Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Он вдруг вспомнил стаю, разметавшую лиговскую шпану, и вздохнул. Вот бы и сейчас так! Иван повернулся и посмотрел в окно. Черным-черно. Иван пред-ставил себе, как далеко лететь им ему на помощь, как трудно… Нет, все это было давно и так далеко, что уже казалось сном. Вся гражданская жизнь казалась забы-тым счастливым сном. И вороны не придут. Даже если бы он мог позвать их, они не прилетят. От Питера до Ташкента больше трех тысяч километров. Надо самому решать свои проблемы. Знать бы только, как…

* * *

После той ночи Мирзоев не оставлял Ивана в покое. Сержант придирался даже сильнее, чем к молодым, но Иван терпел, зная, что скоро Мирзоев уйдет на дембель. Правда, глядя на нападки Мирзоева, и остальные резко охладели к но-вичку, при случае тоже стараясь насолить.

Постоянно ходивший разводящим Мирзоев подставил Ивана, незаметно вы-тащив два патрона из магазина, а потом устроил проверку в присутствии прапор-щика.

— Где два патрона? — спросил Мирзоев, не скрывая злорадной усмешки. — Това-рищ прапорщик, я же говорил, что Воронкову на кухне надо работать, а не в пат-руль ходить!

— Где два патрона, Воронков? — спросил прапорщик, старый узбек, которому оставалось полгода до пенсии, и он панически боялся любых неприятностей. — Ай-яй, куда ж ты их дел?

— Не знаю. Не было их, наверно.

— Как «не было»? — вскинулся Мирзоев. — Полный магазин тебе давал! Ты проверял?

Иван не проверял, и крыть было нечем. Сержант грамотно подставил его, и после рапорта дежурного прапорщика Ивана отстранили от патруля и дали три наряда на кухню.

Вынося бачок с отбросами к помойной яме, Иван столкнулся с Мирзоевым. Дед насмешливо разглядывал его, а когда Иван прошел мимо, внезапно толкнул его ногой пониже пояса. Иван едва не упал, расплескав помои.

— Давай, иди! Чего встал? — прикрикнул Мирзоев. Иван посмотрел на него с не-скрываемой ненавистью. Что стоило ему сейчас размахнуться и выплеснуть дурно пахнущую жижу в эту ухмылявшуюся морду! Но он не посмел. Довольный выход-кой, Мирзоев удалился, насвистывая песенку.

Вечером после наряда, не торопясь идти в опостылевшую казарму, Иван присел на колоду, достал книжечку гениального французского мыслителя и про-читал: «Люди мелкого ума чувствительны к мелким обидам. Люди большого ума все замечают и ни на что не обижаются». Он понял, о чем это, и улыбнулся. Но тоска по Ленинграду, по родным и друзьям терзала день за днем. Зачеркнутых чи-сел в календарике становилось все больше, но шли они медленно, так медленно, что можно сойти с ума.

* * *

Отстояв последний наряд, Иван вышел за столовую к мусорке и увидел во-рона, сидящего на бочке с привозной водой. Ворон был иссиня-черный, с огром-ным острым клювом и выпуклыми умными глазами. Не шевелясь, он смотрел на Ивана.

Иван подошел к птице. В голове мелькнуло, что надо бы дать ворону по-есть, но сам не зная почему, он отставил в сторону ведро, почувствовав, что эта птица не станет есть объедки… Иван приблизился к бочке, а ворон соскочил с лю-ка на сварную треногу, словно в замедленном кино распахнув мощные крылья, почти такие же длинные, как человеческие руки.

Они замерли друг напротив друга. Иван смотрел на птицу, и мир качнулся, размылся и исчез. Желтая ободранная бочка съежилась и почернела, превращаясь в маленькую избушку; высокая трава раздалась вверх и вширь, заслоняя солнце; и Иван с вороном оказался на полянке у Вороновой Гати. Но это был не ворон, а ночной спаситель, вытащивший слабеющего перепуганного мальчика из трясины. Мужчина в черном, накинутом на глаза, капюшоне медленно простер руку, при-глашая идти за ним…

Иван с готовностью шагнул. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда! И оч-нулся. Все та же высохшая трава, куча сломанных ящиков и бочка на колесах. И ворон, так же внимательно смотрящий на него. Где-то за решетками сознания бился страх, но Иван не слушал его тоскливый голос. Надоело! Открывшееся жгло душу, и было интереснее, живее, необходимее. Иван чувствовал необъяснимое, что-то происходило вокруг, невидимые глазу силы двигались и вливались в него. Он не один! Теперь и навсегда он — не один!

Словно во сне, Иван протянул руку, ворон вспорхнул и сел на нее. Какой тяжелый! Узловатые пальцы с острыми когтями стиснули предплечье, но Иван не чувствовал боли, ощущая себя и птицу единым целым. Он с трудом подбросил тяжелую птицу вверх, ворон взвился стремительной черной тенью, и с небес донесся долгий торжествующий грай.

Иван провожал его взглядом, зная, что отныне у него есть друг, и больше, чем друг — ворон стал частью его, его силой и свободой. Странное чувство владе-ло Иваном: он был на земле и одновременно в небе, грудью взрезая тоскливые небеса. И каждый взмах крыльев ощущал возле сердца, там, где на коже находил-ся неведомый непосвященным знак. Иван раскинул руки и стоял, пока птица не превратилась в черную точку и не исчезла в поднимавшемся от земли полуденном мареве.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

И вот кто-то плачет, а кто-то молчит,

А кто-то так рад, кто-то так рад…

Мама, мы все тяжело больны,

Мама, я знаю, мы все сошли с ума!

В. Цой

Нагаев закинул автомат на плечо и двинулся по маршруту. В мыслях он был уже дома, в Казани. Нагаев шел по тропинке, пиная попадавшиеся под ноги ка-мешки, и думал о будущем. До дембеля оставалось меньше двух месяцев, и Наиль уже слышал звон рюмок, чувствовал запах водки и мягкие податливые девичьи тела… Рот дембеля приоткрылся в радостной улыбке. Он залихватски заломил на затылок панаму и зашагал веселей.

Тропинка пролегала среди железобетонных ангаров, заросших травой и низким кустарником. Проходя между них, Наиль погрузился в совершеннейший мрак, но двигался уверенно, потому, что проходил здесь множество раз. Он поду-мал, что тут самое удобное место, чтобы «снять» патрульного. Офицеры рассказы-вали, что в приграничных дивизионах нападали на часовых с целью завладеть оружием, а где-то даже вырезали целый взвод… Отсюда до границы с Афганиста-ном было менее ста километров, и офицеры постоянно предупреждали патруль-ных: не спите, а то не проснетесь! Последние события в Оше взбудоражили страну. В воздухе висело ощущение больших перемен, пахло свободой и кровью… После Карабаха Узбекистан стал очередной воспаленной точкой на теле распа-давшейся социалистической империи…

В чернильной тьме раздался шорох. Наиль мигом остановился, прислушива-ясь, и снял с плеча автомат, тихо щелкнув рычажком предохранителя. Шорох не повторялся, но прошла минута, прежде чем он осмелился двинуться дальше. На-гаев старался идти тише, но сапоги предательски шуршали по каменистой дороге. Наконец, сержант вышел из тени ангаров, и стало светлее. Прохладный ночной ветерок бесшумно пробегал по краям кустов, шевеля ветви абрикосовых деревьев. Наиль поднял голову: в небе горели десятки звезд — и все же оно не такое звезд-ное, как дома… На мгновенье звезды заслонила черная тень и скрылась за де-ревьями.

Он спустился с холма и двинулся вдоль колючки. Маршрут исхожен вдоль и поперек, к концу службы Наиль мог патрулировать с закрытыми глазами. Вот и ворота, за ними замаскированный бруствер с пулеметным гнездом, потом пусковые установки. Станции слежения слева, в неприметной, задернутой масксеткой, лощине. Сделав круг, Нагаев подошел к казарме. Лишь здесь ночью горел свет — рядом с курилкой висела голая стоваттовая лампочка. Дежурного офицера не видно, но Нагаев не хотел нарываться на неприятности и не спеша побрел дальше. Мирзоев будет ждать у станции слежения, как раз на втором круге и встретимся.

Подойдя к врытому в землю вагончику с накрытыми масксеткой антеннами, Наиль увидел товарища, сидевшего в тени под засохшим деревом.

— Ну, чего, достал?

— Конечно, достал, — Мирзоев вытащил из кармана бутылку. — Где сядем?

— Да хоть здесь. Отсюда казарму видно, если дежурный появится, увидим. Кружка есть?

30
{"b":"548325","o":1}