Он сгорбился за столом и стал читать тихо, но внятно, с каким-то надрывом, казалось, сейчас зарыдает:
Вечер черные брови насопил.
Чьи-то кони стоят у двора.
Не вчера ли я молодость пропил?
Разлюбил ли тебя не вчера?
Не храпи, запоздалая тройка!
Наша жизнь пронеслась без следа.
Может, завтра больничная койка
Успокоит меня навсегда.
Может, завтра совсем по-другому
Я уйду, исцеленный навек,
Слушать песни дождей и черемух,
Чем здоровый живет человек.
Позабуду я мрачные силы,
Что терзали меня, губя.
Облик ласковый! Облик милый!
Лишь одну не забуду тебя!
Он читал, едва шевеля губами, и слова падали, казалось, в самую душу.
Мессинг перестал есть, слушал, глядя на Илью Петровича. Когда он замолчал, Мессинг спросил:
– Чьи это стихи?
– Есенина. А вы не знали?
– Нет, никогда не слышал...
– Вы там за границей много чего не слышали, – усмехнулся Илья Петрович.
– Вы замечательно читали... Он давно умер? Вернее, погиб.
– Да, погиб... в двадцать пятом году... – Илья Петрович вдруг встрепенулся. – А вы откуда знаете? Вы же ничего об этом человеке не слышали?
– Я почувствовал. Вы читали стихи мертвого человека...
– Ох ты Господи... – Илья Петрович поспешно выпил рюмку. – Вас действительно надо немедленно арестовать и... расстрелять! Да, да, Вольф Григорьевич, всенепременно расстрелять!
– За что? – улыбнулся Мессинг.
– За то самое... с вами страшно разговаривать – все знаете... Вы дьявол и колдун...
– А почему вы это не читаете на концертах?
– Вы больной, что ли, Вольф Григорьевич? – Илья Петрович действительно посмотрел на него как на больного. – Кто же мне разрешит это читать?
– Понимаю... понимаю... – глядя на гостя, проговорил Мессинг.
– Ни черта вы, голубчик, не понимаете, – вздохнул Илья Петрович и вдруг хитро посмотрел на Мессинга: – Знаете, зачем в буденовском шлеме в шишаке дырочка?
– Нет, не знаю...
– Чтобы, когда кипит возмущенный разум, пар через эту дырочку выходил. – Илья Петрович захохотал, а Мессинг, не понимая шутки, удивленно смотрел на него.
– Если это анекдот, то я не понял, в чем его соль, – наконец сказал Мессинг.
– Вам и не надо! – махнул рукой Илья Петрович, продолжая смеяться. – Лучше читайте чужие мысли... И не вздумайте где-нибудь это анекдот повторить, а то... Ладно, не будем о мрачном, давайте поговорим о хорошем... – И Илья Петрович стал наливать себе водки.
В это время в дверь постучали, осторожно, но сильно, и заглянул мужчина с коротко подстриженными усами, в потертом кожаном пиджаке и фуражке со звездочкой. Заглянул и спросил:
– Товарищ Мессинг дома?
– Я Мессинг. Чем могу служить? – Вольф Григорьевич встал из-за стола.
– Здесь он, – довольно сказал усатый кому-то в коридоре и шагнул в комнату. Следом за ним вошел молодой парень в черном бобриковом пальто с поднятым воротником.
– Позвольте представиться, товарищ Мессинг. Начотдела по борьбе с бандитизмом Минского угро майор Дудко Николай. А это опер – капитан Васильев Юрий.
– Очень приятно, – чуть поклонился Мессинг. – Чем могу служить?
– Мы на вашем концерте были, товарищ Мессинг, – начал майор Дудко.
– Два раза были, – добавил капитан Васильев.
– Точно, два раза, – подтвердил майор. – Поразили вы нас своими угадалками, честное слово. Человек прямо сквозь время видит...
– Благодарю вас... – опять чуть поклонился Мессинг. – Так все-таки чем могу быть полезен?
– Ваши способности нужны, товарищ Мессинг. Взяли мы одного крупного блатаря. По обвинению в убийстве зацепили. А он в несознанку наглухо ушел. Расколоть не можем...
– И труп найти не можем, – вставил капитан Васильев.
– Ну да! А без трупа – других доказательств и улик у нас нет, – вновь заговорил Дудко. – Вот такая незадача...
– Чей труп? Мужчины, женщины? – спросил Мессинг.
– Девушки...
– Фотография у вас с собой?
– Да, захватили. – Майор Дудко полез в карман пиджака. – Вот, посмотрите...
Мессинг подошел, взял фотографию и посмотрел на девушку, русоволосую, улыбающуюся, довольно красивую. Он смотрел долго и молча. Фотография подрагивала в его пальцах. Майор, капитан и Илья Петрович тоже молчали, напряженно глядя на ясновидца.
Мессинг закрыл глаза и опустил руку с фотографией. Стояла глухая тишина, и все боялись ее нарушить малейшим движением или даже громким вздохом. Только майор судорожно чихнул и тут же испуганно прикрыл ладонью рот.
С закрытыми глазами Мессинг медленно прошел к кровати и сел на нее. И вновь замер... Плотная темнота окружала его, и сквозь темноту медленно проступало изображение крутых ступенек, спускающихся вниз... беленные мелом стены... бочки и ящики... рассыпанная картошка... деревянная полка, вделанная в стены... и на полке лежит полуобнаженная девушка... голова запрокинута... и вот лицо... это лицо девушки, изображенной на фотографии... Плотная темнота медленно рассеивалась... Медленно, один за другим, обозначались деревянные дома... улица в тумане... берег реки... дебаркадер пристани... табличка “ГРЕБКИ”... Улица тянулась к пристани... На калитке забора у одного дома видна табличка: “вул. Тополиная”.
– Эта девушка лежит в погребе, – не открывая глаз, медленно проговорил Мессинг. – Это где-то на окраине города... улица Тополиная... дебаркадер там, название “Гребки”... Не знаю, может быть, я ошибаюсь... но погреб – это точно... улица Тополиная... дебаркадер “Гребки”...
– Есть такой дебаркадер “Гребки”, – выдохнул майор. – “Гребки”, десять километров от города... Поехали?
– Вы меня приглашаете поехать? – открыв глаза, спросил Мессинг.
– Ну да, товарищ Мессинг. Мы на машине, мигом доедем, – улыбнулся майор Дудко. – Вместе и посмотрим... Вы ведь сегодня не заняты на концерте. Я знаю, я с Френкелем говорил. Правда, если не хотите, то, конечно...
– Нет, нет, я поеду. – Мессинг поднялся с кровати. – Мне самому интересно...
Свет фар “эмки” вспарывал вечернюю тьму, выхватывал черные дома с освещенными окнами. Прильнув к окну автомобиля, Мессинг напряженно смотрел на дома, проплывающие в темноте. Говорил тихо:
– Нет, не то... не то... и этот не тот...
Кроме него в машине сидели майор Дудко, капитан Васильев и два милиционера в шинелях и форменных фуражках.
– Остановите! – резко проговорил Мессинг. – Это здесь.
Милиционер-водитель сбросил газ, подрулил к калитке, за которой виднелся большой деревянный дом с четырьмя освещенными окнами по фасаду.
Освещая фонарями ступени, они спустились в погреб. Снова посветили по сторонам.
– Вон она... на лавке лежит! – воскликнул майор Дудко. – Ай да товарищ Мессинг! Сквозь землю видит!
* * *
Они стояли возле погреба. Майор курил, говорил возбужденно:
– А шли бы к нам работать, товарищ Мессинг? Ну че вы там на концертах народ удивляете без всякой пользы для советского государства? А рабоче-крестьянской милиции такие люди – во как нужны! – И майор чиркнул себя ребром ладони по горлу. – Мы бы с вами знаете, как эту проклятую преступность взяли?! Мы бы с ней враз покончили бы! – Майор жадно затянулся.
Мессинг молчал, глядя на черную дыру двери погреба. Вот из нее показался первый милиционер. Он держал за ноги мертвую девушку. Потом появилась тело девушки, потом – второй милиционер, державший ее за плечи. Они пронесли труп мимо Мессинга и майора.
Подошел капитан Васильев, спросил:
– Что с хозяевами делать будем?
– Местные милиционеры прибыли? Пусть они хозяев к себе пока заберут. Они у нас за соучастие пойдут, как миленькие! Ишь, сволочи! Приедем домой, вышлем за ними машину. Дом опечатать. Поехали, Васильев, поехали. Мне не терпится с этим гадом еще раз поговорить... Взглянуть не желаете, товарищ Мессинг?