— Пардон, месье, ви хотеть сказать, что представляете исключение? — откровенно засмеялась до сей поры молча следившая за разговором девушка.

— Ви, мадемуазель, — быстро перешел на французский язык незнакомец. — Наши воины начали возвращаться из похода, и я из Москвы специально выезжаю на эту почтовую станцию, чтобы перекупить драгоценности. Ведь пропьют, за бесценок отнесут в шинок, а меня проинформировали, что среди безделушек имеется цепь самого кардинала, служившего мессы при короле Людовике Шестнадцатом.

— Зачем вам это, месье? — с издевкой в голосе спросила девушка.

— Я знаю прижившегося в России француза, он является дальним родственником того кардинала, — пояснил господин. — Когда до меня дошли слухи о цепочке, я решил попытать счастья и, если повезет, помочь другу вернуть раритет на родину.

— Вы пользуетесь старыми слухами, — развела руками девушка. — У нас есть сведения, что кардинальская цепь давно заняла свое законное место в сонме их святейшеств.

— По выговору вы парижанка, наверняка обладаете более подробной информацией, — в знак согласия кивнул незнакомец. — Но дело в том, что передаваемый по наследству раритет видели не больше месяца назад, по идее, все это время вы должны были находиться в пути, следовательно, быть не в курсе событий. Или в полном курсе.

— Вы тоже неплохо говорите по французски, — пропустив мимо ушей последнее предположение, прищурилась собеседница. Дарган недовольно дернул плечом, затянувшийся разговор начал его беспокоить.

— Я много лет прожил во Франции в качестве представителя одной торговой фирмы, — покосившись на казака, покрутил трость между коленей господин в котелке. — Мадемуазель, если позволите, последний вопрос, и на этом беседу мы закончим.

— Ради бога.

— Что на вашей ручке, что на руке вашего спутника, перстни очень редкой работы. Они стоят много денег.

— Здесь торг неуместен, — вскинула подбородок вверх девушка. — Этими перстнями нас благословили на супружескую жизнь две царственные особы — король Франции и император Российской империи.

— Не может бы–ыть! — откачнулся назад собеседник, достав носовой платок, он промокнул выступивший на лбу пот. — Прошу прощения, господа, тогда я просто ошибся, считайте все вопросы исчерпанными.

Дарган встал, девушка последовала за ним, когда отдалились на приличное расстояние, спутница обернулась, насмешливо сморщила носик:

— И все–таки, кто вы на самом деле, месье? — с интересом спросила она.

— Я думаю, вы догадались сами, — притрагиваясь к котелку, негромко ответил незнакомец.

Девушка перевела Даргану смысл разговора и ответ господина на последний вопрос, она ожидала отрицательной реакции, но тот с облегчением перевел дыхание. Он подумал о том, что теперь можно будет ехать ни от кого не прячась и никого не опасаясь.

Москва открылась заново отстроенными кирпичными домами калужской заставы, копыта лошадей звонко зацокали по булыжной мостовой, ведущей к центру города. По бокам замелькали дровяные и угольные склады, лавочки, шинки, разухабистые, с краснощекими тетками и крепколобыми мужиками, базары, которых по всей Европе днем с огнем не найдешь. Там весь этот беспредел давно упрятали в рамки цивилизации. А здесь за всадниками вдогонку бросились пацаны — разносчики булочек и пирожков, морса и студеного кваса, наперебой предлагая свой товар. И везде над домами с невзрачыми дворцами поднималось множество золоченых куполов с православными крестами, жизнь в церквях бурлила не меньше, чем на тех же базарах. Наконец взору представился центр Москвы с хоромами богатеев с башенками над ними, с колоннами и портиками. Во все глаза смотревшая по сторонам девушка отметила, что в застройке зодчие не соблюдали никакого порядка, преследуя разные стили, больше склоняясь к классическому. Кое–где виднелись черные останки строений, не обихоженные после пожара 1812 года, или открывался вдруг обложенный строительными материалами фундамент. Проехав по Малой Бронной, Дарган свернул на Тверскую, на которую выходил окнами известный всему городу Английский аристократический клуб, обогнув церковь с голубыми маковками, выскочил на просторную площадь. Кони запрядали уздечками, почуяв скорый отдых, спутница продвинулась вперед и замерла как вкопанная. Взор притянула высокая белокаменная стена с рядом башен, в створы которых устремлялись экипажи и всадники на поджарых рысаках. Особенно сильным было движение через построенную в форме квадратного конуса башню с золотым двуглавым орлом наверху. Такие–же орлы оседлали едва ли не все шпили вокруг, они будто парили в воздухе, создавая впечатление имперской незыблемости. За стеной сверкал золотом на солнце сонм церковных куполов. Слева, будто вросший в землю, возвышался краснокирпичный приземистый собор о многих разноцветных головах со звездами в них, с золотыми крестами, справа вздымал в небо осанистые надстройки высокий дворец. Основательность в сочетании с неевропейским — более прямолинейным — ландшафтом заставили девушку подобраться, она вдруг ощутила не упорядоченную силу, а первобытную мощь, волнами прущую от площади.

— Месье Д, Арган, мы где? — с придыханием спросила она.

— На Красную площадь въехали, — отозвался казак, он уже бывал здесь, когда защищал Москву от наполеоновских войск. — Перед тобой тот самый кремль, на который ты хотела посмотреть.

— Ви, монумент!.. А это? — спутница указала на церковь.

— Собор Василия Блаженного, был такой при Иване Грозном, правда, сам собор царь поставил в честь взятия Казани.

— Казан!?.

— Татары… на Руси двести пятдесят лет озоровало татаро–монгольское иго, тебе, Софьюшка, не понять. Хотя вас римляны тоже потоптали.

— Потоптали, — согласилась девушка, не совсем понимая значения этого слова, как и всего предложения.

— А из тех ворот выезжает император, когда бывает в Москве, — Дарган показал на Спасскую башню. — У нас, милая, все не как у людей, у вас один Париж, а у нас даже столицы две — Санкт — Петербург и Москва. Северная столица точная копия европейских городов, вся из ванзейских дворцов, поэтому она для Европы, а Москва для России остальной.

— Вандея… дворцы… Потшему?

— Расстояния большие, из одного места за всем не усмотришь.

По площади сновали прохожие, катились телеги и дрожки с седоками на козлах, гарцевали всадники, в воздухе пахло конским навозом, стоял шум, гам, перестук и перезвон. И когда в многочисленных церквях забили в колокола, показалось, закованное в камень пространство кто–то решил расколоть на части, чтобы каждому досталось по куску. Девушка почувствовала щедрость русской души, смеясь, подставила ладони, она успокоилась, наяву узрев, что и в России есть, на что посмотреть. Ей было жаль, что ее сплеменники хотели сжечь с окраин туземный, а в центре цивилизованный город, в котором так аппетитно пахнут пирожки с булочками и такие вкусные щи. Она искоса взглянула на осенявшего себя крестным знамением возлюбленного, перекрестилась слева направо тоже. Прошептав католическую молитву, подставила всю себя под праздничные перезвоны колоколов. В голове возникла мысль, навеянная щедрым благодушием вокруг, посмаковав ее, девушка пришла к выводу, что мысль следует воплотить в жизнь.

А люди вокруг отбивали земные поклоны, они знали, что работа может и подождать, потому что кесарю кесарево, а богу — богово.

Путники остановились на постоялом дворе, разместившемся на Ордынке. Дарган загнал табун за крепкий забор из тесаных досок, приказал конюху дать овса и напоить лошадей. Косоглазый татарин попытался было завести разговор о их продаже, возвращавшиеся с войны солдаты часто отдавали измочаленных дорогой кляч за полцены. Но казак резко оборвал его на полуслове, дело было не столько в том, что предстоял долгий путь домой, а в том, что в казачьих краях дороже коней ценилось только оружие. Забросив вещи в угол просторной комнаты с двумя кроватями, он заказал сытный обед с графином вина, попросил наполнить им баклажку. Девушка отцепила шпагу от пояса, прилегла на деревянное ложе и откинулась на пуховую подушку. Щедрость русской души чувствовалась во всем: в общении с незнакомыми людьми, в порциях щей с большими кусками мяса в глиняных тарелках, в размерах гостиничного номера, даже в подушке, такой объемной, что голова в ней утопала. Она повернулась к занятому осмотром черкески возлюбленному, хотела что–то сказать, но промолчала, решив отложить разговор на после обеда. Тихо скрипнула дверь, то ли потревоженная проходившим мимо человеком, то ли от гулявшего по комнате сквозняка, усталые путешественники не обратили на это внимания. Девушка обдумывала, как лучше преподнести возлюбленному задуманное, Дарган продолжал тщательно обследовать форму терского казака, он твердо настроился после Москвы снова стать самим собой.