Я поплотнее закуталась в плед. Мои скрюченные от тяжелой работы пальцы дрожали, суставы с каждым днем болели все сильней.
– Как себя чувствует Марион?
– Сегодня ей лучше, и если бы не эта сырость, она бы поправилась быстрее.
– Да, это так… А ты, наверное, уже думаешь об отъезде?
– Наши наверняка догнали армию принца… – прошептал Дункан, обводя взглядом раскинувшуюся перед нами долину.
В стране снова вспыхнуло восстание…
Нельзя сказать, что мятеж охватил все земли к северу от реки Твид, как это было перед битвами при Килликранки в 1689 и при Шерифмуре в 1715. И все же он воспламенил сердца якобитов, разбудил в них страстное желание сбросить ненавистный гнет англичан. Этот огонь пылал в крови у Дункана, как в свое время – в жилах моего мужа Лиама, и, я знала это наверняка, уже зажегся в крови моих внуков…
Со времен последнего восстания прошло тридцать лет, поэтому новое поколение клана знало о нем лишь понаслышке. Старики рассказывали о давних событиях с упоением. Казалось, забылись и горечь поражения, и последствия мятежа, которые тяготели над кланом еще много лет. Нельзя сказать, чтобы репрессии со стороны англичан были особенно жестокими, однако они породили желание отомстить. Ну а время сделало остальное.
Было предпринято несколько попыток довершить начатое. Так, в 1719 году в Гленшиле мятежники объединились вокруг когорты испанцев в надежде преуспеть там, где граф Мар потерпел поражение. Два представителя семейства Китов, граф Маршалл с братом и Уильям Мюррей, граф Туллибардин, стали главными организаторами бунта. Но в сражении силы якобитов снова были разбиты, и предводителям кланов пришлось бежать в Европу. На несколько лет идея реставрации Стюартов была предана забвению. Все погрузились в повседневную жизнь с ее трудностями, которые ненадолго отвлекли мятежные умы.
Джордж Кит, граф Маршалл, нашел приют в Швейцарии и некоторое время служил пруссакам в должности губернатора кантона Невшатель. Мой брат, лорд Патрик Данн, с супругой Сарой последовали за ним. Я болезненно переживала это расставание: мы с Патриком всегда были очень близки, а Сару, сестру Лиама, я всегда любила как родную сестру. Пару лет мы регулярно переписывались. И вот в один грустный день 1722 года я получила послание от Сары, в котором она дрожащей рукой уведомляла меня о смерти моего брата. Его сердце перестало биться в начале весны.
Через год моя невестка вернулась в Гленко. К сожалению, смерть Патрика и длительное путешествие на родину, к любимым горам и долинам, подкосили ее здоровье, и зимой 1724 Сара скончалась. Детей у них с Патриком не было.
Мой брат Мэтью до сих пор жив. Он уже десять лет вдовец и живет у дочери Фионы в Стратклайде, на землях своего зятя лорда Сэмюэла Криктона. Расстояние и преклонные лета обоих не оставляли надежды свидеться, и мне было очень грустно думать об этом. Счастье, что мы обменивались письмами не реже двух раз в год.
Шотландия переживала трудные годы. Активное развитие промышленного производства обогатило Англию, но никак не сказалось на благополучии шотландцев. Экономика страны пребывала в стагнации, люди в своем большинстве жили очень скромно, если не сказать бедно. Акт об унии, подписанный в 1707 году, не принес обещанных выгод, и в сердцах шотландцев зрело недовольство. Контрабанда, ставшая едва ли не единственным источником достатка в стране, процветала. Англичане, которые из-за незаконного трафика недосчитывались значительной доли прибыли, вводили все новые налоги на производство и продажу виски и пива. Последствия не заставили себя долго ждать – начались мятежи, забастовки на пивных заводиках. Словом, создавалось впечатление, что наши соседи делают все, дабы разбудить наконец чудовище, дремлющее в сердце каждого якобита…
Нарастающее волнение в стране встревожило британский парламент. Непокорных шотландцев надлежало усмирить и подчинить прежде, чем недовольство выльется в новое восстание. С этой целью правительство разместило на территории Хайленда несколько военных отрядов, которым было вменено в обязанность умерить пыл горцев. По приказу генерала Уэйда, командующего силами королевской армии в Шотландии, особые отряды солдат вгрызались в гранит Хайленда, прокладывая дороги, которые должны были облегчить военным доступ во все уголки страны. Он же инициировал восстановление всех существующих фортов и приказал построить форт Август на северном берегу озера Лох-Несс. В довершение всего в кланах Хайленда, верных ганноверскому дому, Уэйд набрал полк, который получил название «Черная стража».
Большинство горцев враждебно встречало любые перемены. Предводители некоторых кланов пытались усовершенствовать традиционные приемы земледелия, однако население упорно противилось всему «английскому». Наш клан не стал исключением. Контрабанда и кража скотины у соседей оставались главными источниками наших доходов. Благодаря им мы выживали, от них шли и наши самые большие беды.
С годами Лиам расширил свою сеть незаконной торговли спиртным и табаком. Одним из его постоянных пособников стал житель Глазго по имени Нейл Кэддел – человек, не обремененный высокими моральными устоями. У Кэддела было несколько факторий в американских колониях, он сам устанавливал цены и не платил англичанам пошлин, которые считал мошенническими. «Эти их законы обогащают правительство деспотов!» – часто повторял он.
Несколько раз Кэддела арестовывали за неуплату налогов, однако ему всегда удавалось выкрутиться. Дело ограничивалось уплатой штрафов. Что ж, даже чиновнику на таможне и судье трудно отказаться от туго набитого кошелька… В общем, наш делец довольно-таки быстро возвращался к старому. Но однажды везению его пришел конец. В 1736 Кэддел снова попал под арест, однако на этот раз Lord Advocate[3], который рассматривал дело, не согласился обменять оправдательный приговор на звонкую монету, и Кэддела приговорили к смерти. После казни пособника Лиам стал намного осторожнее. Он снова стал заниматься торговлей скотом и постепенно забросил контрабанду спиртного.
Дункан, который все эти годы воровал скот по всему Хайленду, с радостью отправился с отцом в Леннокс. Там они вступили в сговор с неким Бухананом Макэром и сыновьями покойного Роб Роя Макгрегора. Дункан особенно обрадовался встрече с Джеймсом Мором, с которым они всегда были хорошими товарищами. Макэр и Макгрегоры промышляли вымогательством, которое англичане называли black mailing[4]. Этот новый способ добывать деньги представлялся мне не менее опасным, чем обычное воровство. Но что я могла поделать? Это доставляло Лиаму удовольствие, и он без конца повторял: «Нужно же на что-то жить!» В общем, еще один пример прагматизма по-шотландски…
– И правда, нужно же на что-то жить… – прошептала я задумчиво.
Прикосновение теплой ладони к моему плечу вернуло меня к реальности. Я повернулась к Дункану и прочла во взгляде его синих глаз тоску. Он быстро отвел глаза. Теперь он смотрел на близнецов, которые играли в войну.
– Я забираю их с собой.
– Дункан, им всего тринадцать! Марион их ни за что не отпустит…
– Я так решил. Ей нужно больше отдыхать. Я очень беспокоюсь о Марион, мама. Ее больше не лихорадит, но она все равно очень слаба. А впереди зима… Со мной им будет лучше. Я и их братья Дункан Ог, Ангус, Джеймс и Колл присмотрим за ними. Да они и сами почти взрослые…
Услышав это, я невольно нахмурилась. Последние слова сына напомнили мне обещание, которое он дал мне одним мрачным утром и не смог сдержать. Тогда мужчины клана уходили, дабы пополнить ряды армии якобитов под предводительством графа Мара. То было в 1715 году, – как мне теперь казалось, очень-очень давно. Однако воспоминания о том дне были так свежи, словно это случилось вчера. К несчастью, Ранальд так и не вернулся из битвы при Шерифмуре. Я знала, что Дункан считает, что в этом есть доля его вины. Но я ни разу его не упрекнула. Таковы правила войны: человеческая жизнь – это всего лишь разменная монета в борьбе за «высокую цель».
