Александер вздрогнул, когда она тронула его за руку. Вино выплеснулось из бокала, и капля его упала на рукав.

– Ваша сорочка! Теперь на ней винное пятно! И все из-за меня.

– Ничего страшного.

– Александер, простите! Подождите-ка…

Изабель намочила уголок салфетки и потерла пятно. Через ткань рубашки он ощутил тепло ее пальцев и закрыл глаза.

– Ну вот! Убрать его полностью у меня не получилось, но теперь его будет намного проще отстирать.

– Tapadh leat.

– Как это переводится?

– «Спасибо».

– Йи вилком, мистэр Макдональд![120]

Они дружно засмеялись. Александер подумал, что она очень красивая, когда смеется и на щеках появляются ямочки. Полные губы красиво приоткрывались, показывая великолепные ровные зубы, готовые откусить от жизни самый сладкий кусочек… Изабель излучала радость жизни, а Александер так в ней нуждался! Очарование было настолько велико, что он не мог отвести от девушки взгляд.

Чего же все-таки хочет от него эта беззаботная юная барышня? Просто развлечься? Но ведь любой офицер охотно согласился бы составить мадемуазель Лакруа компанию на этом пикнике…

Изабель наколола оливку и на кончике ножа протянула ее Александеру. Он открыл рот. Она смотрела на него и улыбалась.

– Вкусно?

– Очень соленая.

– Ой, вспомнила! – воскликнула Изабель. Она нашла наконец способ успокоить свое волнение. – Мы с Мадлен очень любим играть в одну игру…

Девушка окинула взглядом скатерть на траве, порылась в корзине, потом пожала плечами.

– Вот незадача! Салфетки слишком маленькие! Что же придумать? Ой, у меня же есть косынка!

Она сняла газовую косынку с плеч, в своей наивности даже не подумав, что обнажатся ее шея и декольте, и встала перед ним на колени.

– Повернитесь, чтобы я смогла завязать вам глаза!

Александер посмотрел на нее с сомнением.

– Ну же, я не сделаю вам ничего плохого! Я буду класть вам в рот всего понемногу, а вы – угадывать, что это!

Он послушно исполнил ее желание. Изабель побаловала его кусочком копченого окорока, орешком и несколькими видами засахаренных фруктов, каких ему не доводилось пробовать. Они посмеялись, когда она нечаянно вымазала его щеку вареньем. Александер вздохнул, стоило девичьему пальчику прикоснуться к его щеке, попутно задев уголок рта.

– Теперь ваша очередь!

Он придирчиво осмотрел все разложенные на скатерти деликатесы, потом потянулся за кусочком засахаренного ананаса, но передумал. Так же вышло и с голландским сыром. Наконец он взял заспиртованную сливу.

– Откройте рот!

Изабель послушно раскрыла рот и впилась в сливу зубами. Струйка сиропа потекла по подбородку, она слизнула ее и улыбнулась.

– Слива из наливки! Меня провести непросто!

– Och! ‘T is no fair![121] Вы все уже знаете!

– Так придумайте же что-то оригинальное, мой друг!

Она улыбнулась и открыла ротик в ожидании следующего угощения. Александер с трудом отвел взгляд от гранатово-красных губ, испачканных сиропом, и задумался. Потом взял маленький маринованный огурчик, обмакнул в варенье и положил Изабель на язычок. Она с аппетитом им захрустела.

– М-м-м…

Александер не мог оторвать глаз от этих губ, движения которых были алчными и в то же время потрясающе чувственными. Как же ему хотелось ощутить их вкус! Но нет, ему не следует… Краткий миг нерешительности… У Александера перехватило дыхание. Он приблизился, прогоняя все доводы рассудка в самый темный уголок своего воспаленного разума, и вдохнул ее аромат.

Изабель перестала жевать, слегка напряглась, но не шевельнулась. Теплое дыхание Александера щекотало ей щеку. Сердце вдруг сильно забилось у нее в груди, в то время как разум пытался наставить на путь истинный. Оттолкнуть его? Она была на это неспособна. Новое ощущение, каким стало для нее вожделение, возобладало надо всеми остальными чувствами и лишило ее воли.

Александер отмахнулся от всех правил приличия и прижался губами к ее блестящим от сиропа губам жадно, как пчела, привлеченная цветочным нектаром. Она вскрикнула от удивления и слегка отодвинулась. Он подождал немного, однако девушка не стала снимать с глаз косынку и осталась сидеть на своем месте.

– Это… что-то новое, – пробормотала она, проглатывая наконец огурчик. – Что-то острое и сладкое. Мне понравилось! Это был маринованный огурчик и… что-то еще.

– Что-то еще? Может, хотите еще раз попробовать?

– Это? Не знаю. Может быть…

Он снова придвинулся к прекрасной сладкоежке и легонько поцеловал ее в губы, которые больше не пытались ускользнуть.

– А теперь? Вы догадались, что это, мадемуазель Лакруа?

С дрожащих девичьих губ не сорвалось ни звука. Ее грудь быстро-быстро опускалась и поднималась под наплывом эмоций. Порыв страсти снова толкнул его к ней. Он даже решился исследовать ее рот языком – на первых порах осторожно, потом настойчиво. Потом обнял ее за плечи и прижал к себе так порывисто, что она вскрикнула. Но в поцелуе, который он сейчас срывал с ее губ, она и не думала ему отказать. Наоборот, она отвечала – страстно, жадно.

Сладкоежка Изабель… Чревоугодие – грех, но, к сожалению, у нее голова шла кругом, и она просто не могла об этом думать. Едва лишь губы Александера соприкоснулись с ее губами, волна новых ощущений прокатилась по ее телу. Словно бы тысячи бабочек затрепетали у нее под кожей, щекоча ее своими легкими крылышками… Ощущение странное, но такое приятное!

Она задохнулась под напором мужского рта, впившегося в ее собственный с такой жадностью, и покачнулась. Александер удержал ее, а потом осторожно уложил спиной на скатерть. Звякнула фарфоровая тарелка, где-то поблизости закричала сойка. Листва на деревьях шелестела под мягкими порывами ветерка. К ритмичному поскрипыванию мельничного колеса и плеску воды возле берега примешивались далекие возгласы играющих детей и стук молотков мастеровых, занятых восстановлением разрушенных фортификаций.

Биение двух сердец заглушало все остальные звуки… У Изабель снова закружилась голова, и она ухватилась за воротник рубашки Александера. Он крепко прижался к ней нижней частью тела, породив тем самым вихрь грешных мыслей. Изабель не знала, на каком она свете. Чревоугодие – грех, но его можно отмолить, однако же прегрешение плоти – совсем другое дело… И вдруг перед ее мысленным взором возникло лицо Николя.

Разве она его совсем не любит? Правда, они очень долго не виделись… К тому же Изабель так и не смогла убедить себя, что в тот вечер, в доме его сестры Анжелики Пеан, не произошло ничего предосудительного. Может быть, ее возлюбленный все же вернется в своем красивом, украшенном галунами офицерском мундире и его лицо осветится радостью, когда он ее увидит? Он поцелует ее, скажет, что любил и любит. А потом подхватит на руки и отнесет в церковь… Но это – сказка, а в настоящей жизни все устроено по-другому. И поцелуи Николя никогда не вызывали у нее такого волнения, никогда не пробуждали столь сладостного ощущения, отнимавшего всю волю к сопротивлению…

О неверная! Какой же несерьезной нужно быть, чтобы так легко уступить зову плоти? Изабель заставила себя оттолкнуть Александера и вздохнула.

– Не надо! Это… нехорошо. Нам надо остановиться.

Он отодвинулся, взволнованный не меньше, чем она сама. Изабель так и осталась лежать с завязанными глазами, и губы ее болели от поцелуев.

– Sorry[122], мадемуазель Лакруа! Простите мою дерзость. Я… Мне не следовало так поступать.

– О нет, не извиняйтесь! Хотя… Я и сама не знаю… Просто…

Изабель замолчала. Он аккуратно снял косынку, коснувшись попутно ее щеки. Она долго смотрела на него, не произнося ни звука. У него такие красивые ресницы – длинные, черные! Нос с горбинкой нравился ей меньше, чем остальные черты лица Александера, хотя его трудно было представить с другим носом. И эти губы… Пусть неправильной формы, но ведь это и делает их такими своеобразными! Изабель подумала, что он очень красивый. И вдруг она осознала, что перед ней не солдат-шотландец, а просто мужчина, которого ей очень хочется любить, пусть это и трижды сумасшествие.