Нельзя не согласиться с С. В. Бахрушиным, что «на примере Софийского Дома мы видим, таким образом, большие изменения, происшедшие за вторую половину XVI в. под влиянием развития товарно-денежных отношений в хозяйстве одного из крупнейших феодалов – владыки новгородского»[587]. В середине столетия к митрополичьему столу покупалась лишь редкая рыба (вспоминаются берестяные грамоты XIV в. – А. К.), отсутствовавшая в избытке среди поступлений из собственно софийских вотчин, доставлявших лишь обычную «белую» рыбу. В конце же века владыка обращается за рыбой на городской торг и непосредственно в промысловые районы Приильменья. Почти ежедневно с софийских же ловищ предпочитают теперь брать оброк не натурой, а деньгами. Согласие между приходо-расходными книгами и отмеченной нами тенденцией к широкому введению денежной ренты во владимирских промысловых хозяйствах полное. Отрицать здесь большие успехи в расширении рыбной торговли, сделавшей выгодным даже для феодалов-вотчинников покупать рыбу на базаре, а не требовать ее от своих крестьян и ловцов, бессмысленно.

Если обратиться к переписям XVI в., так или иначе включавшим торговые предприятия (ряды, лавки, амбары, полки, прилавки, шалаши и т. п.), то даже их отнюдь не исчерпывающие материалы (писцовые и лавочные книги, сотные выписи и другие документы, сохранились далеко не по всем уездам и городам Древней Руси) засвидетельствуют почти повсеместную торговлю рыбой. На большинстве базаров и ярмарок рыба оказывалась в числе самых ходовых товаров. Специальные рыбные ряды были во многих городах, на некоторых посадах, рядках и даже просто в больших селах. Существовали они в таких крупных центрах, как Москва, Новгород, Псков, Ярославль, Кострома, Нижний Новгород, на Белоозере и в Каргополе, в Холмогорах и Устюжине, в Торопце, Переяславле-Рязанском, Туле, Муроме, Серпухове, Коломне, Можайске, Соликамске, Павлове, Рославле и т. д. Немедленно появились они после присоединения к России в Казани, Астрахани, а также в Свияжске. В Москве, например, было даже три рыбных ряда: свежий, селедочный паровой и Вандышный (снетковый)[588]. Столько же рядов (рыбный, просольный и сущовый) имелось и в Пскове[589].

Прекрасную картину обширного рыбного торга рисуют «Лавочные книги Великого Новгорода 1582/3 г.». Рыбный свежий ряд состоял из 10 лавок, 22 амбаров и 52 полков[590]. Все они вытянулись позади пристани вдоль берега Волхова. Был также и рыбный просольный ряд[591]. Кроме того, рыбники откупили пустующие места в других рядах (около Большого ряда, в Новом сапожном ряду) и поставили там 8 амбаров, 8 полков и 1 ледник, образовав третий рыбный ряд[592]. Всего же, по приблизительным подсчетам А. В. Арциховского, в Новгороде в конце XVI в. жили и торговали 175 рыбников[593]. Близкую цифру называет и А. П. Пронштейн[594].

Словом, в XVI столетии торговля рыбой на Руси достигла огромного по тем временам размаха. Ее потребляли в больших количествах не только представители господствующего класса, но и простые горожане и крестьяне. Поэтому «Домострой» и советует рачительному хозяину, «у ково поместья и пашни, сел и вотчины нет», заблаговременно позаботиться и купить на базаре годовой запас продуктов, в том числе и «рыбу всякую и свежую и длинную осетрину на провес и бочесную в год, и семжину и икру сиговую и черную»[595].

В этой торговле наряду с купцами-горожанами, рыболовами из городов и деревень, просто крестьянами участвовали и феодалы-вотчинники, прежде всего богатые монастыри.

Было бы голословным утверждать, что столь активная торговая деятельность рыбников и рыбных прасолов не свидетельствует об углублении процесса общественного разделения труда. Ведь даже они сами уже делились на рыбников свежих и прасольных, а в больших городах для каждого вида рыбной продукции образовывались свои ряды. Путь развития торговли рыбой на Руси с XIII по XVI в. шел по восходящей линии и завершился превращением ее в одно из самых распространенных и прибыльных занятий.

Одним из показателей роста товарно-денежных отношений и углубления общественного разделения труда является наличие ремесленных организаций и купеческих корпораций. К сожалению, «прямых указаний источников на существование в русских городах XIV–XV вв. ремесленных корпораций с оформленными уставами нет»[596], но условия для их возникновения были[597], и попытки обнаружить хотя бы косвенные свидетельства таковых, кажущиеся некоторым исследователям бесплодными, не лишены смысла. Данные же о существовании на Руси купеческих союзов («Ивановское сто» в Новгороде) уже в XII в. хорошо известны. Материалы XVI в. во многом способствуют решению этого вопроса и дают право искать опорные точки и в более ранней эпохе.

Предпринятое в предыдущих разделах изучение в разных аспектах истории древнерусского рыбного промысла заставляет признать бесспорным широкое развитие этой отрасли хозяйства и ее высокого удельного веса. Превращение рыболовства, прежде всего в городах и отдельных сельских районах, в товарное производство также подтверждается серией фактических данных. Поэтому появление и здесь каких-то объединений рыболовов или купцов вполне вероятно.

Сплочению рыбаков-профессионалов в своеобразную ремесленную организацию должен был способствовать и столь немаловажный факт, как коллективный характер их промысла. Ловить рыбу неводом, большой промысловой сетью в одиночку или двум-трем человекам – нельзя.

Рассматривая исследования о состоянии рыболовства в России в середине XIX в., мы сейчас же наткнемся на следы таких довольно устойчивых союзов[598]. Речь идет о неводных артелях (ватагах, дружинах), из года в год промышлявших в северо-западных и северо-восточных озерах. Такая артель насчитывала 16–20 человек. Ловцы коллективно владели снастью. Каждый из них поставлял по определенному куску мелкоячеистой и крупноячеистой сети. Кроме того, они делали еще денежный взнос на покупку прочего снаряжения и съестных припасов. Улов делился строго по паям (один пай за сеть и один за работу). Артельщики выбирали ватамана – наиболее опытного рыболова, руководившего впоследствии промыслом. Они коллективно платили налог за пользование рыболовными участками. Устраивались совместные пирушки-братчины. Перед первым выездом на лов снасти и сами рыбаки очищались дымом костра, куда подбрасывались ладан и пучок заветной травы, хранившийся у ватамана в доме за иконой. Артели были тесно связаны с приходскими церквями, где оставлялись сети, веревки, поплавки и грузила. В пользу церкви обычно отчислялось несколько паев пойманной рыбы. Наконец, свой улов рыбаки обычно продавали хорошо известному им рыбнику, часто по заранее установленным ценам.

Конечно, такую организацию не назовешь цеховой, но многие черты ремесленной корпорации ей присущи. Тем более что ее деятельность была обставлена многими архаическими пережитками: братчины, «охотничья» магия, патрональный храм.

Подобные союзы могли иметь место и в древности. Во всяком случае, в XVII в. на Тихвинском посаде рыболовы жили компактными группами (неводными артелями): 6–8 работных ловцов, бочар, прасол, урешник, коренщик и ватаман[599]. Такие же поселения рыбаков-профессионалов известны по Новгородским и Псковским писцовым книгам в конце XV–XVI в. Особого внимания заслуживает уже приводившийся пример о сдаче на оброк попами церкви Фёдора Тиропа в Пскове своих побережных ловель рудницким ловцам: Ларке с товарищами[600]. Перед нами несомненная профессиональная организация рыбных ловцов, коллективно арендующих угодья, совместно владеющих снастями (неводами, мережами), располагающих также и другими орудиями лова: переметами и удами. У них есть, по-видимому, выборный староста – Ларка. Конечно, настоящее известие можно истолковать и как пример складничества среди рыболовов. Но суть дела от этого не изменится. Так или иначе, рудницкие ловцы объединялись для совместного промысла, коллективной выплаты оброка и других повинностей.