Он закрыл глаза, ожидая отповеди, но услышал плеск воды в отставленном тазике, а после рядом промялся матрас.

— Ты дурак, Генри, притом неисправимый, — Сората пригладил ему вечно торчащую челку. — Я не жалею, что забрался так далеко от дома. Если бы только мы встретились раньше… Я ведь почти забыл… Забыл то, от чего бежал.

Генри почувствовал его горячее дыхание на щеке, на губах, и последовавший за этим поцелуй едва не лишил его рассудка. Сората оседлал его колени и крепко обхватил за шею, углубляя поцелуй. Генри с готовностью приоткрыл рот, впуская его язык, и с жадностью запустил руки под кофту. Тело Сораты было горячим и желанным, как растопленный шоколад. Генри и сам чувствовал, как тает, прикасаясь к нему.

— Сората…

— Заткнись ненадолго, Генри, — он толкнул его в грудь и вместе с ним упал на постель. Генри перекатился, подминая парня под себя и принялся ласкать его шею губами, как умел, немного неловко, но становясь все смелее и смелее. Сората под ним извивался и негромко стонал.

— Если бы мы встретились раньше, Генри, — повторял он, как в бреду, — если бы мы встретились раньше…

Генри не хотелось думать об этом, вообще о чем-то думать. Его тело уже все решило, оно хотело Сорату, и Генри сжимал гибкое горячее тело в объятиях. Сората обхватил его ногами за пояс, снова оказываясь сверху. Матрас скрипел, дыхание слетало с губ, загнанное, частое. Генри гладил узкие бедра, Сората целовал его губы, лицо, будто спешил насладиться этими прекрасными мгновениями.

— Мне кажется, я тебя люблю, — прошептал Генри, и Сората прервал его поцелуем. Их тела горели, желая слиться воедино, но Генри еще боялся, а Сората не настаивал. Его ласки были наполнены сдержанной чувственностью и нежностью, от которой Генри терял голову. Его затягивало в этот страстный водоворот, звуки стихали, отдаляясь, и даже лицо Сораты вдруг смазалось. Генри протянул к нему руку, но она безвольно упала на диван.

Генри потерял сознание.

Рано утром он нашел на столе записку с парой слов.

— Что это? — потрясённо спросил я у своего провожатого, указывая на самую диковинную скульптуру, которую мне только доводилось видеть.

— Как сударь, вы ничего об этом не слышали?

Я помотал головой, глядя на поразительный образ, установленный в самом центре розария. Я недавно в этих краях, но успел обойти уже немало дворцов и замков долины. Не обошёл стороной и этот — его трудно не заметить: стоит солнцу подплыть к горизонту, и он начинает полыхать подобно огромному пурпурными сердцу. Всему виной цветные стеклышки в чудом сохранившихся окнах.

— Это печальная история, сударь, — со вздохом заметил старик.

Я тотчас убрал блокнот для эскизов и достал путевую книжку с плотными желтыми страницами, обернутую в тисненую кожу.

— Но вы ведь мне её поведаете?

— А какой нынче день, сударь?

— Пятница.

Старик тяжело вздохнул и кинул взгляд на алеющее небо.

— Ещё целые сутки…

— Простите?

— У вас есть время?

— Мой поезд отходит завтра примерно в этот же час.

— Вы правда хотите её услышать?

— Всенепременно!

Старик опустился на мраморный бортик, которым была обнесена скульптура, и сделал приглашающий жест. Я открыл записную книжку на нужной странице и с готовностью присоединился к нему.

Некогда жила была в этих краях прекрасная принцесса, и звали её Мелюзель. Её лицо не было правильным овалом, глаза не занимали поллица, а кожа не была белоснежным шелком — всё это удел сказочных принцесс. Мелюзель же была вполне живой, а потому у неё было чудесное чуть скуластое личико, живые глаза (кстати, правый у неё был карий, а левый болотно-зелёный, что придавало ей особое очарование), а кожа — всего лишь нежная, ухоженная и благоухающая, благодаря лавандовым ваннам и розовому маслу.

И когда принцессе исполнилось семнадцать, король с королевой решили, что их дочь уже достаточно взрослая, чтобы составить счастье любому принцу. Но, конечно, для Мелюзель полагался не любой, а самый лучший. Такой вскорости сыскался, и без долгих отлагательств сыграли свадьбу. Мелюзель была счастлива настолько, насколько нужно быть счастливой особе королевской крови, удачно выходящей замуж. Любила ли она своего первого мужа? Об этом история умалчивает. Как и обо всех последующих.

Счастье молодых продлилось недолго. В один из дней, когда последние лучи умирающего каждую ночь солнца скользили по земле, жителей королевства потряс страшный звон — будто великан раздавил каблуком хрустальный бокал. Те же, кто был в тот момент на улице, видели, что это лопнуло огромное невообразимо-прекрасное витражное окно во дворце. Цветные осколки взметнулись в небо, подобно смертоносной буре леденцов, на мгновение зависли в воздухе, а потом градом обрушились на мостовую. В тот же миг из окна показалась уродливая морда, а следом чешуйчатый монстр, мгновением ранее разбивший витраж своим шипованным хвостом. Он расправил крылья, похожие на заветревшуюся ветчину, и взмыл в небо, закрыв ими солнце.

Жители королевства были настолько потрясены, что даже не успели заметить, куда он улетел. Никогда прежде они не видели и даже не слышали о подобных ему: уродливый плод смешения дракона, змеи и подводного чудища. Принцессу нашли на следующее утро в купальне, откуда вылетел зверь. Её обнаженное тело было покрыто тонкими порезами от осыпавшихся стекол. Её молодой супруг в пышном облачении лежал тут же, неподалеку. Широко раскрытые голубые глаза казались настолько живыми, будто в них залетели осколки витража. Но принц был мертв — на шее зияла огромная рана от зубов чудовища, почти надвое перекусившего ему шею.

Когда принцессу привели в чувство и рассказали о случившемся, она впала в великую скорбь, ведь только так принцессам должно оплакивать своих принцев. Всё королевство укуталось в цвет горя, флаги и знамена поникли.

Но время лечит, и настал тот день, когда принцесса оправилась. Витраж в купальне заменили новым, для чего пригласили молодого искусного стеклодува. Черные полотна с вышитым золотыми нитками ликом принца, сняли, а жителям снова разрешили пребывать в веселье.

Прошло совсем немного времени, и король с королевой решили, что их дочери пора подыскать нового супруга. Следующий принц оказался даже ещё более прекрасным и подходящим их дочери, чем предыдущий. Такой уж точно сможет служить надёжной защитой и опорой.

На сей раз не прошло и одной луны, как жителей королевства потревожил тот же страшный звук. Тысячи сердец вмиг сжались, заслышав треньканье стеклянного дождя о мостовую. Булыжник вновь оказался усеян цветными осколками, похожими на мертвых бабочек. И вновь принцессу нашли в том же месте и в том же положении, что и прежде, а её парадно одетого супруга — лежащим рядом. Только на сей раз прибежавшие слуги едва не споткнулись о его голову, откатившуюся от тела — будто монстр был разгневан тем, что принцесса вновь осмелилась выйти замуж.

Шрамов на теле Мелюзель прибавилось, и всё же она оставалось по-прежнему прелестна. Понадобилось ещё несколько прекрасных принцев, витражей и трауров, чтобы до жителей королевства, наконец, дошло: дело в принцессе. Монстр отчего-то не желает, чтобы она выходила замуж. И вскоре королей, готовых отправить своих сыновей на смерть, не осталось. Нашлось ещё пару-тройку заморских смельчаков — ведь каждый из нас в глубине души верит, что сумеет избежать общей участи. Однако этого не произошло. Юная принцесса исправно примеряла чёрный. Король с королевой слегли от такого несчастья и вскоре умерли. Королевство, совсем недавно процветавшее, пришло в запустение: ветер гонял сухую листву по унылым улицам, васильки, некогда пробивавшиеся в расщелинах булыжной мостовой, засохли, жители же старались не глядеть на неприютный дворец и даже говорили шепотом, а путники обходили этот край стороной.