Однако когда поток переселенцев нерусского происхождения резко увеличился, возникли сомнения и опасения, что это может угрожать национальной безопасности. В 1882 году было издано распоряжение, что только русские подданные могут получить в собственность землю в Сибири, а иностранные подданные должны испрашивать на то особого разрешения у генерал-губернатора, который может даровать его лишь в исключительных случаях. Кроме того, было заключено соглашение с корейским правительством, по которому все переселившиеся до 1884 года корейцы признавались русскими подданными, а все переселившиеся после этого времени могли лишь временно пребывать в здешних краях, а затем должны были по истечении определённого срока продать свою собственность и вернуться на родину. В 1891 году такой срок был признан истёкшим, и часть корейцев вынуждена была всё продать и вернуться в Корею, но часть переехала в Маньчжурию, где им были предоставлены земли китайским правительством. Однако переселение корейцев в Уссурийский край не прекратилось. Приехали новые поселенцы, некоторые получили землю в краткосрочное пользование, а некоторые взяли её в аренду у казаков. Это полностью деморализовало казаков, которые стали проводить время в праздности. В то время как корейцы работали и возделывали землю, казаки всё больше и больше входили во вкус жизни на арендную плату, которую они тратили на выпивку и картёжную игру в кабаках. Кроме того, каждой весной появлялись новые жёлтые рабочие, которые осенью уезжали на родину, увозя с собой заработанные деньги. Русские и корейские колонисты никогда не смешиваются между собой. Корейцы не живут в деревнях, как русские, а строят свои собственные мазанки посреди земли, на которой работают. Так они получают возможность больше времени проводить на полях и им легче уследить за урожаем. А русские каждый день далеко ездят в поле на работу и возвращаются обратно в деревню вечером, тратя на дорогу много времени. Работают корейцы совсем иначе, нежели русские, усерднее возделывают землю и собирают лучший урожай, продают много зерна и сена и с течением времени достигают известного благосостояния. С помощью этих усердных и умелых земледельцев обработаны большие пространства новых земель. Когда Россия присоединила к своим владениям эти земли, то, как я уже говорил, на них по-прежнему остались жить китайцы. Это были прежние хозяева края. Эти так называемые манзы, чаще всего неженатые мужчины, жили отдельными небольшими общинами и далеко не всегда были людьми лучшего сорта. После присоединения края к России число переселенцев из Китая увеличилось. Китайские власти в Маньчжурии уже не имели тут влияния, да и русские были практически бессильны. Поэтому манзы вскоре почувствовали себя здесь полновластными хозяевами жизни и творили что хотели. А вскоре на русской территории были открыты золотоносные месторождения. В конце 1860-х годов китайское население достигло в крае 40 000 человек. Из них почти половина вела оседлый образ жизни, занимаясь земледелием и одновременно рыболовством и охотой. Вторая же половина по большей части занималась бродяжничеством и даже организовывалась в разбойничьи шайки хунхузов, которые держали в страхе местное население. Однако многие также занимались сбором грибов, искали золото, оленьи рога и столь высоко ценимый китайцами корень женьшеня. Манзы, кроме того, без всякого стеснения эксплуатировали коренное население и часто превращали людей в рабов. В деле эксплуатации человека человеком ни один европеец не может помериться силами с китайцами. Они спаивают коренных жителей своей водкой ханшином[121], «подсаживают» на опиум и выменивают за бесценок драгоценные собольи шкурки и другие меха. Манзы так умело запутывают туземцев, что они оказываются в неоплатном долгу перед ними и становятся подневольными поставщиками пушнины в счёт этого вечного долга. Кроме того, они настраивают коренное население против русских, которых выставляют злейшими врагами, а себя выдают за друзей и спасителей. Манзы очень богаты, а казаки и крестьяне, как я уже говорил, попадают к ним в зависимость, будучи вынуждены брать в долг в неурожайные годы. Для возникновения такой ситуации имел значение и тот факт, что большая часть колонистов, во всяком случае в южной части Уссурийского края, были малороссы, которые очень хорошо умеют обрабатывать землю, но непривычны к лесистым районам. Они, помимо прочего, ещё и плохие ремесленники в отличие от русских. Они вынуждены обращаться к китайцам, когда им требуется работа по починке дома или надо что-то сделать в кузне. Так что и тут они зависят от манз. И наконец, по Пекинскому договору 1860 года китайские подданные не подпадают под юрисдикцию русских судов и неподвластны России. В результате у манз появилось большое количество преимуществ, которыми они умело пользовались к собственной выгоде и в ущерб интересам русского населения. Китайцы, иными словами, так и остались настоящими властителями края. Много жёлтых, преимущественно китайцев, переселилось и в Приамурье. Ещё до присоединения края к России на равнине вдоль берегов Зеи, как говорилось выше, жило много китайских маньчжуров, ведущих оседлый образ жизни. Постепенно к ним стали присоединяться китайцы, пришедшие мыть сюда золотой песок, а также рабочие, приезжающие на заработки в города, особенно в Благовещенск. После Боксёрского восстания 1900 года и прискорбных событий в Благовещенске[122] когда множество китайцев было отправлено за реку, число их в Приамурье значительно сократилось. Эмиграция японцев в восточные провинции была прежде очень невелика в сравнении с подавляющим большинством китайцев и корейцев. Благодаря постоянному переезду сюда жёлтых рабочих, до начала войны 1904 года их стало в Приамурье и Уссурийском крае намного больше, чем русских. Из 487 предприятий, работавших в Уссурийском крае, 192 принадлежали жёлтой расе, и они никогда не принимали на работу русских. Остальные 295 принадлежали русским, но вот работали на них тоже жёлтые. Во время самой войны китайское население также увеличилось за счёт притока сельскохозяйственных рабочих, чей труд требовался для обработки земли, поскольку русских крестьян и казаков из Приамурья и Уссурийского края призвали в армию. После войны китайцев и корейцев стало ещё больше, плюс к ним прибавились японцы. Поэтому нет ничего удивительно в том, что в России находят положение дел заслуживающим пристального внимания. Стоит вспомнить слова Ли-Хун-Чана[123]: «Россия ещё пожалеет, что слишком приблизилась к Китаю и вмешалась в его внутренние дела, когда увидит, что Сибирь становится китайской». Из-за чего происходит такая сильная миграция жёлтых? Прежде всего из-за того, что на Дальнем Востоке не хватает рабочих рук. Разработка природных месторождений, развитие сельского хозяйства и горная промышленность требуют большого количества рабочих, а обеспечить его можно только за счёт жёлтых мигрантов. К тому же не стоит забывать, что европейские рабочие вообще проигрывают по всем статьям жёлтым рабочим, корейцам и китайцам, а потому часто приходится слышать утверждение от русских, что без китайцев им никак не обойтись. Неприхотливость и умеренность в потребностях китайцев хорошо известны, а потому китайцы соглашаются на меньшую заработную плату, чем европейские рабочие. К тому же они вообще работоспособнее. Хотя, надо признать, доводилось мне слышать и утверждения, что русский железнодорожный рабочий может за день выработать больше корейца и даже китайца, но при этом требует более высокой заработной платы, потому что на жизнь ему требуется больше денег. Подобные сравнения не вполне справедливы, поскольку в данном случае не учитывается, что китайцы и корейцы питаются хуже русских. Если же им всем давать одинаковую пищу, то вряд ли русский сможет выработать больше жёлтого рабочего. Да ещё следует принимать во внимание, что корейцы и китайцы вообще очень трудоспособны и упорны, а этими похвальными качествами не всегда могут похвастаться русские работники. вернуться Ханшина (или ханшин) — китайский традиционный алкогольный напиток, называемый еще «китайской пшеничной водкой». Имеет мутноватый цвет и специфический запах. Для её приготовления используется спирт из проса (гаоляна) или из чумидзы; содержит в себе значительную примесь сивушного масла. вернуться О событиях 1900 года в Благовещенске в русской исторической литературе не так уж много сведений. Наиболее полный обзор даёт иркутский историк В. И. Дятлов. Ниже приводим отрывок из его статьи, опубликованной в сборнике «Евразия. Люди и мифы» (М., 2003): «Благовещенской «Утопией» назвал анонимный публицист «Вестника Европы» трагические события лета 1900 года в Благовещенске. Тогда здесь в течение нескольких дней было убито, в основном утоплено в Амуре, около пяти тысяч китайцев. Событие это не просто страшное, трагическое. Во многом оно явилось знаковым, чрезвычайно важным для понимания механизмов воздействия синдрома «жёлтой опасности» на российское население дальневосточной окраины империи. <…> В 1898 году в Китае началось восстание под руководством тайного общества «Ихэтуань» («Отряды справедливости и мира»). Ихэтуани исповедовали ксенофобию, отвергая всё пришедшее в Китай с Запада. Их идеалом было возвращение к устоям традиционной китайской жизни, а важнейшим лозунгом, особенно на начальном этапе восстания, — призыв к уничтожению и изгнанию иностранцев из Китая. Восемь держав, в том числе и Россия, организовали военную экспедицию против восставших и поддержавших их правительственных войск. Военные действия шли и в Маньчжурии, подкатившись, таким образом, непосредственно к российской границе. Наиболее тревожная обстановка сложилась в Благовещенске: враждебные войска находились на другом берегу Амура, гарнизон был отправлен для боевых действий в район Харбина, коммуникации фактически прерваны из-за мелководья на реке Шилке. У населения и властей города и округи это вызывало естественную напряжённость, но представление о реальной угрозе какое-то время отсутствовало. Благовещенский журналист писал по свежим следам, что о событиях в Китае, в том числе и о расправах с европейцами, все, конечно, знали, но с собственной жизнью как-то не соотносили: «На Китай и китайцев все привыкли смотреть настолько презрительно, их трусость была так знакома всем пограничным жителям, что серьёзной войны с Китаем мало кто ожидал». И вдруг — обстрелы и попытка захвата нескольких российских речных судов на Амуре, а со 2 июля обстрел самого Благовещенска. Он длился тринадцать дней, вёлся восемью орудиями и значительного ущерба не нанёс. Не было разрушено ни одного дома, погибло 5 человек и 15 ранено. Довольно быстро выяснилось, что этим и незначительными разведочными экспедициями активность китайских войск и ограничилась. Но не на шутку встревоженные российские власти предпринимают ряд срочных мер: был возвращён благовещенский гарнизон, подтянуты значительные военные контингенты из Забайкалья и Хабаровска. К концу месяца российские войска, очистив собственный берег Амура, переправились на китайский и, быстро разгромив китайские формирования, захватили провинциальный центр Айгунь. Практически весь китайский берег Амура перешёл под контроль российских войск, всякая опасность для Благовещенска миновала. Что же происходило в городе в первые две недели, когда ситуация казалась — и была — опасной и неопределённой? По единодушным оценкам всех наблюдателей и участников событий, с первым же выстрелом началась страшная паника. Толпы людей бесцельно метались по улицам. Многие выехали из города. Были разграблены оружейные магазины и склады. Предпринимались судорожные и потому неэффективные попытки сформировать ополчение. По улицам бродили толпы озлобленных и подвыпивших призывников, оторванных от хозяйств во время летней страды, не получивших оружия, не организованных и никому на деле не нужных. «Не было ничего легче, чем взять город в этот момент даже небольшой части маньчжур», — констатировал участник событий. Дополнительным фактором паники было присутствие в городе китайцев. Благовещенск был основан в 1859 году. <…> К 1900 году его постоянное население достигло 50 тыс. человек, да еще несколько десятков тысяч сезонных рабочих отправлялись из него на золотые прииски и обслуживали навигацию по Амуру. Большую их часть составляли китайцы. Кроме того, практически каждая зажиточная семья города имела китайскую прислугу, китайцы контролировали мелкую, среднюю и часть крупной торговли, содержали многочисленные рестораны, кабаки и развлекательные учреждения, снабжали город овощами, строили, обеспечивали нормальное функционирование коммунального хозяйства. <…> Трудно удержаться от пространного цитирования по этому поводу из воспоминаний очевидца рассматриваемых событий: «Десятки лет многие из китайцев и маньчжур мирно жили в нашей среде, принося огромную пользу населению своим трудом, что признавалось решительно всеми беспристрастными людьми. Трудолюбивые, до невероятности ограниченные в своих потребностях, китайские подданные решительно никогда не бывали замечены не только в крупных преступлениях, но даже в мелких предосудительных проступках. Честность и добросовестность были общепризнанными их чертами, поэтому во многих крупных учреждениях, разных промышленных фирмах и компаниях, как и в частных домах, на китайцев, как на служащих или прислугу, все безусловно полагались и вполне им доверяли. Во многих русских семействах, имевших в качестве мужской прислуги молодых китайцев, к ним привязывались как к родным. Нередко их обучали русскому языку, и этому занятию они предавались с замечательным прилежанием: за русской книжкой или письмом они просиживали далеко за полночь и благодаря такому усердию делали быстрые успехи. Но в среде малокультурных слоёв нашего населения китайцы никогда не пользовались особенной симпатией. Простолюдины видели в них, во-первых, представителей чуждой национальности, упорно избегающей слиться с русской, так как известно, китайцы, за крайне редкими исключениями, никогда не расстаются ни со своими обычаями, ни с внешним своим видом. Во-вторых, в них русские рабочие всегда видели опасных для себя конкурентов». Когда начался обстрел, на них посмотрели другими глазами. Заметили, как их много, как велика зависимость от них. А самое главное, реально ощутили, как далека Россия и как близок и огромен Китай, ставший вдруг враждебным, способным без малейшего труда поглотить и растворить в себе весь их маленький и оказавшийся совершенно беззащитным островок империи. Так синдром «желтой опасности», волновавший прежде публицистов, аналитиков, государственных служащих, то, о чём рядовой обыватель если и задумывался, то как о чём-то внешнем для себя, вдруг обрёл для него реальное и страшное воплощение. Весь этот ужас и начал персонифицироваться в тех, кого ещё вчера снисходительно, добродушно-презрительно называли «ходями», «китаёзами», «узкоглазыми». Обыватели с подозрением и тревогой всматривались в лица своих слуг, которые ещё несколько дней назад были для них если не членами семей, то неотъемлемой и почти не замечаемой частью домашней обстановки. В китайцах на улице начинали видеть, говоря современным языком, «пятую колонну». Город заполонили слухи о тайных военных приготовлениях местных китайцев, их вызывающем поведении, о том, что они готовят резню. Передавали, что кто-то видел у них оружие. При обысках находили только ножи. Но находили и «афиши» (листовки) «ихэтуаней», что подливало масла в огонь. Немедленно начались инциденты. Часто их инициаторами были собранные в городе призывники, оторванные от дома и терпящие большие убытки. <…> Когда начались массовые избиения и убийства, власти абсолютно ничего не предприняли для их защиты. Не последовало ни официальных заявлений, ни каких-либо неофициальных действий. Более того, представители властей низового уровня, особенно чины полиции, прямо подстрекали к насилиям. 3 июля, то есть после нескольких дней фактического бездействия, в самый критический момент по инициативе благовещенского полицмейстера военный губернатор издаёт распоряжение о выдворении всех китайцев города и области за Амур. Силами полиции и добровольцев из числа горожан и казаков устраиваются облавы, в ходе которых несколько тысяч человек было интернировано. Облавы сопровождались массовыми грабежами, избиениями и убийствами. Никаких попыток оказать сопротивление не было. Правда, были случаи, когда благовещенцы пытались укрывать знакомых китайцев, особенно своих слуг, но на них доносили соседи. Укрывавших обвиняли в предательстве, угрожали расправой, поэтому спасти удалось очень немногих. <…> Утром 4 июля первая партия собранных накануне китайцев общей численностью до 3,5–4 тысяч человек (есть оценки и в 5–6 тысяч) под конвоем из 80 новобранцев, вооружённых за неимением ружей топорами, была отправлена в небольшой поселок Верхне-Благовещенский (в 10 километрах вверх по Амуру). Колонну вели быстро, дорога была плохая, день жаркий, и многие, особенно старики, стали отставать. Командовавший операцией пристав отдал приказ всех отставших «зарубить топорами». Приказ выполнялся, во время пути было убито несколько десятков человек. Следствие, произведённое несколькими месяцами позднее, выяснило, что всё это сопровождалось мародёрством — грабили и мёртвых, и живых. И при облавах, и во время этого скорбного пути не было ни одной попытки оказать сопротивление. Более того, никто не пытался бежать, хотя при чисто символическом конвое сделать это было не так уж сложно. В посёлке к конвою присоединились вооружённые жители-казаки во главе со своим атаманом. Они выбрали место для переправы. Ширина Амура составляла здесь более 200 метров, глубина — более четырёх при мощном течении. Подогнали китайцев к урезу воды и приказали им плыть. Когда первые вошедшие в воду почти сразу утонули, остальные идти отказались. Тогда их стали гнать — сначала нагайками, потом стрельбой в упор. Стреляли все, у кого были ружья: казаки, крестьяне, старики и дети. После получаса стрельбы, когда на берегу создался большой вал из трупов, начальник отряда приказал перейти на холодное оружие. Казаки рубили шашками, новобранцы топорами. Спасаясь от них, китайцы бросались в Амур, но преодолеть его быстрое течение не смог почти никто. Переплыло на другой берег не более ста человек. <…> Никто из участников расправы не протестовал. Нескольким новобранцам, у которых не хватало решимости рубить людей топорами, казаки пригрозили «снести головы как изменникам». Один новобранец спас раненого мальчика, мать которого была убита, но то был единственный случай человеколюбия, зафиксированный следствием. В последующие дни, вплоть до 8 июля, такая же участь постигла ещё три партии китайцев общей численностью в несколько сотен человек». вернуться Ли-Хун-Чан (Ли Хунчжан, 1823–1901) — китайский государственный деятель и дипломат. В течение ряда лет фактически руководил внешней политикой Китая. Участвовал в дипломатических переговорах с Францией во время Франко-китайской войны (1884–1885), подписал Симоносекский мирный договор с Японией (1895), заключил секретный договор с Россией (1896). В 1901 году подписал Заключительный протокол с державами. |
