Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Да он ох…л, в натуре! — сказал кто-то. — Учить надо!

— Что, кому-то тут плохо служится, солдаты? — сержант Немченко прошелся вдоль ряда духов. — Что тебе не нравится, сынок? — он остановился напротив Леши, оттерев в сторону Мелецкого. — Говори, что не нравится?

Леша молчал. Иван повернул голову, чтобы посмотреть на товарища, и по-лучил кулаком по «фанере»:

— Смирно стоять, сказали!

Ивану вспомнились вороны. Эх, если бы они могли… как тогда, на Лиговке! Он бы с удовольствием поглядел, как ворон вырвет глаз у этой ухмыляющейся сволочи! Но они не прилетят. Здесь жизнь на гражданке казалась далеким краси-вым сном, а до дома тысячи километров. Здесь надо самому решать свои пробле-мы.

— Все нравится? — продолжал Немченко. — А хули тогда выеб…ся?

Послышался гулкий удар. Иван не видел, но услышал, как Художник пова-лился на пол. Ударом Ивана опрокинуло навзничь и, повернув голову, он увидел безумный, затравленный взгляд Лехи. Его остервенело пинали несколько дембе-лей. Леха глухо стонал, сжимаясь в комок.

— Ты у меня не только масло, ты говно жрать будешь! — отоваривая духа, приго-варивал Мелецкий.

— Мелецкий, иди сюда! — выкрикнул Иван. Действо приостановилось. Дембель подошел к Ивану, тот поднялся на ноги и произнес:

— Ты сука, Мелецкий! — и без замаха, изо всех сил ударил лбом в лицо. Мелецкий, застонав, скрючился и отошел, прижав руки к хлещущей из носа крови. Немченко, подскочив к Ивану, точным ударом под дых свалил непокорного духа наземь.

— Ну, сучара, сдохнешь теперь! — замесившие Алексея деды переключились на Ивана. Что делали с Тунгусом и Саней, он уже не видел. Удары сыпались со всех сторон, он сжимался, закрывая голову и пах, и бессильная злоба жгла сердце. Будь у него пистолет или нож, он пустил бы их в ход, не задумываясь. И пусть потом его судят.

Экзекуция закончилась внезапно.

— Атас, дежурный идет! — крикнул дневальный. Ивана и остальных подняли с по-ла и швырнули в кровати.

— Лежать тихо! — предупредил Немченко. — Всем спать!

Деды разбежались по местам и накрылись одеялами. В казарму вошел де-журный.

— Товарищ капитан, во время дежурства происшествий не было, младший сержант Петраков, — отрапортовал дежурный по казарме.

— Вольно, — произнес офицер. — Значит, все в порядке?

— Так точно.

— Ну, хорошо, — каблуки застучали по ступеням, и звук их затих вдалеке.

Иван лежал в постели, чувствуя, как болит все тело, и думал. Зачем он здесь? Защищать Родину? Как ее защищать, если себя защитить не могу? Он долго не спал, а утром узнал, что Художник повесился.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Оглянись! Это драка без права на отдых.

Лишний день — днем больше, днем меньше.

Ночь. Окурок с оплавленным фильтром,

Брошенный тем, кто хочет умереть молодым.

В. Цой

— Как ты, Леха? — Иван присел напротив лежащего в кровати Художника. Шея его была замотана бинтами. Леша слабо улыбнулся:

— Нормалек, Ваня, как у тебя? — говорил он медленно, и Иван представлял, как у него, должно быть, болит шея и горло.

— Да ничего, — Иван смотрел на друга и не верил, что два дня назад тот пытался умереть. Лешу спасло то, что один из дедов случайно зашел в туалет и заметил висящего на трубе духа. Иван подумал, что никогда не смог сделать что-либо по-добное, у него не хватило бы смелости. Он смотрел на друга, как на героя, осме-лившегося бросить вызов смерти, и выигравшему бой.

— Мелецкого видел?

— Видел, — еще шире улыбнулся Леша. — Хорошо ты его приложил! Поедет до-мой с распухшим рубильником.

Иван повеселел. Он был рад, что Леша шутит. Значит, все будет хорошо.

— Деды не достают?

— Да нет. После того, как ты… В общем, все в порядке. Да скоро уже и приказ.

— Ты молодец, Ванька, — проговорил Леша. Он смотрел на товарища снизу вверх. — Жаль, что я так не смог. Я просто трус.

— Ты не трус. Я бы тоже не смог сделать то, что сделал ты, — сказал Иван. Ху-дожник покачал головой, и тут же замер, сморщившись от боли:

— Фигня все. Я не вешался. Только никому не говори!

— Как не вешался? — не понял Иван.

— Я увидел, что в туалет идут. И тогда повесился, — сказал Леша. — Понимаешь? Чтобы меня спасти успели. И чтобы отстали…

Иван молчал. Да и что тут скажешь? Под сердцем давно уже что-то оборва-лось и болталось внутри, задевая оголенными нервами душу.

— А если бы не зашли? — помолчав, спросил он.

— Не знаю, — Художник отвел взгляд к стене.

— Ладно, выздоравливай, Леха, — Иван поднялся с кровати и пошел к выходу. На душе стало муторно, он подумал, что быть довольными жизнью в этом гнусном мирке могут только последние подонки, а значит, правильней всего умереть. Только почему должен умереть он, а не они?

* * *

Наступал Новый год. В части царило приподнятое настроение: деды уходи-ли на дембель, «черпаки» готовились занять место, «духи» же ждали молодой призыв, который станет «летать» вместо них.

Иван не чувствовал праздника. Праздник — это когда ты дома, в кругу луч-ших друзей, когда у тебя все в порядке, когда на душе спокойно и радостно. Здесь не так. И тут нет друзей. Есть твой призыв, с которым ты должен дружить, чтобы выжить…

Санек получил, наконец, машину, на которой будет возить начальство, и целыми днями пропадал в гараже. Понятно: не хочет появляться в казарме, чтобы не попасть под руку разболтавшимся дембелям. Им скоро домой, и потому позво-лительно все.

Выйдя из санчасти, Художник днями и ночами просиживал за дембельскими альбомами, что-то рисуя и клея. Поэтому дембеля не трогали Лешу и не позволяли трогать его дедам, так что «летать» приходилось Ивану да Тунгусу, и даже черпакам. Дембеля считались священными особами. В казарме они обладали не-ограниченной властью, и даже Басмачный относился к ним снисходительно, не го-нял, заставляя, как всех, бежать пять кругов по стадиону или изо всех сил зади-рать ноги на плацу. Иван завидовал дембелям. Не гонору и положению, а тому, что скоро они увидят дом и родных, станут свободными!

На тридцать первое декабря в часть привезли какие-то фильмы, и Иван от-правился в клуб. Это были старые французские комедии, смотреть которые на гражданке после «Коммандо» и «Чужих» Иван не стал бы, даже если бы ему за-платили, но сейчас смотрел их с удовольствием. Смотрел потому, что эти несколь-ко часов выпадали из реальности, и он оказывался где-то во Франции семидеся-тых. Иван не следил за сюжетом, он смотрел на этих свободных людей и мечтал оказаться на их месте… Когда сеанс закончился, Иван остался на следующий и смотрел, пока клуб не закрылся. Вокруг шутили и смеялись, жевали дешевые кон-феты, выданные по случаю праздника в столовой, но Иван не ощущал праздника и не хотел обманываться.

— С Новым Годом, братан! — кто-то хлопнул по плечу, но Иван даже не обернул-ся. «Дерьмо должно называться дерьмом, — думал он, шагая по заснеженным ал-леям к казарме, — какого черта я должен веселиться, когда мне не смешно? Большинство только изображает веселье, на самом деле в их душах так же дерь-мово, как и в моей. Просто я не хочу лицемерить. Я устал».

Где-то грохнули петарды. Иван посмотрел вверх: в черном небе догорали последние огоньки, один держался особенно долго, зеленой искрой прочертив ду-гу, но исчез, не долетев до земли.

Вскоре пришло пополнение, и в роте появилось сразу пятеро молодых. Од-ним из вечеров деды собрали Ивана и его призыв в ленинской, но лишь затем, чтобы сообщить:

— Теперь вы — черпаки, и будете учить молодых. Если возникнут проблемы, мы поможем, но если будете плохо учить, получите п…лей вместе с ними, понятно?

Теперь уже они должны учить молодых извращенной системе, где разница в полгода делает из человека бессловесного раба. Иван посмотрел на товарищей и нашел лишь один понимающий взгляд. Леша, как и он, не хотел участвовать в беспределе, Санек смотрел равнодушно, лишь раскосые глаза Тунгуса светились радостью.

26
{"b":"548325","o":1}