Он сел в десяти метрах от воды, снял сапоги и, достав из кармана рубашки спички, закурил сигариллу. Потом, соорудив из песка нечто вроде подушки под голову, он продолжил курить лежа, глядя в небо, которое было необычайно чистым для этого времени года, лишь небольшие облачка нарушали его идеальную голубизну. Казалось, что вся вселенная остановилась в этот момент, что его, спасшегося после кораблекрушения или же упавшего во сне с какого-нибудь облака, забросило на этот берег, куда никогда не ступала нога человека. Солнце начало слепить глаза и припекать, слегка прихватив лучами кожу на его лице. Луиш-Бернарду докурил сигариллу и встал. Потом, зачем-то осмотревшись вокруг и убедившись, что никого нет, он разделся догола и зашел в воду. Погрузившись по пояс, он на некоторое время остановился, разглядывая плававших прямо перед ним мелких рыб, потом окунулся с головой в теплую прозрачную воду и, не закрывая глаз, сделал несколько неспешных гребков вперед. Вынырнув, через несколько секунд он снова набрал в легкие воздух и погрузился под воду, снова проплыв какое-то расстояние под водой, но уже в сторону берега, заметив стайку рыб и черепаху, которые тут же поспешили отдалиться от него. Чуть поодаль от них он увидел большое стройное тело барракуды с острыми, как пила, зубами. Рыба недоверчиво осматривала его со всех сторон, заставив с удвоенной силой плыть к берегу. И когда уже прибрежная волна припечатала его голову к песку, заставив распластаться на нем, подобно крокодилу, — только тогда он смог поднять голову, чтобы вдохнуть глоток воздуха. Пролежав так какое-то время, зарывшись в песок, с полузатопленной головой и торчащим из-под воды носом, он, наконец, встал, услышав совсем рядом с собой ее голос. Тихий и спокойный, заставивший его остолбенеть от ужаса.

— Какая прекрасная картина! Губернатор Сан-Томе и Принсипи, вместо того, чтобы находиться в своем кабинете, купается голышом на собственном пляже! Кто же после этого будет вас воспринимать всерьез, мой дорогой губернатор?

Энн сидела в десяти шагах от него, как раз там, где он оставил свою одежду.

Луиш-Бернарду заметил, что наверху, в кокосовой роще, рядом с его была привязана к дереву другая лошадь. Понятно, что она сделала это намеренно, чтобы ее не было видно, пока он тут нырял. Инстинктивно он отступил на несколько метров назад в воду, стоя там молча и по-прежнему не зная, как ему реагировать.

— Ну что, Луиш, испугались, потеряли дар речи?

— Нет, я просто думаю, как мне отсюда выйти…

— Как? Так же, как и вошли, ногами. Или вы хотите, чтобы я вам помогла?

— Да нет, выйти-то я выйду. Только проблема в том, что, как вы, должно быть заметили, я совершенно голый.

— Ну, так ведь это же просто замечательное зрелище! И какое фантастическое совпадение — встретить вас одного, на пустынном пляже, в воде и сразу голым! Вы не находите?

— Да, как будто специально…

— Нет, как будто это судьба. Клянусь вам, я не преследовала вас и абсолютно случайно прогуливалась здесь, когда вдруг увидела стоящую в роще лошадь. Тогда-то я и решила подсмотреть, кто же этот одинокий обитатель пляжа. Должна признаться, что распознала вас по вашей лошади, а не по вашей пятой точке, глядя, как вы тут увлеченно ныряете.

Энн громко рассмеялась, как маленькая девочка, которая только что совершила какую-то глупость. Луиш-Бернарду тоже не мог сдержаться и рассмеялся вслед за ней от такого признания.

— Что ж, тогда я выхожу. Только отвернитесь, пожалуйста, в сторону. Или же приготовьтесь к явлению губернатора Сан-Томе, сходящего на берег пред ясны очи супруги английского консула.

— Так давайте же.

— Не могу. Теперь уже точно, не могу.

— Почему же?

«Идти или не идти? — думал он. — Пойду, а там уж как Бог распорядится… или нет?» — Луиш-Бернарду посмотрел на Энн, пытаясь найти поддержку в ее выражении лица, однако она продолжала спокойно сидеть, так, будто ничего особенного не происходило. Только в уголках губ скрывалась едва заметная лукавая улыбка.

— Энн, получается что я, некоторым образом, как вы можете предположить, гм… как же это?.. Что на данный момент, так сказать, анатомически я выгляжу уже не очень невинно. Не знаю, понятно ли я объяснил.

— Да, мне кажется, я поняла вашу проблему. Но тогда, наверное, есть другое решение.

— Так вы передадите мне одежду? — спросил он, нетерпеливо ожидая ответа.

— Нет, я сделаю все ровно наоборот. Скажите, как вода?

— Вода? Отличная, теплая.

Сев на песок, Энн с некоторым усилием, чертыхаясь сквозь зубы, сняла сапоги для езды верхом, затем встала и одну за одной расстегнула пуговицы рубашки, отбросив ее в сторону и продемонстрировав короткий корсаж, поддерживавший грудь. Затем она проделала то же самое с корсажем, опустила висевшие на плечах бретельки и освободилась от него, обнажив большую, пышную, но при этом упругую грудь с крупными круглыми сосками. Расстегнув боковые пуговицы на брюках она позволила им сползти вниз и потом просто стряхнула их с себя на песок. Ее ноги были идеально стройными и чуть более загорелыми, чем этого можно было ожидать. Когда она уже закончила раздеваться и полностью обнаженная двинулась вперед в воду, Луиш-Бернарду уже не мог просто наблюдать это ее безмолвное распутство. Он посмотрел Энн в глаза. Она тоже смотрела прямо на него, во всей своей красе, спокойная и уверенная. Только лукавая улыбка на ее лице исчезла, а взгляд выражал молчаливую решимость, почти предопределенность, с которой она разделась и шла к нему навстречу.

Луиш-Бернарду наконец поднялся из воды, встал в полный рост и принял ее в свои объятия, плотно прижав и ощутив, как ее грудь и ляжки тают в его теле, как в глубоком поцелуе в него проникает ее жадный, нетерпеливый язык. Они простояли так несколько мгновений, не двигаясь, будто бы растворяясь друг в друге, когда она вдруг мягко оттолкнула его от себя. От неожиданности он не удержался и, падая навзничь в воду, увлек ее за собой. Вынырнув, они оказались стоящими на коленях напротив друг друга, и Луиш-Бернарду тут же притянул ее к себе, ища ртом ее губы, теперь уже со смешанным вкусом меда и морской соли. Он ощущал каждую клеточку ее языка, который без всякого стыда яростно метался у него во рту, отчего голова его закружилась окончательно. Оторвавшись от ее губ, он принялся целовать ее шею, ее широкие прямые плечи; его руки лежали на ее грудях, едва помещавшихся в ладонь. Обезумев от желания, он погрузился в них лицом и начал целовать ее соски, продолжая при этом мять и чуть приподнимать вверх грудь, будто бы желая оценить ее вес и плотность. Энн при этом отнюдь не выглядела успокоенной, она не закрыла глаза, не издавала стоны и не откинула голову назад, соблазненная и побежденная. Она вела себя так же страстно, как и он. Ее губы так же страстно искали его рот, а рука тем временем медленно опустилась под воду, нащупала его твердый, устремленный кверху член и крепко сжала его, слегка потянув вверх и потом вниз. Луиш-Бернарду вывел Энн из воды и уложил ее спиной на мокрый песок. Упав на нее, он снова потерялся в ее груди, которая просто сводила его с ума. Он лизал ее, мял, зарывался в нее лицом, упершись нижней частью тела в ее бедра и живот. Они вдавливались друг в друга, словно звери во время случки, которых море вернуло на берег, чтобы они могли удовлетворить свою похоть. Все это время Луиша-Бернарду не оставляло опустошающее желание овладеть этой сладострастной женщиной, которая так дерзко разделась и зашла к нему в воду. Однако в этот момент он вдруг почувствовал, что ему нужно что-то сказать: ведь то, что произойдет сейчас, не может быть обыкновенным соитием между самцом и самкой.

— Энн… — он начал говорить, сам еще не понимая, что хочет сказать, но она сразу же остановила его. Улыбка на ее лице была чуть напряженной, а взгляд таким же решительным. Положив руку ему на затылок, она притянула его к себе.

— Тс-с-с, Луиш!.. Соте. Иди ко мне.

Рука Энн снова опустилась вниз, сильно сдавила его покоившийся на ее животе член, слегка выгнула спину, раздвинула ноги и направила его внутрь себя. Луиш-Бернарду тут же сдался, забыв про все сомнения, и стал медленно, сдерживая себя проникать в нее. Ее плоть оказалась настолько влажной, и не только от морской воды, что, издав едва слышимый вздох, он проник в нее так глубоко, что почувствовал, как земля под ним заходила ходуном и задрожала в унисон ее телу. Он ощущал ее соленый язык, а еще — что-то огромное там, под землей, нечто разверзшееся и рвущееся на куски, чтобы принять его, — как будто бы проснулся и заревел, захрипел вместе с ним, вместе с ней, долго спавший вулкан. Их совместный глухой хрип перерос в мощный взрыв, с бесчисленным количеством звезд, замерцавших в его глазах и в зелено-голубом небе глаз Энн, которое отражало весь этот хаос. И тогда, за какую-то последнюю долю секунды до того, как он почувствовал, что пропадает, падая на самое дно ее и самого себя, в голове его вдруг неожиданно четко и здраво промелькнула мысль о том, что отныне он уже навсегда потерян в теле, во взгляде и в той бездонной пропасти, которую олицетворяет собой эта женщина.