Впереди Миру еще ждут схватки с женщинами, которые станут с ней соперничать на политической арене. Биляна Плавшич, которая стала одним из президентов Боснийской Республики Сербской и которую избрали осенью 1990 года, решила применить силовые методы и провозгласила новую республику – исключительно сербскую и православную – на территории, большинство населения которой составляют мусульмане. Благодаря данному поступку она становится в Сербии, ведущей завоевательную политику, одной из самых влиятельных женщин. Она, возможно, даже может потеснить саму Миру. Экстремистские взгляды Биляны позволяют ей завоевать симпатии толпы. «Нас, сербов, двенадцать миллионов. Шесть миллионов из нас могут умереть ради того, чтобы остальные шесть миллионов могли жить свободно», – заявляет она на митинге перед толпой людей, собравшихся, чтобы выразить ей свою поддержку.
В данном регионе, в котором сербы составляют 40 % населения, она активно проводит этнические чистки, которые считает «естественным явлением», оправданным расовым превосходством православных сербов над боснийцами-мусульманами. «Я – биолог, и я знаю, что […] в ислам обращались люди с генетическими отклонениями, и затем с каждым новым поколением эти отклонения становились все более выраженными. Ситуация все больше ухудшается. […] И за несколько веков их гены деградировали еще сильнее»[251]. Если ее бескомпромиссность может сравниться с бескомпромиссностью Миры, то ее откровенно националистическое мировоззрение делает из нее главного оппонента Миры. Мира – первая леди Сербии – то и дело называет ее прилюдно «доктор Менгеле[252]»[253] и дает понять, что на роль «сербской императрицы» вообще-то претендует она, Мира.
Однако товарищ Маркович не забыла о своем личном враге и идеологическом противнике – Шешеле. Двадцать восьмого сентября 1993 года он объявляется вне закона. Постановление о его аресте похоже на обвинительную судебную речь, в которой его называют «преступником фашистской войны», «политическим чудовищем» и «примитивным националистом». Текст постановления заканчивается безапелляционным осуждением. Бывший союзник становится не более чем «никудышным политиканишкой из Сараево, злоупотребившим гостеприимством Белграда».
Реакция Воислава Шешеля более чем бурная. Главным объектом нападок в его оголтелых пропагандистских кампаниях становится Мира Маркович. В одной из передач телевизионного канала «Политика» он намекает на то, что Мира вообще-то и не женщина. Он также заявляет телезрителям, что Милошевич не капитан на своем корабле, и даже выступает по этому поводу со своего рода лозунгом: «Милошевич может позволить себе, чтобы им командовали дома, но не должен позволять, чтобы им командовали в Республике Сербия». После подобного оскорбительного заявления депутатов от партии Шешеля выдворяют manu militari[254] из парламента. Око за око, оскорбление за оскорбление: Мира через средства массовой информации обвиняет своего хулителя в том, что он – «примитивный турок, который не умеет сражаться, как мужчина, и который вместо этого оскорбляет чужих жен». Бесстрашный Шешель продолжает ее оскорблять, но… уже из тюремной камеры.
Мира не покладая рук работает над благим делом «оздоровления» политического имиджа своего мужа. В конце года, когда Милошевич как-то затевает у себя дома спор с Душаном Митевичем – дядей Миры, ставшим директором сербского государственного телеканала, – раздается телефонный звонок. Мира берет трубку и, громко произнеся следующие слова: «Пожалуйста, не звоните больше ему домой, звоните ему в его кабинет», – тут же кладет ее. Затем она поворачивается к своему супругу и говорит: «Звонил этот четник Караджич, не бери больше никогда телефонную трубку». Мира не позволяет четникам, которых она считает предателями, посещать ее и Слободана дома. «Только общим друзьям разрешалось приходить к ним в гости, или же друзьям одной ее, Миры, но отнюдь не друзьям одного только Слободана»[255], – вспоминает Митевич.
После черт знает какой по счету встречи с боснийскими лидерами в Белграде Милошевич решает ослабить напряженность, сменив стол переговоров на обеденный стол в своем особняке на улице Толстого. Мира в очередной раз накладывает свое супружеское «вето»: «Не приводи в дом этого дикаря!» Слободан не может отказать ей. Караджич кажется ей, женщине и социологу, необычайно жестоким человеком. Когда в Боснии снова появляются публичные дома, она узнает, что у этих домов есть одна новая особенность. «Женщины в этих борделях прошли этническую чистку, потому что в них якобы следует находиться только женщинам, принадлежащим к враждебному народу. Это еще один – возможно, самый ужасный – способ истребления других национальностей», – констатирует Мира.
В следующем году она публично осуждает Караджича и его приспешников, браня на чем свет стоит их идеи – идеи «психопатов». Пропаганда национализма, по ее мнению, ведет к войне, усугубляя распри между соседними государствами. «Задолго до начала военных действий, – заявляет она, – я боролась с национализмом, чтобы предотвратить войну. Национализм – это наихудший из пороков, способных возникнуть у нации»[256]. В этой связи она однажды заявляет одному американскому чиновнику, что ее супруг в действительности не может быть националистом: если бы он им был, она никогда бы не вышла замуж за «такого фашиста»[257].
Она убеждена в том, что хорваты, словенцы, македонцы, сербы и мусульмане станут в будущем частями единого народа. Доктора наук Маркович не пугает цена, которую, возможно, придется заплатить за осуществление этой экстравагантной мечты: «Югославия родится из пламени, в котором сгорят все идеологи и подстрекатели, жаждущие уничтожения югославских народов».
Один из таких идеологов не кто иной, как Караджич, не видящий в федерации ничего, кроме возможности удовлетворения низменных желаний. Один из его друзей детства вспоминает об успехе, которым Караджич пользовался у прекрасного пола и благодаря которому к нему прилипло шутливое прозвище «межэтнический ловелас»[258]. Следует отметить, что в вопросе завоевания женских сердец Караджич проявляет гораздо больше терпимости к межрасовым смешениям, чем в вопросе политики. «У него имелись подружки из числа хорваток, сербок, мусульманок. Секс был для него своего рода наваждением». Поскольку он был врачом и поэтом, козырей у него имелось много. Несмотря на эти свои многочисленные «шалости», Караджич продолжает состоять в браке, и, по словам одного из его друзей, «единственным человеком, способным на него повлиять, была его жена».
Лиляна Караджич, профессор психиатрии, происходит из зажиточной семьи, жившей в Сараево. Так же как и семья Марковичей, Караджичи сильно пострадали во время Второй мировой войны. Радован соблазнил Лиляну, девочку из хорошей семьи, и когда та забеременела, ее отец, узнав об этом, в ярости бегал за соблазнителем с пистолетом в руках по всему Сараево, пытаясь заставить его жениться. За Караджича пришлось вступиться Абдуле Сидрану – мусульманскому писателю и сценаристу фильмов Эмира Кустурицы: он обратился к разгневанному отцу с открытым письмом. Приятели Радована, узнав о случившемся, загорелись желанием увидеть ту, о которой Радован говорил, как о «необыкновенной красавице креолке». Их, однако, ждало разочарование: перед их взором предстала самая обычная девушка с постной физиономией.
Именно такие националисты, подчас склонные к женоненавистничеству, по словам Миры, и оказали крайне негативное влияние на Слободана во время войны. Эти грубые люди таскали его на свои мужские попойки, вызывая резкое неудовольствие Миры. По мнению доктора социологии, отнюдь не на ее мужа, а на Караджича и Младича следует возложить ответственность за конфликт, раздирающий Балканы и вообще всю Европу. «Их следует привлечь к ответственности в их странах. Все должны стремиться привлечь к ответственности тех, кто обвиняется в совершении преступлений. […] Караджич виноват в агонии своего народа». Мира, конечно же, выполняет при Милошевиче функцию идеолога, однако в вопросах тактики заправляет все же Радован, и именно он руководит практическими действиями.
