— Ты доволен сделка? — весело спросила она у Даргана. — Он просил двенадцать тыща, мы платили десять. Рядом кремли, такой особня–ак.

— Дворец красивый, — согласился он. — Но кто будет в нем жить?

— Мы говорил, наши дети.

— Детей еще надо заиметь и вырастить.

— Все будет, — уверенно махнула она рукой.

В комнате их ждал сюрприз, в вещах кто–то успел порыться. Дарган мысленно поблагодарил судьбу за то, что забрал с собой почти все деньги и драгоценности. С ними тяжело было таскаться, но сейчас сумка с сокровищами на руках показалась легче пушинки. Он сунулся ко второму мешку, где лежала часть оставленных богатств, высыпал содержимое на пол. Небольшая сумма денег с тремя мешочками золотых монет оказались на месте. Тогда он раскрыл переметную суму, в которую переложил пачку ассигнаций, рассчитывая по дороге расплачиваться ими за услуги. Купюры исчезли. Заметив его состояние, заволновалась и спутница, она перебрала приданное, с облегченным вздохом высвободила из складок два крупных прозрачных камня. Видимо, грабители не успели покопаться в вещах основательно, ограничившись поверхностным осмотром, скорее всего, их кто–то спугнул. Уложив все как было, Дарган подошел к двери, выглянул в коридор, он вдруг вспомнил, что во время разговора с девушкой петли часто поскрипывали, словно стоявший с той стороны незнакомец все время пытался приоткрыть ее. Мимо протащился бормотавший что–то под нос пожилой татарин, подождав, пока он скроется в одной из комнат, казак направился к выходу из гостиницы. Более молодой его соплеменник должен был ухаживать за лошадьми на конюшне. Конюх и правда занимался уборкой навоза из стойл, ему помогал еще один, с серьгой в ухе и с проваленным носом. Заметив Даргана, оба коротко переглянулись, но работу не оставили. Казак проверил лошадей, неторопливо перетрусил упряжь, любой штришок мог подсказать, кто их этих двоих заинтересовался путниками вплотную. Отметил, что седла с уздечками в углу разложены не так, их словно приготовили для дела. Выйдя из конюшни, Дарган осмотрелся, затем подошел к уборщикам:

— Салам алейкум, — поздоровался он.

— Ва алейкум салам, — отозвался молодой татарин, вильнул раскосыми глазами на казака. — Я коней почистил, напоил, овса задал. Что прикажешь еще, господина солдата?

— Посторонних возле моих лошадей не видел? — напрямую спросил Дарган.

— Какой посторонний, когда все свои, — заулыбался конюх. — К нам после вас прибыл только два постояльца, один тучный такой, второй как селедка с жидким бородком. Нет посторонний.

— Если кто станет интересоваться моим табуном, дай знать, — приказал казак, он привык держаться с татарами как господин.

— Якши, господина солдата.

Конюх раскосо посмотрел на товарища, всем видом доказывая, что веры ему грош цена в базарный день. Татарин с серьгой надул шелудивые щеки как соловей разбойник, сплюнул себе под ноги. Дарган поморщился, затем вытащил из–за голенища нагайку, с силой щелкнул ею в воздухе. Последив за произведенным эффектом, направился к дому, он понял, что где–то допустил промах и теперь чем раньше они покинут постоялый двор, тем спокойнее будет.

Они снова неслись по полям и равнинам, меняя лошадей на ходу, и вновь Дарган ощущал дыхание гнавшихся за ними разбойников. Один раз бандиты приблизились настолько, что пришлось залечь за придорожный камень на окраине леса и отстреливаться, а потом отрываться, петляя зайцами по рощицам и дубравам. Путникам повезло, они выиграли во времени, но лошади уже не выдерживали бешенных скачек, за долгий путь от Парижа они выдохлись.

После разговора с конюхом и его дружком казак больше не сомневался, что оба являются наводчиками банды, сколоченной из раззадоренных войной, разоренных ею окрестных крестьян. Пока пробирались до Москвы нехоженными путями, опасности обходили стороной, но стоило выехать на людный тракт, как разбойники тут–же дали знать о себе. Их было много, этих банд из оборванных и голодных крепостных людей, жалости к путникам не ведавшим, так же, как бывшим беспощадными к наполеоновским солдатам, заставившим их собраться в партизанские отряды. Когда их ловили, то вешали или отрубали головы, но чаще они уходили в причерноморские степи, в обширные казачьи вольницы, чтобы вернуться в Россию уже в качестве непродажных защитников — казаков.

— О, эта Россия! — восклицала на коротких привалах спутница, повторяя заученные наизусть слова. — Здесь никто никогда никому не нужен.

— Мы тоже не нужны, окромя разбойников, — стал дополнять присказку Дарган, чтобы хоть как–то оправдаться. — А татей в России испокон веков было море разливанное.

— Ви, месье Д, Арган, — соглашалась девушка, поводя рукой вокруг. — Здесь море разливное.

Наконец в косых лучах заходящго солнца показались черные избы небольшого населенного пункта, всадники на всем скаку влетели в начало улицы и затормозили перед большим домом. Плотные клубы пыли догнали табун, накрыли его с головой. Когда она рассеялась, Дарган рукояткой нагайки постучал по облупившемуся наличнику, на стук никто не откликнулся. Он проехал к воротам, заглянул во двор и увидел заросшее лопухами пространство, выломанную дверь в сенцы и провалившуюся на сараюшке соломенную крышу. С тревогой осмотрелся по сторонам, деревня не подавала признаков жизни, словно жители в одночасье решили покинуть ее. Когда с боями гонялся по Европе за наполеоновской гвардией, такие картины ему не встречались. Жители возвращались в населенные пункты, в которых артиллерия не оставляла доски на доске, и заново отстраивали жилища. А здесь, в России, мертвые пейзажи стали привычными. Казак отъехал от ворот, остановился на середине улицы, лошади запрядали холками, застучали копытами. Их надо было напоить и накормить.

— Спешивайся, Софьюшка, — соскакивая с седла, сипло сказал Дарган. — Видно, здесь придется и заночевать, и отбиваться от бандитов.

— Там город нет? — спутница махнула рукой вперед.

— Есть, да расстояния между нашими городами сотни верст, — пояснил он. — Мы бы оторвались, но от самого Парижа идем галопом, а у них лошади свежие.

Девушка шевельнула поводьями, проехала по улице, намереваясь высмотреть колодец, и вдруг увидела сгорбленного старика с белой бородой. Он вышел из одного из домов, опираясь на клюку, приставил ладонь ко лбу. Так это было неожиданно, что она не смогла подать никакого сигнала спутнику. Меж тем, Дарган тоже заметил деда, тронулся ему навстречу:

— Здорово дневал, дедука, — еще издали крикнул он.

— Слава Иисусу Христу, сынок, — бодро ответил тот. — Далеко путь держите?

— На Кавказ, в родную станицу.

— Казаки, значится?

— Они самые, терские мы.

— Наслышаны, лихие воины.

— А где люди, дедука, деревня будто вымерла, — спросил Дарган.

— Так оно и есть, добрый молодец, — старик поставил клюку перед собой, видно было, что он обрадовался путникам. — Поначалу всем миром поднялись на защиту своей земли, а потом, когда француз мужиков повыбил, помещик детишек с молодайками перевел на центральную усадьбу — сами бы они тут не вытянули. На всю деревню нас осталось двое — я, да старуха из крайнего двора.

— Война еще никого до добра не доводила, — согласился Дарган, вспоминая, что в станице казачки иной год не успевали хоронить мужей, переходя сразу в любушки, до которых стали охочи чуть не безусые юнцы. — А где тут колодец?

— В каждом подворье, заросли, поди, — старик пожевал губами. — Чай, коней хочешь напоить?

— Их в первую очередь.

— Тогда веди к Светлому озерку, там вода на травах настоянная, силу прибавляет, — он указал рукой за околицу. — И луга сочные, спасу нет.

— Спасибо, дедука, мы здесь и заночуем.

— Где душенька пожелает, там и располагайтесь. Можете у меня.

— Мы бы рады, да нам нельзя, — решил сознаться Дарган.

— Что так?

— Разбойники гонятся.

Старик помолчал, посучил пальцами по ручке клюки, потом прищурил ярко–синие глаза под косматыми бровями:

— Добром на войне разжилися? — тоже не стал он ходить вокруг да около.