— Чего ты хочешь, Софьюшка? — полусонно спросил он.

— Здесь казачий вольница? — сверкнула она светлыми глазами. — Разбойники больше нет?

Дарган откинулся на спину и рассмеялся впервые за много верст пути. Затем напустил на лицо серьезности, притянул к себе девушку:

— В наших краях, милая, такие разбойники, что те, от которых мы отбивались, покажутся тебе мальчишками с парижских улиц, — отведя волосы с ее успевшего загореть лица, сказал он. — Как тебе получше объяснить… Они не знают пощады.

— Что это? — не поняла спутница.

— Если мы попадемся к ним, то живыми вряд ли останемся.

— Они убивают?

— Могут и на куски разделать.

Девушка долго смотрела на огонь. Языки пламени поднимались вверх, распадаясь на искры, растворялись в темноте ночи. Лица сидящих у костра людей играли тенями, на всех до единого лежала печать мужественности и внутренней воли. Она чувствовала исходящую от них силу, словно попала в индейское кочевье с невидимыми вигвамами вокруг, только индейцы были не краснокожими, а представляли из себя загорелых на солнце бледнолицых. На родине во Франции было много книг с картинками про американских аборигенов и про их нравы. Французы жалели отстаивавших независимость людей, к праздникам собирали им посылки и посылали в далекую Америку. Здесь тоже ощущение было таким, будто надень на голову каждому из случайных попутчиков убор из перьев, и отпадет необходимость скакать на другой конец земли.

— Мы едем дикий прерий? — слегка отстранилась она от спутника.

— А что это такое? — переспросил казак, ему лень было шевельнуть пальцем.

— Прерии, это в Америке, мы ходили туда на торговом судне, — подсказал сидевший поблизости человек без возраста. — Они похожи на наши степи, только трава повыше, да деревья кое–где. А еще несметные табуны диких лошадей, по местному мустангов, на них скачут индейцы с луками и маленькими топориками.

— Диких лошадей и у нас было в достатке, — зевнул Дарган. — Всех успели или приручить, или перевести.

— Мы их на подворьях разводим, а те сами плодятся, — не согласился человек. — И царские войска к нам не суются, а в Америке аборигенов уж не осталось.

— Сничтожили?

— Истребляют поголовно.

— У себя мы такого не допустим.

— Дело не в этом, — собираясь окунуться сон, поудобнее устроился на бурке собеседник. — Мы согласились на услужение царю, а индейцы новую власть признавать отказались.

— Царь–батюшка и горцев не дюже цепляет, и азиатов с татарами. Везде старается как с французами — полюбовно. Испокон веков так было.

— То–то и оно. А это неправильно, они себя еще покажут…

Небосклон просыпался бессчетным количеством ярких звезд, в их окружении луна показалась огромным бубном из выделанной кожи, неторопливо катящимся над степью. Закутавшись в полу бурки, девушка положила голову на грудь Даргана и смежила веки, снова она не получила ответа на мучавшие ее множество вопросов.

Осталась позади столица Земли войска Донского городок Новочерскасск с атаманским дворцом народного героя Платова, с войсковым собором и военным училищем для казачат. Наезженный тракт потянулся вдоль берега реки Дон с неподвижными рыбацкими каюками, с неторопливыми кораблями посередине, идущими от Азовского моря или возвращавшимися в него, чтобы через узкий пролив Босфор попасть в море Черное, а оттуда через Дарданеллы и в Средиземное. Недаром город впереди, через который пролегала дорога, прозывался портом пяти морей. Девушка с интересом наблюдала за восточной пестротой вокруг, тревога снова покинула ее, уступая место простому любопытству. По обочинам возносились в небо свечами стройные раины — пирамидальные тополя — бегали длинноногие дрофы, поля были возделаны. Жизнь вокруг била ключом, и когда на горизонте засверкали купола церквей, спутница с надеждой перевела дыхание. Может быть и в этих местах на краю земли она ничем не отличается от жизни в чопорной Европе с начищенными до блеска окнами, может быть она одинакова везде. Ведь в станицах, которые они проезжали, казачьи куреня сверкали идеальной чистотой, а сами казаки с казачками выглядели сытыми и довольными судьбой. Да и в прожаренных солнцем степях вокруг бегало столько живности, что чувство голода возникало само собой, заставляя просыпаться звериный аппетит. Особенно много было похожих повадками на страусов, которых путешественница видела в королевской резиденции Фонтенбло под Парижем, жирных дроф. Стремительные птицы то и дело норовили перебежать широкий грунтовой тракт.

Сначала на пути вырос сложенный из саманного кирпича армянский Нахичеван с похожими на турок жителями в длинных кафтанах, с пузыристыми шароварами и мягкими на ногах чувяками с загнутыми кверху носами. Во дворах ревели ослы, через заборы перевешивались ветви со спелыми абрикосами, с грушами и виноградом. Потом запестрели деревянные домики пригорода Ростова, утопающие в запахах цветов, перезрелых фруктов и того аромата, который пропитывает южного человека на всю жизнь. Девушка втягивала этот запах, она старалась наполниться им, чтобы не отличаться от местных жителей. Дарган с улыбкой наблюдал за ней, он радовался тому, что спутница изредка отвлекалась от тяжких дум. Завернув кабардинца с центральной Большой Садовой улицы на проспект Большой, он повел табун лошадей по направлению к городскому рынку, пришла пора пополнить запасы овса и продуктов для себя. Взору открылся собор Александра Невского о нескольких главах, с массивными стенами и монументальными входами с иконами над ними. Он был построен ввиде четырех квадратных башен с луковками над каждой, посередине соединенных одной крышей с большой, покрытой золотом, маковкой. Картина была столь величественная, что девушка привстала в стременах, из ее груди вырвался изумленный возглас:

— О, базилик! — устремилась она вперед. — Среди степь… Откуда, кто?

— Софьюшка, лувры с нотре дамами громоздятся не только в Париже, но и у нас есть на что посмотреть, — с гордостью сказал Дарган, он снял папаху и перекрестился. Затем продолжил. — Видал, красота какая, на века построенная.

— Ви, месье Д, Арган, — не отрывая глаз от церкви, согласилась спутница. — Я хочу туда.

— Обязательно зайдем, заповеди Христовы казаки блюдут свято.

На площади перед собором толпился разноликий народ, были здесь крещенные татары, хохлы, принявшие русскую веру люди неизвестно какой национальности, истово отбивавшие поклоны и целовавшие руки выходившим на улицу попам. Иногда внешностью они были похожи на пиратов или бродячих цыган с длинными волосами, с серебряными серьгами в одном ухе. Подогнав лошадей к коновязям, Дарган накрутил уздечки вокруг бревна, на морды навесил торбы.

— Пойдем, Софьюшка, теперь не грех попросить у бога и за себя, — тронул он спутницу за локоть. — Земля началась нашенская и порядки тут тоже свои, вольные.

Они вошли под прохладные своды, осенив себя крестами, осмотрелись вокруг. Под куполом наблюдал за человеческой суетой окруженный ангелами седобородый сам Господь–отец, ниже расположились картины на библейские темы, затем шли изображения святых, и уже на стенах висели большие и маленькие иконы с зажженными перед ними лампадами. Сизоватый дымок струйками поднимался к потолку, сливаясь в призрачную синеватую твердь, отчего казалось, что Господь смотрит как бы из небытия. На клиросе бормотали молитвы священники и монахи, им подпевал церковный хор, голоса заполняли церковь, успокаивая нервы. Девушка сложила руки перед грудью, мысленно начала повторять молитвы на своем языке, она понимала, что бог един и нет разницы, на каком наречии просить его о снисхождении, тем более, что и церковь заполняли люди разных национальностей — приход был открыт для всех. Девушка перестала замечать все и вся вокруг, она чувствовала, что молитвы доходят до Господа, что он внемлет ее устам и понимает ее. Она закачалась под знакомую с детства мелодию, которую запомнила еще с колыбели, все дальше и дальше удаляясь от мирской суеты…