— А где он теперь? — спросил Сергей, когда Егорыч умолк, отдавшись, видимо, тому, что еще продолжало владеть его взволнованной памятью.

— Где он теперь? — повторил Егорыч тихонько и улыбнулся. — А с нами же, с нами!

Заулыбался, поняв старика, и Сергей.

— Проходил я курс лечения в Красноярске… — снова повысил Егорыч голос. — День на процедуре — в амбулатории, два дня — в ином месте, среди друзей… И вот, в амбулатории — врач со мною, а среди друзей — он, незримый… Ильич то есть… Понятно?

— Очень даже! — откликнулся Румянцев и подмигнул Сергею. — Ну, и… кто же больше помогал, Павел Егорыч, вашему здоровью: врач или…

— Он! Разумеется, он! — воскликнул Егорыч. — Ведь и затянувшееся мое лечение связано было с выполнением заданий издалека… Его и его друзей заданий! Вы оба, конечно, еще не в курсе дела… Так вот слушайте…

Торопливо выйдя в сени, Егорыч громыхнул там дверным засовом, оправил, вернувшись, занавесь на окне и начал сдержанно, вполголоса:

— В начале зимы, с запозданием, было красноярцам доставлено сообщение из центра Организационной комиссии по созыву нашей, шестой по счету, Всероссийской партийной конференции… На очередь встал созыв совещания местных, уцелевших у нас после погромов карателей, организаций и групп… Дали знать в Быскар, оттуда — мне… Таким-то образом старый хрыч Егорыч и отправился на неотложное лечение в город! Ясно?.. Предстояло, товарищи…

Он перемахнул через скамью, уселся за стол между Сергеем и Румянцевым, взбросил на плечи тому и другому руки и продолжал:

— Предстояло обсудить вопросы порядка дня общепартийной конференции, как равно задачи и нужды мест, связаться с областями, наметить сообща посыл делегата за рубеж на конференцию… Дельце, сами видите, не легкое… Тем более, что Сибирский-то союз социал-демократов, как вам известно, угас еще к девятому году… Вот и пришлось, засучив рукава, приняться за работку!..

— Справились, нет? — подал голос Румянцев.

— С работкой? Как будто бы — да!..

— Когда же всепартийная конференция и где? — задал в свою очередь вопрос Сергей.

— В Польше! А время… — Егорыч порывисто вздохнул. — Уже, дорогой мой, состоялась она, конференция! Чуть ли не месяц назад… Но… пока что полной информацией не располагаем… Ждут со дня на день красноярцы извещения самой конференции… обстоятельного! Однако имеем уже данные, из коих видно, что… жива и здравствует наша партия! И всюду встречает она живой отклик рабочей армии, и эта армия начинает понемногу расправлять свои богатырские плечи… Избран конференцией новый, наш, большевистский, центральный комитет, создано особое бюро по руководству работой в России.

— А как же с меньшевиками? Ужели… — начал Сергей, все время не без волнения выжидавший, не скажет ли что по этому поводу Егорыч.

— По шапке, по шапке меньшевиков! — вскричал тот. — Изгнаны конференцией! Отныне живем самостоятельно! Никаких оппортунистов, соглашателей, лизоблюдов у прилавка буржуазии… Никаких спотыкачей на пути к власти пролетариата… к самодержавию народа… Ой, ребятушки, дух занимается, как подумаешь, какая предстоит нам работка! И разве же усидишь нынче в тайболе нашей?! Вы только подумайте, сколь велика нужда сейчас в работниках… там, на местах, в городах…

Сердце Сергея всколыхнулось, забило набатом.

— Павел Егорыч… — выронил он глухо. — Павел Егорыч, и вы, товарищ Румянцев…

Голос его окреп:

— Решил я… бежать! С тем и пришел… За советом.

Последовало молчание. Молчал Румянцев, всматриваясь сбоку в молодого товарища. Не слышен был и Егорыч: сидел, отвалившись спиною к стене и полузакрыв глаза.

— Плохо… надумал я… да? — промолвил Сергей, враз понурившись.

— Что ты, что ты!.. — воскликнул Егорыч и, обхватив обеими руками Сергея, крепко прижал его к себе. — Да мы, старики, вовсе тупицами были б, коль не одобрили бы твоего решения, не поняли бы тебя! И потом… потом… — Он перешел на шепот: — У меня вот не те уж силенки, какие смолоду имелись, а и я… И я, братцы… — оглядел он того и другого соседа. — И я… подумывал о том же самом… Одно мешает: связан я всякими поручениями, опять скоренько выберусь… к сибирякам! Хочу и тебя, Румянцев, прихватить, только предлог надобно выискать… Итак, бежишь? — снова обратился он к Сергею. — А денежку на дорожку припас?

— Хватит! — оживая, сказал Сергей. — Охотился я тут без вас… Лису-огневку зацепил… И сбыл уже…

— Отлично! А куда нацелился?

— А туда же, откуда явился…

— В белокаменную? Ну, а есть где на первое-то время укрыться?

— Есть! Одно осталось: как с паспортом быть?

— Добудем! — уверенно откликнулся Егорыч.

— Ухитриться бы ему, Павел Егорыч, до Нижнего выбраться, — вмешался в разговор Румянцев. — А там, по моей заявке, живо бы вид на жительство состряпали.

— Ну, а до Нижнего как быть беглецу?

— В Красноярске дружок у меня имеется, паровозник… — объяснил Румянцев. — Явится товарищ к нему, а тот живо, как по ямщицкой «веревочке», доставит куда следует.

— Паровозник пригодится, — подумав, решил Егорыч. — Что же касается паспорта, так его и поближе, у тех же красноярцев, достанем…

— Эх, милый! — снова потянул он к себе Сергея. — Завидую я тебе…

Тогорье тонуло уже в вечернем сумраке, когда Сергей вышел от Егорыча.

В темном, густо усеянном звездами небе висел остророгий месяц, шорохи мороза ползли по улице и затихали там, где вся в парче стояла таежная стена. Глубокою трещиной чернела в ней дорога.

«Еще немного, и эта дорожка примет меня», — думал Сергей, доверчиво поглядывая на тайгу, как на свою верную сообщницу.

У снежного сугроба подле ворот возилась с лопатой Алена. Сергей задержал шаг, но, услышав ласковый манящий голос, рванулся вперед, ухватил ее за руки.

— Аленушка! — воскликнул он и запнулся, колеблясь — открыть свою тайну или нет?

— Но?

— Вот чего…

«Можно, можно, — мелькало в голове его, — такой можно!» И — вслух:

— Идем-ка сюда…

Отошли торопливо за угол. Тихий свет новорожденного месяца мерцал на снегу. От плетня, от амбара тянулись смутные синие тени.

— Получил я, Аленушка, письмо. Из дому. Зовут!..

Сказал, заглянул в глаза ей:

— Бежать собрался! Понимаешь — бежать…

Как бы только теперь осознав все значение сообщенного им, она тихонько высвободилась из его рук. И вся вдруг поникла.

— Чуяла я… — сказала глухо. — Нездешний ты, чужой… Такие тут не живут.

Смахнула украдкой слезу, и дрогнуло, заныло сердце Сергея.

— Хорошая моя!

Глядел в широко распахнутые, отливающие зеленью глаза ее, дивился: откуда такая?

— Аленушка, милая, откуда ты?..

— Здешняя…

— Здешняя, таежная!

Шептал горюче, пьянел, загорался. И оба — в синюю, что погуще, тень, к голым, заснеженным кустам.

Никогда так сладко не спал Сергей, как в эту ночь. И сон — и не сон. Летел, подобно кречету, в выси, под небом, а внизу — города, реки, перелески, как на карте: Россия! И всюду — народ: толпы, потоки, целые рощи голов. И трубачи трубят… Глядит Сергей и не может понять, зачем и куда спешат люди и о чем поют медные трубы? Что ни голос, то окраска: пурпурные, голубые, алые, киноварью налитые голоса. Гремит, бушует цветная метель, диковинными сугробами украшает поля, заносит города до вышек… Не заря ли упала на землю? Не тайга ль поднялась вешним походом? А снизу сквозь гул молотов, сквозь песенный звон металла — голоса многогрудые: «Два года ожидали тебя — дождались наконец!» Летит в выси он, под самым солнцем, и ветер несет от тайги густые свои ароматы… И так-то ясно, радостно на душе!..

Готовясь к побегу, Сергей чуть не ежедневно бывал у Егорыча и обычно заставал у него кого-либо из аграрников, всего чаще — бородача Евсея. Деловой разговор о налаживаемой промысловой артели частенько переходил тут на беседу политическую, в которой принимал участие и Сергей.

Однажды встретился он у старика с Иншаковым и Прониным, но уже когда, те, яро чем-то взволнованные, уходили. Прикрыв за ними дверь, Егорыч с минуту молчал, затем хмуро отметил: «Отзовисту еще можно, пожалуй, вправить мозги, а меньшевичок безнадежен!»