— Ви, месье, лес Месмезон.

Дарган откинулся на бурку, сунул травинку в рот, он подумал о том, что избавляться от сокровищ следует по одной причине, любой патруль имел право задержать их и препроводить куда следует. При обыске клейма на изделиях из схрона с печатями на драгунских вещах подсказали бы, кому передать грабителей дальше. А с бумажными деньгами опасность быть задержанными уменьшалась в несколько раз, мало того, их можно было рассовать куда угодно, хоть привязать под хвосты лошадям. Но он до сих пор не нашел ответа на вопрос, по чьей наводке за ними охотятся, или это был хозяин клада, или погоню организовал месье, к которому обратилась девушка. В конце концов, он пришел к выводу, что одинокую путницу никто задерживать не станет, и если она знает, кому продать золото, почему бы этим не воспользоваться, тем более, выигрыш был очевидным. Отложив сокровища, принадлежавшие новгородскому князю, Дарган сунул остальное в сакву, с серьезностью посмотрел на спутницу:

— Будь осторожной, кажется, я начинаю к тебе привыкать.

— Ви, месье, — радостно откликнулась девушка. Она рассчитывала именно на такой исход дела, но не предполагала, что соглашение пройдет так быстро. — Оревуар, мон шер!

Дончак с места взял в карьер, ветер шарфом заполоскал платок на плечах, колоколом вздул платье на всаднице и тут–же подол облепил ее ровные ноги.

— Оревуа–ар! — донеслось уже издали.

Городок Обревиль как две капли воды походил на тот, в котором девушка продала часть сокровищ, он стоял на реке с коротким названием Эр. Дело было в том, что здесь жил ее дядя, родной брат матери, с приходом к власти Наполеона Первого занявший в нем место мэра. Пару лет назад, когда Франция была в полном расцвете, она с матерью приезжала к солидному главе мэрии в гости, но с тех пор произошли крутые изменения, и какое положение было у него сейчас, она не имела понятия. Умерив пыл дончака на окраине города, она направила его к главной площади. Вокруг суетились русские солдаты и солдаты войск коалиции, по мостовым гарцевали смешанные конные патрули, не обращая на них внимания, горожане старались заниматься своими делами. Но дух нации был уже не тот, первоначальный, когда с домов свешивались разноцветные флаги, когда различные департаменты стремились щегольнуть друг перед другом пышностью и богатством. Граничащая с бедностью скромность сквозила из–за каждого угла.

Девушка подъехала с выстроенному в причудливом стиле барокко двухэтажному зданию с портиками, нишами и колоннами между ними, отыскала вбитый в стену крюк под коновязь. Выдернув заложенные между потником и седлом два свертка, положила их в сумку с остальными драгоценностями. Перед парадным подъездом тщательно осмотрела себя, прикрыв накидкой рукава платья и грудь, поставила на ступеньку тяжелую ношу. Затем дернула за шнурок над дверью, сложила руки на животе. Открыл худощавый консьерж в летах, тот самый, встречавший ее два года назад.

— О, мадемуазель Софи, как я рад, что вы вновь посетили нас, — с чувством воскликнул он. — Мы все по вас соскучились, проходите скорее в дом.

— Спасибо, Жан, я тоже часто думала о вас, — слегка наклонила она голову, переступила порог дома. — Забери, пожалуйста, сумку.

— Конечно, мадемуазель, — засуетился лакей. — Сейчас я доложу хозяину о вашем приезде.

— Сначала я хотела бы привести себя в порядок.

— Тогда пожалуйте в туалетную комнату, мадам Месмезон только что покинула ее.

Отделанная мрамором и зеркалами комната с ванной, с туалетными принадлежностями на полочках, напомнила девушке о недавней беззаботной жизни, невольно заставила погрузиться в воспоминания. Но она не дала чувствам завладеть собой, приведя в порядок платье, попыталась сделать прическу и, махнув рукой, вышла в коридор, обвешанный множеством картин, уставленный не меньшим количеством статуй. Навстречу уже спешил ее родной дядя с буклями на голове, в парчевом сюртуке и в белых панталонах. Она помнила, что он всегда поднимался рано:

— Какими судьбами, девочка моя, — еще издали раскрыл он руки для объятия. — Почему столько времени моя сестра и ты не давали о себе знать?

— Война, мой милый дядя, — утопая в больших ладонях и волнах духов, просто сказала девушка. — Она перевернула нашу жизнь, заставив по иному взглянуть на мир.

— Да, да, ты абсолютно права, война не пощадила никого, в том числе детей. Как ты выросла, Софи, и как похорошела, — не унимался родственник, оглаживая голову племянницы. — Наверное, заимела кучу поклонников?

— С этим у меня всегда было в порядке.

— Как–же, помню, даже в нашем небольшом городке с тобой мечтали познакомиться не меньше десятка отличных парней. — дядя поцеловал племянницу в волосы, подозрительно подергал большим носом. — Ты много времени провела в дороге, сейчас я распоряжусь, чтобы приготовили ванну и принесли чистую одежду.

— Я была бы очень признательна, — пряча смущенную улыбку, немного отстранилась она. — Я так торопилась, что не взяла с собой почти ничего.

— А что случилось? — насторожился господин. — Надеюсь, у вас все в порядке?

— Не беспокойся, в нашем доме ничего страшного не произошло, — поспешила с ответом она. — Если не считать того, что моя личная жизнь немного поменяла русло.

— У молодых с этим задержки бывают редко. Я правильно тебя понял?

— Абсолютно.

— Тогда приводи себя в порядок и мы ждем тебя в гостиной комнате.

Незаметно приблизился вечер, всю ночь не спавшая девушка почувствовала себя уставшей. Официальные части закончились, обед прошел благополучно. Дядя отправился в свой кабинет решать срочные дела, его жена тоже нашла занятие, наказав девушке как следует отдохнуть перед вечерним приемом. Она подумала об оставленном в небольшой рощице близ тракта возлюбленном, ощутила, что по прежнему тянется к нему, несмотря на то, что обстановка благополучия вокруг заставляла ее пересмотреть свой поступок. Но все было напрасно, любовь к избраннику перетягивала вместе взятые блага. Требовалось решить главное, за чем она приехала сюда, и отправляться в обратную дорогу. Там, в объятиях любимого человека, под зеленью ветвей, она успеет выспаться всласть.

Потянувшись как в последний раз на бархатном диване, девушка поднялась и твердой походкой направилась в кабинет к родственнику. Она застала его сидящим за массивным ореховым столом, обложенного множеством бумаг. С правой стороны возвышалась чернильница ввиде перевернутой жерлом вверх медной мортиры на огромных колесах с воткнутым в нее гусиным пером, рядом красовалась на подставке голова Людовика Четырнадцатого, самого честолюбивого из французских монархов. С левой на тонких ножках стояла шкатулка для разной мелочи, в том числе, для перьев и маленьких ножичков для их зачинки. Она не раз баловалась за этим столом, опрокидывая чернильницу на листы, за что получала нагоняй.

— Присаживайся, Софи, я уже заканчиваю, — заметив вошедшую племянницу, указал на кресло хозяин кабинета.

Привычным взглядом девушка прошлась по стенам комнаты, все здесь оставалось по прежнему, подчиняясь одному незыблемому правилу, продиктовнному роскошным стилем барокко. С потолка спускалась огромная хрустальная люстра, в нишах топорщились медными рогами канделябры, в углу уставилась перед собой узким железным забралом сумрачная фигура рыцаря с мечом. На стенах висели величественные картины фламандца Рембрандта, представителя Высокого Возрождения итальянца Рафаэля Санти, его соотечественника Леонардо да Винчи, фландрийцев Рубенса, Ван Дэйка. Даже пол был уложен паркетом из альпийского бука. Точно такую же картину можно было наблюдать и в родовом гнезде самой посетительницы — семья с древними корнями не собиралась менять принципы ни при каких строях и катаклизмах. Но о матери, об остальных родных с надежным семейным уютом, сейчас думать не хотелось.

Дядя чиркнул последнюю закорючку, закрыл документ и вскинул поседевшую голову:

— Мадемуазель Софи, я к вашим услугам, — немного уставшим баритоном огласил он. — Кстати, на нынешний вечер приглашены весьма знатные персоны. Конечно, это не Париж, но мы постараемся не ударить в грязь лицом несмотря на грязь на улице.