— По завтрашней цене и посчитайте.

— Много их у вас? — толстяк нервно пощипал губы.

— Больше десяти пачек тысячными купюрами.

Кинув короткий взгляд на лошадей, хозяин снова потеребил верхнюю губу. За деревянной перегородкой послышался перестук глиняных горшков, наверное, супруга готовилась начать вечернюю дойку коров.

— Я возьму у вас франки, — после некоторого раздумья кивнул головой собеседник, прищурил серые глаза. — Больше вы ничего не хотели бы предложить?

— Несколько вещей из золота и серебра, — решилась открыться женщина. — Если у вас еще останутся русские деньги.

— Я вам признаюсь, как только стало известно, что русские войска перешли границу с Францией, мы начали взимать плату ассигнациями Российской империи. Благо, рублей у солдат было достаточно.

— Вот и отлично, когда можно будет заняться подсчетами?

— Простите, мадемуазель, не поговорить ли заодно и об измученных животных?

— О цене на лошадей я ничего не хочу сказать, супруг разбирается в них лучше.

— Тогда начнем прямо сейчас.

Девушка сумела продать хозяину постоялого двора большую половину из того, что оказалось в сумках, особенно старалась избавиться от изделий, помеченных личными клеймами. Она трезво рассудила, что возлюбленный только попривествует ее инициативу, ведь во франках и в драгоценностях он разбирался плохо. Зато с лошадьми казак, кажется, не прогадал, в самом начале торга намекнув толстяку о том, что имеет возможность продать их любому помещику за цену гораздо выше той, которую назначил. А за владельцами виноградных и иных угодий далеко ходить не надо, они живут везде. Толстяк быстро сообразил, что его несговорчивость может принести лишь отрицательный результат, выложил на стол пачки русских банкнот. Когда продавец добра ушел готовить коней в дорогу, купец как бы на прощание по французски поитересовался у девушки:

— В России вы решили присмотреть себе какое–нибудь поместье?

— Такой вариант не исключен, — не стала отпираться она. — Но сначала нам нужно будет обустроить свое гнездо с домиком и приусадебным участком.

— Земли там достаточно, и она не столь дорогая, — не стал спорить хозяин. — Но я посоветовал бы вам приобрести усадьбу здесь, с хорошим домом, с виноградниками. А лучше, если есть много денег, купить приличный замок, они сейчас здорово упали в цене.

— Сама об этом подумывала, — пристально посмотрев на собеседника, кивнула головой девушка, у которой родственники, чтобы выжить в наступивших голодных временах, озаботились подобной же проблемой. — А почему вы решили быть со мной откровенным?

— С первого взгляда я увидел, что вы из хорошей семьи, а выбрали себе в мужья полудикого казака. Что вас на это подвигло, я допытываться не стану, но разумному человеку сам Господь велит пойти навстречу, — хозяин с пониманием улыбнулся. — Во первых, пройдет немного времени и все восстановится в прежних границах. Французы трудолюбивые, значит, потраченные деньги вернутся сторицей. А русские люди — народ вольный, их разбаловали пространства, присоединенные бесконечными войнами, которые принудили их не ценить ничего. Русские люди плохие собственники, деньги ваши могут пойти прахом — или пропьются, или разметаются на ненужное.

— Вы так думаете? — насторожилась девушка.

— Мадемуазель, мне ли не знать соотечественников. Скажу больше, после татаро–монгольского ига русские превратились в тех же татар и монголов, для которых жизнь в приличных домах без степных просторов смерти подобна, — собеседник со значением поднял вверх указательный палец. — Ведь Татария и Монголия, а после их нашествия — Россия, не трудолюбивые Англия с Францией или Германией, у них степным ветрам до сих пор задержаться не на чем. Степняки не научились, а русские разучились, ценить то малое, чем живет человек здесь, в Европе.

— Вы философ? — спросила девушка.

— Вы правильно подметили, и все потому, что я русский, — грустно усмехнулся хозяин постоялого двора. — Во Франции простому человеку философствовать незачем, этим занимаются те, у кого достаточно свободного времени. Обычные же люди здесь трудятся. В России все наоборот.

— Вы не советуете мне покидать свою родину? Если в России не сложится жизнь, я вернусь к родителям. Правда, они этому не обрадуются, как были бы против моего сумасбродного поступка с выбором жениха — они просто не успели помешать с желанным для меня выбором.

— Не смею вмешиваться в вашу личную судьбу, мадемуазель, — замахал руками собеседник. — Я лишь посоветовал вам как лучше распорядиться деньгами. Вы правильно сказали, неизвестно, как сложится ваша жизнь на окраине отсталой России, к тому же, появятся дети, им нужно будет давать образование. А вы уже сейчас сможете создать разумный задел для будущего потомства.

Некоторое время над столом, за которым произошла сделка, висела тишина, затем девушка вздохнула, облокотилась о каменную, побеленную известкой, стену:

— Скажите, почему вы со мной так разоткровенничались? И с чего перестали уважать свою бывшую родину?

Хозяин постоялого двора молча продолжал укладывать выкупленное добро в окованный медными листами деревянный короб. Наконец он вскинул лысеюшую голову, приблизил лицо к собеседнице:

— Мадемуазель Софи, на первый вопрос я вам уже ответил, повторять не имеет смысла. На второй тем более, моя родина едва не лишила живота весь наш род. Мы с великим трудом убежали из России и возвращаться обратно пожелает разве что безумец. В России никогда не будет мира, потому что она вся состоит из противоречий. За личные же пристрастия нас там ожидает лишь виселица.

— Но я не смогу уговорить супруга вложить деньги в какое–либо поместье здесь, — в отчаянии воздела она вверх руки. — Он не пойдет мне навстречу.

— Мало того, ваш супруг вас не поймет, — подлил масла в огонь негаданный благодетель. — Для него это будет такой же дикостью, как купить вам, допустим, флакон духов, которыми вы пользуетесь с колыбели.

— Тогда какой из этого выход?

— У меня никакого, у вас он быть обязан.

Примерно такой разговор произошел между девушкой и оказавшимся великодушным хозяином постоялого двора и сейчас, мерно покачиваясь в седле, она мучительно искала выход из внезапно создавшегося положения. Она осознала, что одного глупого поступка с побегом в никуда из более–менее благополучной семьи, теперь ей стало достаточно. Она по прежнему боготворила избранника, но толстяк сумел разбередить те качества, каковыми отличается француз от русского, то есть, обыкновенную практичность с трезвым взглядом в будущее.

Так, перебирая в голове тысячи путанных мыслей, она промучилась всю дорогу до того момента, когда небо на горизонте снова не занялось светлыми мазками, а впереди не показался очередной населенный пункт. И решение пришло, заставив по новому взглянуть на проблему, было оно, как все гениальное, просто и безыскусно. Поудобнее умостившись в седле, девушка облегченно улыбнулась. Дарган уже рыскал глазами в поисках места для привала, останавливаться в постоялых дворах он больше не желал. Прямо по курсу, на вершине пологой лощины, показалась небольшая рощица из березовых деревьев, казак направил кабардинца в ту сторону.

Дарган успел разжечь костер, девушка сварить нехитрый, но сытный, обед, а небо здорово посветлеть, оставалось броситься на разложенную мехом наружу казацкую бурку и предаться бурной любви, а потом и сну под шелест березовых листьев. Но спутница не спешила расставаться с пропыленной насквозь накидкой, она прошла к сброшенным на землю переметным сумкам, знаками показала, чтобы Дарган вынул из них свертки.

— Зачем тебе это? — присаживаясь на корточки рядом, поитересовался он. — Больше продавать ничего не надо, опасно это, понимаешь? Ну как тебе объснить…

— Же парле… там Месмезон, — спутница упорно показывала рукой в сторону города. — Там… лес Месмезон

— Какой лес, мы в лесу…

— Месмезон лес, там…

— Ты хочешь продать даргоценности Месмезонам? — догадался казак, кивнул на свертки и показал по направлению к городу. — А кто они такие, Месмезоны?