаемым, светился во мраке и совершенно беззвучно двигался. Да, сперва я была немного испугана, вернее, поражена. Это — первое привидение, какое мне случилось когда-либо видеть. Нет, я ничего не сказала ему. Я не кричала. Я поднялась на локте, а оно безмолвно проскользнуло мимо меня и исчезло в дверях.

М-с Кинсольвинг была на седьмом небе.

— Это — портрет капитана Кинсольвинга из армии генерала Грина, одного из наших предков! — сказала она, и голос ее дрожал от волнения и гордости. — Мне приходится извиниться за нашего призрачного родственника, м-с Бэлмор; боюсь, что он сильно нарушил ваш покой.

Тиренс послал своей матери улыбку поздравления и довольствия. Наконец мс Кинсольвинг достигла цели, ему было приятно видеть ее счастливой.