– Перестаньте, Питер, – улыбнулся Мессинг. – Мы скоро разбогатеем...

– Вы? Разбогатеете? Никогда! – категорически отрезал Цельмейстер, глотнул виски, поморщился. – Мой драгоценный Вольф, первое ваше выступление – в оперном театре. Это главный очаг культуры в столице Аргентины. И от этого выступления будет зависеть успех всего турне. Иначе вы останетесь нищим до конца дней своих! Я не ясновидящий, но в этом почему-то уверен!

– У господина Мессинга все будет отлично, – улыбнулся Канарис и откусил от яблока.

Вольф молча вертел в пальцах стакан, задумчиво глядя в большой круглый иллюминатор, за которым плескалось море. В дверь резко постучали, и вошел Лева Кобак. Он был взволнован:

– Вы не слышали? Только что передали!

– Что же такого особенного передали, Лева? В Германии подешевела колбаса, а в Париже – вино?

– В Германии революция, Германия подписала капитуляцию. В Берлине беспорядки, стрельба, много убитых. Кайзер свергнут, – отрывисто выпалил Кобак.

– Н-да-а, вовремя мы дали деру из Европы... – глубокомысленно изрек Цельмейстер.

Мессинг встал, покрутил ручку настройки, но по-прежнему слышался лишь треск и неразборчивая мужская речь.

– Ну, хоть, слава Богу, эта проклятая война закончилась... – пробормотал Кобак и, подойдя к столику, налил себе виски, бросил два кусочка льда, встряхнул стакан. – Правда, другая началась... в России...

– С кем? – спросил Цельмейстер.

– Да черт разберет... гражданская война... свои со своими... и еще с Польшей... в общем, господа,начался вселенский бардак... и только нашему ясновидящему Вольфу известно, когда и чем эта новая война закончится. А, господин Мессинг, скажите, успокойте наши растревоженные души. – Кобак смотрел на Вольфа совсем не весело, а, скорее, с большой тревогой...

– Ничего, Америка далеко от Европы... – многозначительно проговорил Канарис. – Когда там все утрясется, я вернусь с миллионами в кармане!

– Мне кажется, вы вернетесь значительно раньше, – ответил Цельмейстер. – В тюремной каюте...

Канарис посмотрел на него и засмеялся. Он покрутил головой, продолжая смеяться, потом сказал:

– Вы хоть знаете, господа, что Аргентина сегодня самая богатая страна во всей Америке? Да, пожалуй, и во всем мире.

– Самая богатая? – недоверчиво спросил Лева Кобак.

– Да, да! Европа за время войны обнищала вдрызг, а здесь люди лопаются от денег. И знаете, на чем они разбогатели? На торговле мясом!

– Мясом? – опять недоверчиво переспросил Лева Кобак.

– Да-да, мясом! Так что тут есть чем поживиться – деньги лежат прямо на дорогах! – и Канарис снова засмеялся.

Мессинг по-прежнему молчал, задумчиво глядя в иллюминатор, за которым дышало безбрежное море.

В дверь каюты постучали, она открылась, и внутрь заглянул стюард, одетый в белый с золотыми пуговицами китель:

– Господа, прибываем в Буэнос-Айрес – лучший и самый красивый город в мире, – с лучезарной улыбкой доложил он.

Дверь закрылась. Канарис тут же поднялся, подхватил кожаный портфель, стоявший у его ног, тоже лучезарно улыбнулся:

– Благодарю вас, господин Мессинг. Не говорю:прощайте. Уверен, судьба обязательно сведет нас снова... даже если вам будущее видится по-другому, чем мне...

– А я говорю вам: прощайте, господин Канарис, – ответил Мессинг и повторил: – Прощайте и еще раз – прощайте.

– Прощайте, господа. Удачных и вам, и мне гастролей. – Канарис с улыбкой исчез за дверью...

Германия подписывает капитуляцию в Компьене... Представители Франции, Великобритании и Германии ставят свои подписи под документами...

Гражданская война в России... На трибуне с речью выступают Ленин... Троцкий... Свердлов... Буденный, ведущий в бой эскадроны Первой конной... Полки красноармейцев, уходящие на фронт...

Офицерские полки белых идут в атаку под барабанный бой... Иностранные газеты с портретами генерала Деникина и адмирала Колчака... Колчак в окружении офицеров... Мчатся казачьи сотни под царскими знаменами...

Революция в Германии, столкновения демонстрантов с полицией... Роза Люксембург и Карл Либкнехт выступают перед рабочими машиностроительного завода... Рабочие сражаются с регулярными войсками... мертвые люди на улицах Берлина...

Польша... Здесь разворачиваются боевые действия против Советской России... Маршал Пилсудский ораторствует на трибуне. Заголовки газет: “Я бил двуглавого урода раньше, теперь бью жидовскую красную звезду большевиков!”... Польская кавалерия на марше...

Буэнос-Айрес, 1918 год

Ярким солнечным днем пассажиры сходили по трапу в порту Буэнос-Айреса. Небольшая толпа встречающих пестрела букетами цветов и яркими одеждами.

Когда Мессинг в сопровождении Цельмейстера и Левы Кобака ступил на землю, его окружили с десяток журналистов. Вспыхивали магниевые огни, щелкали фотоаппараты.

– С прибытием в Аргентину, господин Мессинг!

– Благодарю вас, господа, я тоже очень рад увидеть Буэнос-Айрес.

– Как долго вы намерены пробыть в Аргентине?

– Это зависит от вашего гостеприимства.

– Сколько представлений вы намерены дать здесь?

– Это будет зависеть от того, будете ли вы хорошо посещать мои представления.

– Господин Мессинг, вы уехали из Европы, спасаясь от войны?

– Я уехал, спасаясь от злых людей...

– Кому из воюющих сторон вы сочувствовали в этой войне, господин Мессинг, – Антанте или Германии?

– Я сочувствую несчастным жителям всей Европы, которых обжег страшный пожар этой войны.

Фотоаппараты наперебой продолжали щелкать...

Тихо насвистывая незатейливую мелодию, Канарис вышел из порта и двинулся по узкой улочке. В руке он держал увесистый саквояж. Многочисленные магазины и магазинчики Буэнос-Айреса вели бойкую торговлю всевозможным товаром, пестрели разноцветные вывески, лотки ломились от фруктов и рыбы, вокруг сновали кричащие и улыбающиеся люди в цветастых одеждах.

Канарис свернул на другую пустынную улочку. Вдоль нее тянулись высокие глухие стены, под самыми крышами на брошенных из окна в окно веревках сушилось выстиранное белье. Канарис, оглядываясь по сторонам, быстро шел по улочке и вдруг увидел двух идущих навстречу мужчин в светлых костюмах и шляпах, надвинутых на глаза.

Канарис чуть замедлил шаги, но продолжал идти. Завел правую руку за спину, приподнял край пиджака – на спине из-за пояса торчала рукоятка пистолета. Канарис не замедлил шага. Он и двое мужчин постепенно сближались.

Выдернуть пистолет и выстрелить Канарис успел раньше. Противники еще только поднимали пистолеты, когда прогремели два выстрела. Оба мужчины грузно завалились на мостовую. Канарис подошел к ним, пригляделся, брезгливо пнул одного ногой и процедил:

– Поганый латинос... – и быстро пошел по улице.

Из одного окна высунулась полураздетая черноволосая женщина, глянула вниз и что-то испуганно прокричала.

Канарис ускорил шаги, потом побежал.

Варшава, 1939 год,

немецкая оккупация

Черный “майбах” и мотоциклы остановились у подъезда старинного здания с колоннами. У колонн стояли два автоматчика. Дальше широкая лестница вела к подъезду с большими дубовымидверьми, украшенными бронзовыми ручками с львиными головами. По бокам дверей несли караул еще два немецких солдата с автоматами.

– Прошу, пан Мессинг! – Канарис предупредительно распахнул дверцу, и Мессинг выбрался из автомобиля.

Он огляделся по сторонам и вновь наткнулся на улыбающуюся физиономию Канариса.

– Пойдемте, пан Мессинг, я устрою вас как нельзя лучше. – Канарис взял его под руку и почти насильно повел по ступенькам лестницы, на ходу обернулся к охране: – Ждите! Сейчас поедем!

Один из автоматчиков, унтер-офицер, козырнул:

– Слушаюсь, герр штандартенфюрер. – Солдаты повернулись и отошли к своим мотоциклам.