Когда наступает день казни, он собирает свои несколько белых рубашек и черных курток, коробку с сигарами «Коиба» и блокнот со стихами и просит, чтобы все это было передано Рагад. Он также просит охранников, чтобы ей сообщили, что он отправляется в рай со спокойной совестью и чистыми руками.

«Они не дали мне с ним поговорить. Единственное, что я хотела, – это сказать ему, что мне его недостает и что я его люблю. На мою просьбу ответили отказом», – говорит, обливаясь слезами, Рагад. Однако отказано было не теми, кто вместе со старшим сержантом Эллисом охранял Хусейна и присматривал за ним, а самим Саддамом. «У меня нет желания встречаться со своими ближайшими родственниками в сентиментальных целях. Мои дочери могут при этом расплакаться»[141]. Он пишет еще одно, последнее, стихотворение, посвящая его первой жене – Саджиде. «Мое сердце еще нежное, и я все еще могу любить»[142].

Второе июня 1963 года, священный город Кум, север Ирана.

Чета Хомейни спит в простеньком домике, который служит пристанищем им и их детям уже полтора десятка лет. Из внутреннего дворика можно попасть в любую из четырех больших комнат со скромным убранством. Единственной ценностью являются несколько персидских ковров ручной работы, на которых сидят посетители и неброские узоры которых отнюдь не притягивают к себе взгляд. Несмотря на всю бедность, дом в глазах хозяина имеет одно ничем не заменимое преимущество: его фасад обращен в сторону Мекки.

Как и в любой другой вечер, ужин сегодня был скромным. Рис, забродившее молоко, чечевица, немного фисташек и фруктов – вот и все «лакомства», которые составляют рацион аятоллы Рухоллы аль-Мусави аль-Хомейни. Выполнив ритуал вечерней молитвы, семья легла спать в строго определенное время – как это происходило на протяжении уже тридцати лет.

Незадолго до трех часов ночи идеальный покой этого дома, в котором, похоже, никогда не происходило ничего чрезвычайного, нарушает ужасный грохот: через крышу в дом проникают сотрудники тайной полиции шаха – САВАК. От грохота просыпается супруга Рухоллы – Хадижа Сагафи. Несколькими часами раньше полицейские укрылись в находящемся за домом фруктовом саду для наблюдения за происходящим в доме и вокруг него… Раздается шум вышибаемых дверей, слышатся женские крики. Полиция мгновенно берет весь дом под свой контроль. В каждой из комнат производят тщательный обыск: ищут хозяина дома. Полицейские сгоняют слуг – их всего семнадцать – и допрашивают, пытаясь заставить признаться, где скрывается аятолла. Проходит три четверти часа, но никто из обитателей дома так ничего и не говорит полиции. Однако шум привлек внимание соседей, и они собираются перед домом.

Хомейни, услышав незадолго до вторжения подозрительные звуки, укрылся вместе со старшим сыном Мустафой в доме напротив. Сюда доносятся крики слуг и жены. В конце концов аятолла возвращается к себе во двор, превратившийся в своего рода поле битвы. Подойдя к полицейским, он кричит: «Арестовывайте! Я – Рухолла Хомейни. Если вы ищете меня, то перестаньте терроризировать этих бедных людей»[143]. Когда полицейские ведут его к припаркованному неподалеку «фольксвагену», сыновья Хомейни пытаются вмешаться. Восемнадцатилетний Ахмад преграждает им дорогу, требуя, чтобы арестовали и его. Упрямство юноши вынуждает одного из офицеров выхватить свое оружие, и это охлаждает сыновний пыл[144]. Старший сын Хомейни, Мустафа, по совместительству личный секретарь отца, решает спровоцировать беспорядки, чтобы не позволить полицейским увезти аятоллу. Взобравшись на крышу, он пытается науськать толпу на полицейских и взывает к правоверным: «О народ ислама, проснись!» Некоторые из зевак, завидев Хомейни, бросаются к нему и целуют его ноги и ладони. Полицейские с невозмутимым видом уводят шестидесятилетнего имама. Перепрыгивая с крыши на крышу, Мустафа следует за отцом вплоть до места парковки автомобиля, на котором Хомейни должны отправить в Тегеран. Видя, что аятоллу вот-вот увезут, Мустафа угрожает: «Если вы не отпустите отца, я брошусь в пропасть!» Хомейни, услыхав слова сына, приказывает ему вернуться домой, к матери.

Хадижа чувствует себя подавленной. Впервые в ее жизни арестовали человека, с которым она не расстается уже не одно десятилетие. Не зная, что теперь предпринять, она звонит подруге. «Она плакала и говорила, что они приехали из Тегерана, чтобы разыскать ее мужа, что они связали ему руки и увели под вооруженным конвоем. Я, чтобы ее успокоить, сказала, что приду к ней утром. Однако утром все дороги перекрыли, закрыли школы и университеты»[145].

Рухолле приходится провести месяц в тюрьме. За публичные высказывания против шаха его хотят наказать. В последнее время отношения между шахом и аятоллой стали очень напряженными. Мохаммед Реза стремится избавить Иран от влияния религиозных деятелей, которые, по его мнению, препятствуют проводимой им политике кардинальной модернизации страны. Шах считает, что клирики упорно толкают Иран в «эру ишака», тогда как он, Мохаммед Реза Пехлеви, стремится к тому, чтобы его народ шагал в эру реактивных самолетов. Поэтому шах без колебаний разворачивает оголтелую кампанию, направленную против этой привилегированной касты. В принадлежащих ему газетах священников называют «содомитами и агентами, работающими на англичан». Незадолго до ареста шах направил личное послание Хомейни (это послание ему вручит прямо в мечети одетый в униформу полицейский): «Ведите себя тихо, или мы переломаем вам кости». Рухолла невозмутимо ответил: «У нас тоже есть силовые структуры, и пусть Его Императорское Величество примет это к сведению». Тем самым была объявлена война между этими двумя людьми, имеющими диаметрально противоположные взгляды на будущее своей страны.

Первая атака со стороны Хомейни состоялась во второй половине того же дня – пламенная речь, произнесенная во время лекции. «Жалкое существо […]. Почему САВАК не хочет, чтобы вы говорили о шахе и Израиле? Может, шах израильтянин? Может, шах еврей? Должен ли я, господин шах, объявить, что вы язычник, и изгнать вас из нашей страны? Разве вы не осознаете, что в тот день, когда ваш народ восстанет, будет перевернута страница истории, и ни один из ваших друзей не придет вам на помощь?» Реакция шаха на такие заявления была отнюдь не словесной.

Хадижа ждет возвращения мужа из тюрьмы, она не получает от него никаких известий. За прошедшие более чем тридцать лет они расставались всего лишь один раз – когда Хомейни совершал паломничество в Саудовскую Аравию, в Мекку, в результате которого он стал хаджи. Это было еще в 1937 году. Находясь в порту Сайда в Ливане, «он сфотографировался в фотоателье рядом с цветочной вазой, а затем написал на обратной стороне фотографии: “Я мечтаю о тебе”»[146]. Он тогда около шести месяцев пребывал в разлуке с той, которая когда-то отказывалась выйти за него замуж.

До встречи с Хадижой Хомейни был прилежным – иногда даже слишком прилежным – студентом, который вызывал в Куме уважение своих преподавателей теологии. Однако его усердие по части учебы привело к тому, что он упустил один из важных моментов жизни мужчины: Рухолла, которому исполнилось 27 лет, не женат и не планирует обзаводиться семьей. Лавасани, один из его товарищей по духовной школе, полагая, что Рухолла потерял довольно много времени, как-то раз спрашивает его: