Билли рассмеялся:

– Не думаю, что люфтваффе доберется сюда так быстро.

На улице не было ни души, за исключением пары матерей, которые, прижав детей к груди, спешили в церковь крестить их. В воздухе висело ощущение тревоги и смятения, и Крисси крепче прижалась к руке Билли.

– Извини за отца.

– Ты извиняешься за него с того дня, как мы познакомились. Он никогда не смирится с тем, что мы вместе, так что пора уже привыкнуть. А потом, он прав. Мне действительно скоро придется уехать.

Крисси остановилась и закрыла лицо руками.

Билли обнял ее за плечи и притянул к себе.

– Я не знаю, что сказать, Крисси. Это ужасно, я знаю, но я ничего не могу с этим поделать.

Они дошли до парка, и Крисси рухнула на скамейку.

– Все еще хуже, чем ты думаешь, – сказала она упавшим голосом.

Руки дрожали у нее на коленях.

– Можно мне сигарету?

Билли посмотрел на нее вытаращенными глазами и вытащил пачку «Вудбайн». Крисси вынула одну сигарету, но ее руки тряслись так сильно, что она едва могла удержать ее.

– Можешь зажечь?

– Конечно.

Билли со знанием дела прикурил сигарету и, сделав пару затяжек, передал ее Крисси.

Она засунула ее между губами и попыталась втянуть воздух.

– Не так. Дыши легкими.

Крисси сделала глубокий вдох и почувствовала, как табачный дым заполняет грудь. Она тут же закашлялась и прослезилась, выпустив дым через нос.

– Спасибо, – прохрипела она сдавленным голосом, протягивая сигарету Билли. – Теперь мне намного лучше.

Он рассмеялся и поцеловал ее в лоб.

– Мы прорвемся, все будет хорошо.

Крисси затихла и молча смотрела на детей, бегавших по парку. Понимали ли они, что случилось сегодня утром? Наверное, война казалась им самым захватывающим приключением в мире. Но скоро их эвакуируют, разлучат с их семьями на долгие месяцы, а может, и годы. От этой мысли Крисси невольно поежилась.

Билли откинулся на спинку скамейки, заложив руки за голову. Он сидел с закрытыми глазами, обратив лицо к солнцу. Крисси положила голову ему на грудь и слушала, как бьется его сердце. Она чувствовала его тепло, аромат свежевыстиранной рубашки, его твердые мускулы на животе. Она не представляла, как сможет пережить разлуку с ним.

– Билли? – прошептала она.

– Что? – отозвался он, не открывая глаз.

– Я беременна.

На секунду он застыл, и Крисси почувствовала, как бешено застучало его сердце. Он приподнял ее за плечи и посмотрел в глаза.

– Что? Как? Не может быть, это невозможно.

Крисси смотрела, как медленно белеет лицо Билли.

– Ну, по всей видимости, возможно, – ответила она с некоторым возмущением. – Раз я беременна.

– Но единственный раз, когда мы занимались любовью, – это тогда, под дубом, во время грозы.

Он встал и упер руки в бока.

– Как ты могла это допустить?

Крисси отпрянула, словно ее ударили.

– Я? Знаешь, чтобы сделать ребенка, нужны двое.

– Ребенка? – эхом отозвался Билли. – Поверить не могу. Как давно ты знаешь?

– Я на третьем месяце.

– И ни слова не сказала до сегодняшнего дня. Ты уверена?

– Я дочь врача и акушерки. Конечно, я уверена.

– Безумие какое-то, – в отчаянии пробормотал Билли. – Как ты могла быть такой, такой…

– Какой – такой, Билли?

Он рухнул обратно на скамейку и обхватил голову руками.

– Ты говорила родителям?

Крисси фыркнула.

– Сам как думаешь?

– Дай мне минутку, ладно? Я просто не могу… Слушай, мне нужно побыть одному – переварить все это. Прости. Я не готов к таким новостям.

Он встал со скамейки и пошел прочь, не оглядываясь. Крисси смотрела, как он перешел на бег и исчез за углом. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой одинокой и покинутой. Ее захлестнула волна страха, который тут же превратился в злость. Как он мог так поступить с ней? Она огляделась по сторонам, надеясь, что кто-то придет ей на помощь, но все были поглощены своей собственной жизнью. Она словно была невидимой. Обхватив живот, она рухнула на колени и безудержно разрыдалась, сотрясаясь всем телом.

Элис Стирлинг оторвалась от шитья и взглянула на сына, вихрем ворвавшегося в комнату. Ее пальцы ныли – продевать иглу через толстую ткань было непросто, но она почти закончила светомаскировочные шторы для их небольшого дома. Билли выглядел ужасно: взъерошенные волосы стояли торчком, а лоб блестел от пота.

– Билли! – воскликнула Элис. – Присядь, дорогой. Ужасные новости, правда?

Она усадила сына за кухонный стол и потерла ему плечи.

– Какое страшное потрясение! Я знаю, что многие ждали этого, и все же…

Билли обернулся и в недоумении вытаращился на мать.

– Откуда ты знаешь?

– То есть как, откуда я знаю? Услышала по радио. Пошла к соседям, и мы вместе с Рэгом слушали.

– Ах, ты про войну. Да, это ужасно. Но, как ты сама сказала, мы этого ждали. Она должна была наступить рано или поздно.

Он окинул взглядом кухню.

– Где отец?

Элис криво усмехнулась.

– Почем мне знать. Ушел еще утром.

Билли крепко обнял мать. Она заслуживала гораздо большего.

В духовке стояло жаркое в горшочке, и, несмотря на все свое смятение, от его аромата Билли почувствовал себя чуть лучше. Даже самый дешевый кусок мяса после того, как Элис Стирлинг заканчивала колдовать над ним, превращался в мягчайшую и вкуснейшую филейную вырезку. При мысли о сочном жарком, шкворчащем в густом соусе, у Билли потекли слюнки. Мать прекрасно готовила. О ее печеном картофеле можно было слагать легенды: нежный и воздушный внутри с хрустящей румяной корочкой снаружи – такого в мире было не найти. Она приготовила и его любимый яблочный пирог – он стоял в сторонке, дожидаясь своей очереди.

– И заварной крем будет? – спросил Билли.

– Когда это я подавала яблочный пирог без крема?

Билли посмотрел на мать, и его глаза наполнились слезами. Что бы с ним стало, не войди она тогда, много лет назад, в этот детский дом и не схвати его на руки со стульчика? Он знал, что война разлучит их, и его сердце болело за мать и за все те горести, что ей придется пережить. Он смотрел, как она энергично трет в раковине картошку, так, что вся ее спина ходит ходуном.

– Я люблю тебя, мам.

Элис бросила картошку и ухватилась за край раковины, пытаясь совладать с собой. Она вытерла руки о передник и повернулась к сыну.

– Я тоже люблю тебя, Билли. Никогда не забывай об этом.

Она подошла к нему и поцеловала в лоб, сделав вид, что не заметила, как по его щеке скатилась слеза.

– Ладно, давай готовиться к ужину. Накроешь на стол?

– Конечно. На скольких?

Элис вздохнула и вернулась к картофелю.

– На троих. Может, отец однажды вспомнит, где он живет, и удостоит нас своим присутствием. Лучше быть к этому готовыми. Да, и поставь бокалы для вина тоже, пожалуйста.

– Вина?

– Да, – продолжила Элис. – И салфетки тоже. Мы сегодня получили дурные вести, так что хороший воскресный ужин не повредит и поможет немного взбодриться. В глубине шкафа есть бутылочка красного. Уже и не помню, откуда она, но думаю, будет в самый раз.

– Ничего себе, должно быть, хорошо спрятана, раз отец до сих пор до нее не добрался!

– Ну, ну, Билли. Будь поуважительней к отцу.

– Конечно, мам. Извини.

Как она могла оставаться столь верной его никчемному отцу, было за гранью его понимания.

После того, как они поели, Билли отодвинул тарелку и откинулся на спинку стула.

– Мам, у меня есть новости.

Элис встала и начала убирать со стола.

– Правда? Что за новости?

Он схватил ее за руку и удивился, какая она шершавая и мозолистая от домашних дел. И как он не замечал этого раньше?

– Сядь, пожалуйста, отложи пока горшки.

Элис придвинула стул и присела, озабоченно глядя на сына.

– Что случилось, дорогой?

– Крисси беременна.

Она ахнула и закрыла рот руками.